Программа «Культура России»



бет28/182
Дата18.12.2023
өлшемі4,12 Mb.
#140394
түріПрограмма
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   ...   182
Байланысты:
Гарбовский Н.К. - Теория перевода (2007)

Первое правило сводится, на первый взгляд, к тому, что пере­водчик должен прекрасно понимать смысл и содержание перево-
1 Cary E. Les Grands...
2 Эткинд Е.Г. Указ. соч.
3 Будагов P.A. Указ. соч. С. 248.
4 Кари Э. О переводе и переводчиках во Франции // Мастерство перевода.
М., 1965. С. 429-455.
84
димого (que le traducteur entende parfaitement le sens et la matière de l'auteur qu'il traduit). В современных французских вариантах это правило сформулировано практически так же, как и в древнем тексте; изменена пунктуация в соответствии с нормами совре­менного французского языка. Кроме того, в версии Ван Офа пе­ред словом matière (le sens, & matière) появляется определенный артикль, которого нет у Доле. Нет артикля и в интерпретации, предложенной Кари.
Если взглянуть на эти различия исходя из норм современно­го французского языка, то окажется, что версия Кари существен­но отличается от версии Ван Офа. В наше время артикль обычно повторяется перед вторым и следующими членами конструкции с сочинительной связью между составными частями, если они представлены как самостоятельные члены серии, обладающие опре­деленной независимостью друг от друга. Опущение артикля перед вторым и следующими членами подобной конструкции возмож­но, если второй элемент словосочетания разъясняет первый либо если последовательность имен понимается как нечто целое, части которого неразрывно связаны между собой. Как же следует трак­товать данный фрагмент текста Доле? Что хотел он обозначить сочетанием слов le sens, & matière: два важных, но относительно самостоятельных элемента, которые необходимо уяснить пере­водчику, или же некую единую сущность, заключенную в ориги­нальном тексте?
Известно, что во французском языке XVI в. в конструкциях, представляющих собой серию имен существительных, объединен­ных сочинительной связью, можно было ставить артикль только перед первым именем, согласовывая его с ним. М. Гревис приво­дит пример из Монтеня, современника Доле: «Le prix et hauteur de la vraye vertu est en la facilité, utilité et plaisir de son exercice». В совре­менном французском языке есть немало устойчивых словосочета­ний, сохранивших эту архаичную форму (les eaux et forêts, les allées et venues, ets).
Анализ текста трактата показывает, что Доле последовательно не ставит артикль перед вторым именем в сочинительных конструк­циях: la dignité, & richesse; les modernes, & postérieurs; une liaison, & assemblement; les tons, & mesures; etc. Иначе говоря, Доле строит все сочинительные конструкции по одной-единственной модели, а именно без артикля перед вторым членом конструкции. Поэтому вряд ли есть основания вкладывать какой-либо дополнительный смысл в «нулевой» артикль перед вторым именем в древнем тексте.
Современная версия, предложенная Ван Офом, оказывается более точной по сравнению с версией Кари, в которой сохранена архаичная грамматическая конструкция, имеющая иное значение в современном языке.
85
Таким образом, можно заключить, что Доле в первом пара­графе пишет о двух важных и относительно независимых друг от друга вещах, которые должен уяснить для себя переводчик. Автор трактата не стремится представить их как нечто целое, обладаю­щее внутренней неразрывной связью.
Именно поэтому русская интерпретация первого правила, данная в книге Будагова и воспроизведенная позднее в учебном пособии Гоциридзе и Хухуни, где словосочетание le sens & matière, составляющее суть первого правила, сводится к весьма абстракт­ному, обобщающему оба элемента местоимению то (переводчик должен понимать то, что переводит), представляется весьма рас­плывчатой и неточной. В такой общей трактовке правило Доле не содержит ничего нового. Ведь еще Иероним писал, что может перевести лишь то, что предварительно понял.
Версия, предложенная Копаневым, более конкретна. Он пред­ставляет правило Доле как требование понимать содержание ори­гинала и намерения автора. Эта формулировка, на мой взгляд, довольно близка оригинальной, хотя и она требует уточнений: что такое «содержание оригинала», как соотносится оно с поня­тием «смысл», что понимать под «намерениями автора», ведь в тексте Доле нет слова даже с близким значением.
Принцип «смыслового» перевода восходит еще к периоду ан­тичности и раннего Средневековья, когда Цицерон, а затем и Иероним провозглашали, что переводчик не должен следовать букве оригинала, но стремиться передать смысл переводимого. Цицерон и Иероним, говоря о преобладании смысла над фор­мой, использовали вокабулу sensus (sensum exprimere de sensu).
