Байланысты: Гарбовский Н.К. - Теория перевода (2007)
§ 2. «Перевод семидесяти толковников» (Септуагинта) а) Легенда о создании В истории перевода во все периоды и во всех странах довольно четко прослеживается разграничение между литературой светской и религиозной. И если светская литература переводилась в Древней Греции настолько мало, что от переводов не осталось сколько-нибудь существенных следов, то в сфере религии ситуация была несколько иной и священные тексты неоднократно переводились с древнееврейского на греческий и в период, когда Греция была самостоятельным государством, и тогда, когда она стала частью Восточной Римской империи — Византии.
Среди переводов Священного Писания на греческий язык особого внимания заслуживает перевод, получивший название Септуагинты, или, в русской богословской традиции, «Перевода семидесяти толковников» (LXX). В самом деле, говоря о Септуа-гинте, мы должны будем многократно повторять слово впервые. 40 С «Переводом семидесяти толковников» связан миф о чуде, об иерофании', позволившей создать этот замечательный текст.
Миф о чудесном «сотворении» (префикс со- используется здесь в своем прямом значении: совместного действия) впервые появляется в так называемом «Письме Аристея», считающегося одним из известнейших пропагандистских творений александрийского иудаизма. Письмо якобы было написано еще во времена правления египетского царя Птолемея II Филадельфа (-285—246 гг. до н.э.). Однако историки полагают, что оно составлено значительно позже, около -100 г. до н.э. В этом письме, адресованном воображаемому брату Филократу, Аристей, военачальник Птолемея, рассказывает, как был послан царем в Иерусалим с просьбой к первосвященнику Елеазару о переводе древнееврейского Закона (Ветхого Завета) на греческий язык. По предположениям, просьба была вызвана желанием царского библиотекаря Деметрия Фалера иметь это произведение на греческом языке в знаменитой Александрийской библиотеке, а также любознательностью Птолемея, решившего познакомиться с иудейским Законом. Однако более достоверной представляется другая причина, а именно то, что еврейская община в Египте, главным образом в Александрии, но также по берегам Нила, утратила связь с родиной и мало-помалу стала утрачивать и родной язык, так как все общение осуществлялось на греческом языке. В результате этого отправление службы в синагогах оказалось затрудненным. Иудейский ритуал предполагал обязательное чтение Торы на древнееврейском языке. Рядом с лектором и, разумеется, чуть ниже его находился переводчик, который переводил чтение на греческий язык2. При подобном прочтении ошибки в интерпретации тех или иных пассажей были неизбежны.
Вместо того чтобы исправлять и растолковывать многочисленные версии устных переводчиков, которым не позволялось даже заглянуть в священный текст на древнееврейском, более разумным было иметь одну общую феческую версию в письменном виде. Эта единая версия и читалась бы в синагогах для иудеев, говоривших только по-фечески.
Нельзя исключать и третью возможную причину перевода иудейской Библии на феческий язык, а именно стремление древ-
1 Термин иерофания (hierophante) предложил М. Элиаде в книге «Священное
и мирское»: «Для объяснения того, как проявляется священное, мы предлагаем
термин иерофания, который удобен прежде всего тем, что не содержит никакого
Дополнительного значения, выражает лишь то, что заключено в нем этимологи
чески, т.е. нечто священное, предстающее перед нами» (Элиаде М. Священное и
мирское. С. 17).
2 См.: Les traducteurs dans l'histoire / Sous la direction de J. Delisle et J. Woods-
worth. Ottawa, 1995. P. 166, a также: Van Hoof H. Op. cit. P. 12—13.
41
нееврейских священников распространить идеи иудаизма на другие страны, прежде всего на народы Средиземноморского бассейна. Учитывая доминирующую роль греческого языка в этом регионе, можно вполне допустить, что греческая версия Ветхого Завета была призвана выполнить важную миссию — внедрить в сознание многих народов идеи древнееврейского монотеизма.
Обратимся к легенде. По просьбе глав еврейских общин в Египте царь и повелел перевести Ветхий Завет на греческий язык. Следует подчеркнуть, что перевод этот изначально предназначался не для греков, а для евреев, знавших лишь греческий язык.
Для выполнения перевода первосвященник Иерусалима направил в Египет 72 (по шесть человек от каждого «племени») старца-ученых, добродетельных и в совершенстве владевших древнееврейским и греческим языками1.
«Письмо Аристея», яркий пример иудейской апологетики, представляло Птолемея II, политический и цивилизаторский авторитет которого общеизвестен, склонившимся перед богом Израиля: по преданию, Птолемей семь раз преклонил колена перед свитками Священного Писания, прибывшими из Палестины, и в течение семи дней за праздничным столом вел беседы с прибывшими к нему переводчиками будущей Септуагинты.
В «Письме Аристея» впервые еврейский Закон был назван «Книгой» — Библией. Сначала Септуагинта была представлена как плод коллективного творчества. Но в более поздних вариантах легенды, переходившей из века в век, история ее создания облекается новыми таинственными чертами. В I в. о ней упоминает Иосиф Флавий. В документе, приписываемом Филону Александрийскому, иудей-ско-эллинистическому религиозному философу и основателю патристики, также упоминается «Письмо Аристея». Согласно более поздним версиям, переводчики были размещены изолированно друг от друга, не имея возможности общаться. По истечении 72 дней они одновременно закончили работу по переводу Ветхого Завета (по некоторым версиям, только Пятикнижия — первых пяти книг, Книг Моисеевых: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие). При сличении их переводов оказалось, что все они совпали слово в слово. Не это ли пример иерофании? Возможно ли было такое совпадение, если перевод не был благословен Богом? Видно, каждый из переводчиков во время работы находился в контакте с Богом, поэтому исходный Священный текст просто не мог быть подвергнут ни малейшему искажению.
' Для удобства обозначения число 72 традиционно округляется до 70. Таким образом, возникло латинское обозначение этой переводческой версии — LXX, или Septuaginta.
42 Этот мифический вывод весьма важен для теории и истории перевода. Он показывает, что уже в тот период перевод отчетливо воспринимался как индивидуальное творчество, а раз индивидуальное, то и неповторимое, не воспроизводимое полностью во всех деталях. Поэтому полное совпадение текстов переводов, выполненных разными людьми, могло быть расценено только как воля Божия, как наличие непосредственной духовной связи каждого переводчика с Всевышним.