Доле к производному от этого латинского слова французско­му le sens, близкому по значению латинскому этимону, добавляет еще и слово matière. Именно это добавление и дает основание видеть в трактате Доле большую глубину по сравнению с той, что мы обнаруживаем в высказываниях предшественников.
В самом деле, французское слово matière обладает чрезвычай­но широким значением: от философской категории материя до значений вещество, материал. Абстрактные значения этого слова связаны с понятием предмета мысли, т.е. точки ее приложения. Соотнесенность с понятием предмета мысли и позволяет упот­реблять его для обозначения содержания произведения, так как в содержании текста и находит свое отражение предмет мысли, и даже шире — его темы. Таким образом, первое положение Доле можно было бы трактовать как требование следовать в переводе смыслу и содержанию переводимого произведения, хотя, когда речь идет о переводе, различие между этими понятиями не всегда очевидно.
86
Но Доле, формулируя это положение, говорит не о произведе­нии, а об авторе (le sens et matière de l'auteur), что, на мой взгляд, вызывает дополнительные вопросы и заставляет внимательнее вдуматься в смысл его высказывания.
Можно предположить, что слово автор в тексте Доле — это обычная метонимия: текст автора = автор. В этом случае предло­женная выше трактовка представляется вполне состоятельной. Но можно продолжить анализ дальше и посмотреть, в каких значе­ниях французские слова sens и matière могут сочетаться со словом auteur, a также постараться понять, что скрывается за глаголом entendre.
Если не рассматривать способность слова sens обозначать по­нятия смысл, значение, которые связаны с понятиями знак или со­вокупность знаков (в том числе и текст произведения), а исходить лишь из тех значений слова, в которых возможно его сочетание со словом, обозначающим одушевленный предмет, и если при этом оставить в стороне те значения, которые уводят нас в эмо­циональную сферу и соотносимы со значениями русских слов чувство, чувствование, то остается лишь одно значение, считаю­щееся в современном французском языке устаревшим и сохра­нившимся в устойчивых выражениях, а именно суждение.
В этом случае фраза Доле становится более понятной, и в ней появляется новый смысл. Интересен и выбор глагола для обозна­чения процесса понимания. Во французском языке этот процесс может быть выражен разными глаголами: comprendre, saisir, entendre. Если учесть, что глагол saisir, y которого значение понимание явля­ется переносным, расценивается как синоним глагола comprendre, то основная оппозиция внутри общего значения понимания про­легает между глаголами entendre и comprendre. В самом деле, гла­гол comprendre обозначает «проникнуть разумом в сущность вещи, как во все ее составные части, так и в целом». Что же касается глагола entendre, то он обозначает не столько проникновение в суть вещей, сколько уяснение сути слов, высказываний. Этот гла­гол точно выражает сущность первого этапа перевода — проник­новение в сущность речений автора оригинала.
В результате анализа значений слов оказывается возможным предложить новую, уточненную трактовку первого правила хоро­шего перевода, сформулированного Доле. Действительно, пере­водчику следует прежде всего отчетливо понять, каков предмет Мысли автора и каковы его суждения об этом предмете.
Второе правило хорошего перевода в трактате Доле представ­лено в весьма лаконичной форме. Его смысл верно передан и в современных французских версиях, и в переложениях на русский язык, правда, все современные версии в силу вполне объяснимой
87
тезисности изложения ограничиваются лишь общей деклараци­ей — от переводчика требовалось превосходное владение как языком оригинала, так и языком перевода.
Попытаемся разобраться, какие причины вызвали появление этого правила в трактате, и понять, что имел в виду Доле под со­вершенным владением языками.
Данное требование к переводчикам могло быть, конечно, обусловлено известной в истории перевода практикой перевода с помощью языка-посредника, довольно распространенной как в тот период, когда писал свой трактат Доле, так и в более раннюю эпоху. Достаточно вспомнить гневные строки из трактата сооте­чественника и современника Доле — Жоашена Дю Белле, обли­чающие переводчиков, не знакомых даже с азами языков, с кото­рых они берутся переводить. Есть некоторые основания полагать, что положение о необходимости переводчику в совершенстве владеть обоими языками Доле заимствовал у флорентийского гу­маниста конца XIV — начала XV в. Леонардо Бруни (1370—1444). В самом деле, Бруни в трактате «De interpretatione recta», написан­ном в 1420 г., одним из основных требований к переводчику на­зывал совершенное владение обоими языками, т.е. не только языком оригинала, но и языком перевода. Таким образом, в его сочинении провозглашалось стремление не только к точности в переводе, но и к правильности речи на языке перевода, к изяще­ству переведенного текста. Некоторые исследователи, в частности Стейнер, считают, что трактат Доле был навеян идеями итальян­ских грамматиков и риторов начала XVI в. и, возможно, Бруни1. Существует, правда, и более осторожная позиция, высказывавша­яся Балляром, который полагает, что, учитывая связи Доле с Италией, такого влияния нельзя исключать, но наличие этих свя­зей само по себе еще ничего не доказывает2.
Более того, Доле не только сформулировал положение о не­обходимости совершенного владения обоими языками. Он не ограничился лишь общими призывами, а попытался аргументи­ровать необходимость именно совершенного владения языками. Аргументы его имеют сугубо лингвистическую основу. «Entends, que chascune langue a ses propriеtés, translations en diction, locutions, subtilités, & uehemences à elle particuliеres» — «Пойми, что каждый язык имеет свои особенности, переносы в речениях, способы выра­жения, едва уловимые тонкости и выразительную силу, свойствен­ные только ему». Как видим, Доле пишет о неповторимости каждо­го языка с точки зрения его выразительных способностей. Эта
1 Steiner G. Après Babel. P. 262.
2 Ballard M. Op. cit. P. 111.
неповторимость проявляется прежде всего в том, что значения слов в разных языках полностью совпадают чрезвычайно редко, как правило, они различаются и по объему, и по содержанию заключенных в них понятий. Уместность, точность слова в тексте оригинала, осознанная переводчиком, требует поиска такого же уместного и точного слова в переводе.
Доле отмечает также особенности переноса значений, раз­личные в разных языках, т.е. своеобразие образных выражений, фразеологии и идиоматики. Он понимал, что способности языка устанавливать необходимые для переноса значений ассоциативные связи между предметами и явлениями практически не повторя­ются при переходе от одного языка к другому. Отсюда и требова­ние совершенного владения и языком перевода. Если переводчик не знает всех тонкостей и языка оригинала, и языка перевода, он наносит вред и автору, которого он переводит, и языку, на кото­рый он его перелагает, так как он не показывает достоинств и бо­гатств обоих языков, которыми он оперирует, утверждал Доле (Lesquelles si le traducteur ignore, il faict tort à l'autheur, qu'il traduict: & aussi à la langue, en laquelle il le tourne: car il ne represente, & n'exprime la dignité, & richesse de ces deux langues, desquelles il prend le manîment).
Аргументы Доле в известной степени перекликаются с идея­ми Бруни, которые тот высказывал, правда, по другому поводу, а именно когда говорил о недопустимости дословного перевода. Одной из самых интересных особенностей трактата флорентий­ского гуманиста является то, что он, пожалуй, впервые попытался подойти к проблеме верности перевода и буквализма с научных позиций1. Он различал в речи последовательности знаков двух видов. Первый вид составляют последовательности (сложные фрагменты речевой цепи), смысл которых вытекает из смыслов, заключенных в составляющих их знаках, и комбинации грамма­тических правил их сочетания. Второй вид составляют такие после­довательности, смысл которых не может быть выведен из сложе­ния смыслов составляющих их элементов, напротив, подобное сложение приводит к искажению смысла. Разумеется, что бук­вальный перевод возможен только тогда, когда в тексте встреча­ются последовательности первого вида. Если же речь идет о после­довательностях второго вида, то переводчику следует изменять оригинальный текст.
Таким образом, и Бруни, и Доле видели одно из проявлений своеобразия языков, которое должны учитывать переводчики, в Уникальной образности каждого языка, в его способности к пере­носу значений.
' Ballard M. Op. cit. P. 123—124. Балляр, анализируя положения трактата Бруни, ссылается на работу. Rener EM. Interpretatio. Language and Translation from Cicero to Tytler. Amsterdam, 1989.
89
Одновременно Доле выступает в защиту французского языка. Вряд ли можно сомневаться в том, что, говоря о языке перевода, он имеет в виду свой родной французский язык. Ведь в тот пери­од переводы осуществлялись главным образом с классических языков на новые, среди которых был и французский. XVI век — особый период в истории французского языка. Именно в XVI в. французский язык окончательно утверждается как язык француз­ской нации, победив, с одной стороны, латынь, а с другой — множество местных диалектов. Однако не следует забывать, что указ короля Франциска I, известный под названием Ордонанс Виллер-Котре и предписывавший использование французского языка вместо латинского в области судопроизводства, нотариаль­ной деятельности и государственного делопроизводства, вышел лишь в 1539 г., т.е. за год до того, как в 1540 г. был написан Этье-ном Доле его трактат. Французский язык еще нуждался в совер­шенствовании, защите и всяческом прославлении. Наилучший же способ такого прославления французские гуманисты видели в том, чтобы авторы, писавшие по-французски, мастерски владели этим языком и в своих произведениях, как оригинальных, так и переведенных с других языков, демонстрировали изящество, бо­гатство и красоту французского. Поэтому требование Доле к пе­реводчикам в совершенстве владеть языком перевода имеет кроме всего прочего и культурно-историческую обусловленность.
Третье положение в известной степени дополняет и развивает предыдущее. Доле говорит о недопустимости пословного перево­да. Мы неслучайно употребляем здесь термин «пословный» пере­вод, вместо того чтобы написать «дословный» или «буквальный». Термин «пословный» обращает внимание не столько на семанти­ческие аспекты слов, сколько на их расположение в тексте. Доле говорит именно о порядке слов, предостерегая переводчиков от механического воспроизведения синтаксической организации оригинального текста. Порядок слов всегда составлял одно из уязвимых мест в работе переводчика. Механическое следование в переводе расположению слов, принятому в подлиннике, неод­нократно осуждалось теоретиками перевода и критиками. Живу­честь этого «греха», видимо, в том, что перевод как деятельность по воспроизведению уже созданного текста осуществляется после­довательно. Переводчик начинает переводить и задумывается над порядком слов тогда, когда, споткнувшись, обнаруживает, что синтаксическая организация его текста не может передать смысл оригинала. Из-за этой ошибки, отмечает Доле, переводчики час­то искажают мысли автора и умаляют прелести и совершенства как одного, так и другого языка.
90
Таким образом, в трактате подчеркивается организующая роль порядка слов в речи и отмечается необходимость умения построить в переводе такой порядок слов, который следовал бы логике развертывания текста в соответствии с мыслями автора оригинала и с нормами языка перевода.
Интересно, что и это положение Доле иногда передается в искаженном виде. Будагов передает его очень обобщенно: «Его перо не должно быть связано словами и конструкциями оригина­ла», вовсе не упоминая, что речь идет о порядке слов. Копанев дает пространную перифразу: «Переводчик должен избегать тен­денции переводить слово в слово, ибо в противном случае извра­тит содержание оригинала и разрушит красоту его образного вы­ражения», также не уточняя, что «тенденция не переводить слово в слово» предполагает не что иное, как изменение порядка слов. Гоциридзе и Хухуни повторяют формулировку Будагова. Стей-нер, вырвав из текста трактата Доле один небольшой фрагмент, приводит читателя в полное недоумение. Он пишет, что Доле ре­комендовал переводчикам быть верными смыслу, но не порядку слов подлинника, т.е. быть свободными в изменении порядка слов, что вполне точно соответствует идее автора трактата. В ка­честве подтверждения этой мысли он приводит фразу из трактата: «C'est superstition trop grande (diray je besterie, ou ignorance?) de co-mencer sa traduction au comencement de la clausule»1 [«Совершенный предрассудок (я бы сказал, глупость и невежество) начинать пе­ревод с начала клаузулы»]. Слово clausule, появление которого во французском языке относят именно к 1540 г., означает послед­ний элемент строфы, периода, стиха. Его латинский этимон clau-sula обозначает заключение, окончание, конец, заключительная часть, концовка. Можно предположить, что, только закрепившись во французском языке, это слово еще сохраняло значения латин­ского этимона и было более широкозначным. Таким образом, Доле говорит скорее всего о том, что нельзя начинать перевод с концовки. Но это вовсе не призыв к свободе в выборе порядка слов в переводе. Напротив, он призывает переводчиков к осто­рожности в изменении синтаксического строя текста, его структу­ры и пытается показать, что в переводе нужно воздерживаться от крайностей. Начинать перевод с концовки — это такое же невеже­ство, как и стремление передать строку строкой или стих стихом.
Четвертое положение трактата, к сожалению, также подверг­шееся значительному искажению, вновь обращает нас к нормам языка перевода, но только уже не в области синтаксической орга­низации речи, а в области выбора лексики. «S'il aduient doncques
1 Steiner G. Après Babel. P. 246.
91
que tu traduises quelque liure Latin en ycelles, mesmement en la Fran-coyse) il te fault garder d'usurper mots trop approchants du Latin, & peu usités par le passé: mais contente toy du commun, sans innouer aulcunes dictions follement, & par curiosité reprehensible» — «И если, таким образом, тебе придется переводить какую-нибудь латинскую книгу на один из них [один из новых европейских языков], в частности на французский, тебе следует воздерживаться от присвоения слов, слишком напоминающих латинские и мало использовав­шихся в прошлом; напротив, довольствуйся общеупотребитель­ным, не изобретай бездумно никаких новых речений из чувства порицаемого любопытства».
Доле действительно сравнивает новые языки (французский, итальянский, испанский, немецкий и английский) с латинским и признает, что эти народные языки еще не преуспели в искусствах так, как латинский. Но вывод, который он делает из этого поло­жения, весьма оригинален. Доле не призывает развивать новые языки за счет более развитого. Напротив, он предостерегает от увлечения латинскими заимствованиями и не рекомендует упот­реблять те заимствованные слова, которые не являются обще­употребительными. В работах французских авторов это положе­ние иногда представляется как протест против неологизмов. Но Доле говорит не только о новообразованиях, но и о тех словах, которые, будучи ранее заимствованными из латыни, не вошли в фонд общего языка, т.е. не стали общеупотребительными. При­знавая превосходство греческого и латинского над французским, Доле не отрицает того, что иногда оказывается необходимым об­ращаться к заимствованным из этих языков малоупотребитель­ным словам. В то же время он утверждает, что делать это можно исключительно редко и лишь в случаях крайней необходимости.
В некоторых работах эта мысль Доле искажена до неузнавае­мости. Более того, смысл высказывания оказывается прямо про­тивоположным тому, который вкладывает в него автор трактата. Так, у Будагова данное положение приводится в следующей фор­мулировке: «Перелагая с языка более развитого на язык менее развитый, переводчик обязан постоянно стремиться развивать последний». Почти в неизмененном виде оно возникает у Копа-нева. Подобная трактовка этого положения способна ввести в заблуждение относительно концепции французского гуманиста о взаимодействии классических и новых языков и противопоста­вить его Дю Белле, как известно, отрицавшему значительную роль перевода с классических языков для развития новых языков. Но на самом деле, напротив, это положение трактата было под­хвачено и развернуто Дю Белле. Через девять лет после того как был опубликован трактат Доле, он резко высказывался против
92
мнения о том, что французский язык якобы мог быть развит и усовершенствован посредством переводов с классических языков. Он выступал против использования во французской поэзии и в ораторском искусстве форм, выходящих за рамки общеупотреби­тельного. «Лучший способ хорошо говорить, — утверждал Дю Белле, — основывается на словах простых, распространенных, не чуждых общим употребительным нормам»1.
Нетрудно заметить, что данное требование не утратило своей актуальности и сегодня. Современным переводчикам хорошо известно правило, согласно которому при выборе слов следует остерегаться иностранных заимствований. Достаточно вспомнить высказывания известной русской переводчицы Н. Галь, которая провозглашала как азы переводческого ремесла: «За исключением редких случаев, когда того особо требует характер повествования или героя, русское слово всегда лучше и уместнее иностранного. Это справедливо и для газеты, для публицистики, но стократ — для художественной прозы»2.
И наконец, последнее, пятое положение трактата Доле. Кари считал, что именно этому положению Доле придавал особое зна­чение. В самом деле, Доле пишет, что, если не соблюдать этого правила, всякое сочинение окажется тяжелым и неприятным. Суть же этого правила состоит не в чем ином, как в соблюдении норм ораторской речи, а именно «правил связывания и соединения выражений с такой нежностью, чтобы не только удовлетворена была душа, но и услаждены уши, ибо нет такой гармонии в обыч­ной речи».
В трактате, посвященном правилам перевода, Доле формули­рует лишь общие положения теории ораторского искусства. Эту теорию он намеревался изложить полностью в своем «Француз­ском ораторе». Основной тезис теории Доле сводится к тому, что великолепие выбранных слов само по себе недостаточно: необхо­димо соблюдать правила их взаимного расположения. Интересным и важным в этом положении является то, что Доле стремится пе­ренести законы ораторского искусства в сферу перевода. Он утверж­дал, что соблюдение норм ораторской речи, т.е. речи, построенной по правилам ораторского искусства, важно не только для оратора, но и для историографа. Таким образом, он старается распростра­нить нормы ораторского искусства на письменную речь, в том числе и научную. Данное положение весьма существенно, так как, с одной стороны, демонстрирует стремление французских гуманистов первой половины XVI в. установить нормы француз-
1 Дю Белле Ж. Указ. соч. С. 242.
2 Галь Н. Слово живое и мертвое // Из опыта переводчика и редактора.
., 1987. С. 54.
93
ского языка именно в его письменной форме, а с другой — пока­зывает пути, которыми шли филологи для выработки этих норм. Образцами для них служили произведения древних ораторов и поэтов. И если в сфере художественной литературы, поэзии сле­довало подражать поэтам древности, то в области прозаической речи, главным образом научной, необходимо было руководство­ваться нормами ораторского искусства. Сегодня мы могли бы уп­рекнуть Доле в том, что он пытался перенести нормы оратор­ской, т.е. устной, речи на письменную прозу. Действительно, нормы письменной и устной речи в современных языках весьма различны. Но не следует забывать, во-первых, что речь идет о французском языке XVT в., когда нормы письменной речи еще только предстояло выработать и для этого требовались модели, а во-вторых, что хорошая ораторская речь — это речь, как правило, подготовленная, т.е. изначально письменная, что отмечал еще Цицерон1.
Таким образом, анализ положений трактата Доле показывает, что в его переводческом кредо центральное место отводится язы­ку перевода. В самом деле, лишь в первом положении в общих выражениях высказывается необходимость передать в переводе мысли автора и суть предмета описания. Все же дальнейшие по­ложения сводятся к одному — к требованию соблюдения норм языка перевода, а именно норм выбора слов и использования фразеологических оборотов, синтаксического построения выска­зываний и выбора соответствующих фигур речи, способных при­дать тексту должную выразительность.
Трактат Доле действительно может расцениваться как «пер­вая хартия» французских переводчиков, как первый документ французской теории перевода, так как он содержит идею, которая нашла свое воплощение в переводческой практике во Франции на протяжении нескольких столетий. Ведь именно стремлением к изяществу переводного текста продиктованы переводческие ре­шения целых поколений французских переводчиков. Апофеозом изящного перевода была эпоха так называемых «прекрасных не­верных», XVII в. — «золотой век» французской литературы. Этим нормам должен был подчиняться и переводчик.
В то же время вряд ли справедливо упрекать Доле во всех гре­хах французских переводчиков последующих поколений, позво­лявших себе всяческие вольности. Поступать так означало бы полностью пренебрегать различием между переводом и совсем иной формой литературного творчества — подражанием. Хорошо известно, что именно подражание, а не перевод проповедовалось
1 См.: Цицерон М.Т. Три трактата об ораторском искусстве. 94
в XVI в. как основной способ обогащения и совершенствования национального языка и национальной литературы. Именно по пути подражания, когда «лишь идея одна заимствуется у автора», а не по пути перевода пошли многие выдающиеся писатели Франции, а затем и России. Причем и те, и другие преследовали одну и ту же цель — совершенствование национального языка и национальной литературы по классическим образцам.
Сегодня можно лишь делать те или иные предположения о том, различал ли Доле перевод и подражание, подобно тому, как их различал его современник и единомышленник Дю Белле. Ра­зумеется, сочинение трактата Доле было продиктовано истори­ческой необходимостью установления норм французского языка, особенно в его письменной форме. Но положения трактата хотя бы терминологически касаются строго ограниченной сферы лите­ратурной деятельности — перевода. Дошедший до нас текст трак­тата не затрагивает других сторон литературной деятельности. Возможно, они получили бы свое освещение во «Французском ораторе».
Что же касается перевода, то концепция Доле достаточно ясна. Приоритет в ней отдается языку перевода. Текст перевода, согласно этой концепции, являясь продуктом литературной дея­тельности, должен стать частью национальной литературы и со­ответственно отвечать нормам литературного языка народа.
Если оставить в стороне чрезмерное украшательство в пере­водах, характерное для Франции XVII—XVIII вв., и взглянуть на лучшее образцы французских переводов (а не подражаний), то можно убедиться в том, что французским переводчикам всегда было свойственно чрезвычайно бережное отношение к родному языку и внимательное отношение к читателю, который, читая пе­ревод, должен получать «удовольствие от текста»1. Становится понятным, почему французские переводчики так высоко оцени­вают трактат, написанный около половины тысячелетия тому на­зад, и считают его первым теоретическим сочинением по пробле­мам перевода, своеобразной переводческой хартией.


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   24   25   26   27   28   29   30   31   ...   182




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет