Құрылтайшы: Қостанай мемлекеттік

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

27 

 

УДК 94(470)

 

 

АЛЕКСАНДР ГУМБОЛЬДТ: ВСТРЕЧИ С ПОЛИТИЧЕСКИМИ ССЫЛЬНЫМИ 

В СИБИРИ И КАЗАХСТАНЕ 

 

Духин Я.К., 

кандидат исторических наук,  

доцент кафедры всемирной истории 

и общественных дисциплин, КГПИ,  

г. Костанай, Казахстан 

 

Аннотация 

Ұсынылып  отырған  мақалада  белгілі  неміс  ғалымы  А.  Гумбольдтың 

Ресейге саяхат жасау барысында Қазақстан мен Сібірде саяси айдауда бол-

ған  өкілдермен  өзара  қарым-қатынасқа  түсуі  анықталады.  Ғылыми 

əдебиеттер мен деректер кеңінен қолданылған. 

 

Аннотация 

В настоящей статье рассматриваются взаимоотношения ссыльных 

в Казахстане и Сибири с немецким ученым А. Гумбольдтом во время его пу-

тешествия по России. Широко представлены источники и научная литера-

тура. 

 

Abstract 

In the present article relationship of exiled in Kazakhstan and Siberia with 

the German scientist A. Humboldt is considered during his travel across Russia. 

Sources and scientific literature are widely presented 

 

Түйінді  сөздер:  саяси  айдау,  декабристер,  саяхатшы,  патша  озбырлығы, 

қазақ даласы, полиция бақылауы, гылыми байланыстар. 

Ключевые  слова:  политическая  ссылка,  декабристы,  путешественник, 

царский произвол, казахская степь, полицейский надзор, научные контакты. 

Keywords:  political reference, decembrists, traveler, imperial tyranny, kazakh 

steppe, stakeout, scientific contacts.

 

 

Его называли «Аристотелем ХIХ века». И вовсе не случайно. Глубина познания мира 

этим человеком была неизмеримо велика.  

Имя его – Александр Фридрих Вильгельм фон Гумбольдт. 

О нем и его экспедиции в Россию в 1829 г. уже много сказано, написано, исследовано. 

Любознательный  читатель  может  удовлетворить  свой  интерес,  имея  вполне  доступные 

издания и, наконец, возможности интернета. Последнее обстоятельство освобождает нас от 

анализа  богатого  наследия  ученого  и  позволяет  сосредоточить  внимание  на  выявлении  его 

контактов с ученой и ссыльной политической средой в Сибири и Казахстане.  

Нельзя  сказать,  что  эти  эпизоды  из  жизни  А.  Гумбольдта  исследователи  его  твор-

чества вовсе оставляли в стороне, без внимания. Но, изучив массу различных по характеру 

книг  и  источников,  мы  убедились  в  наличии  лишь  обрывочных  свидетельств,  никак  не 

связанных между собой единством замысла, общим сюжетом и композицией. Возможно, это 

объясняется тем, что подобные сведения зачастую даны самим Гумбольдтом и его сопровож-

дающими в скрытной, а порой и в иносказательной форме, без изложения суждений общест-

венно-политического звучания. 

Тема  ссыльных,  как,  впрочем,  и  других  аспектов  политической  жизни  в  разных  ее 

оценках, Гумбольдтом не затрагивалась, она была табу, под запретом. В качестве приглашен-

ного царским правительством гостя, связанный обязательством заниматься только научными 

изысканиями, ученый не мог игнорировать недвусмысленный совет министра финансов Рос-

сии  Георга  Канкрина  не  вникать  в  политику.  Уже  в  ходе  путешествия  он  писал  министру: 

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

28 

 

«Само  собой  разумеется,  что  мы  ограничиваемся  наблюдениями  над  мертвой  природой  и 

избегаем  всего,  что  касается  человеческих  учреждений  и  условий  жизни  низших  классов 

народа…» (Г.  де  Терра, 1961, с. 263). Гораздо  позднее,  в 1843 г.,  он  писал  астроному  Г.Х. 

Шумахеру  в  Копенгаген  весьма  откровенно: «Мне  стоило  больших  усилий  три  тома  моей 

«Центральной Азии» посвятить русскому царю; но это нужно было сделать, так как экспеди-

ция была совершена на его средства» (Невский В.В., 1959, с. 42). Прекрасно осознавая ука-

занную зависимость, Гумбольдт обещал и сдержал данное министру слово. 

Сказанное выше вовсе не исключает наличия сведений, хотя пусть и косвенных, по-

зволяющих  проследить  не  только  внешние  контакты  с  политической  средой,  но  и  проник-

нуть в сферу идейной близости Гумбольдта с ее представителями. Об этом несколько ниже, а 

пока  несколько  суждений,  без  которых  содержание  основной  темы  повествования  будет 

затруднено. 

Начнем, пожалуй, с весьма авторитетного мнения ученого, путешественника и геоло-

га И.В. Мушкетова. Так вот, он отмечает: «…благодаря отчасти совершенным экспедициям, 

а  главным  образом  общему  прогрессу  науки,  в  цивилизованной  Европе  возбудился  в  это 

время  (конец  ХIII–нач.  ХIХ  в.)  живейший  интерес  к  Азии…» (Мушкетов  И., 1886, с. 117). 

Приведенное суждение дает нам ключ к пониманию желания Гумбольдта посетить Азию с 

научными  целями,  о  чем  он  задумался  будучи  еще  студентом  Фрайбергской  горной  акаде-

мии, серьезно изучая азиатские языки, картографические и литературные материалы. Своему 

однокашнику горному инженеру В.Ю. Соймонову ученый позднее, в 1793 году, напишет: «Я 

не скрою, что уже три года это одно из моих самых горячих желаний» (Скурла Г., 1985, с. 

199). А пока Гумбольдт не терял времени, за несколько лет успел себя прославить серьезны-

ми  исследованиями  Европы  и  различных  регионов  Центральной  и Латинской Америки.  По 

возвращении из долгой американской поездки ученый заявил: «Моя ближайшая цель – путе-

шествие в Азию». Планы громадные, о чем и было заявлено: «Я хотел бы начать с того, что-

бы пересечь всю Азию между 58–60 градусами широты, через Екатеринбург, Тобольск, Ени-

сейск и Якутск до вулканов Камчатки и берегов Океана» (Маркин В., 2002). 

Мечта едва не получила осуществление в 1810 и 1811 годах, когда от имени импера-

тора Александра I председатель Государственного совета канцлер Н.П. Румянцев приглашал 

А. Гумбольдта принять участие в русской миссии в Кашгар и Тибет. К большому разочарова-

нию ученого мероприятию помешала война 1812 года. Пройдут годы, мечта не исчезла, и вот 

уже  сам  Гумбольдт  в 1827 году  предлагает  русскому  правительству  организовать  экспеди-

цию  на  Урал  и  Алтай.  Предложение  не  было  проигнорировано,  и  теперь  уже  Николай I и 

члены царской фамилии через министра финансов Г. Канкрина приглашают ученого совер-

шить  путешествие  на  Восток  с  известным  нам  уже  условием:  не  касаться  никоим  образом 

проблем политических. 

Май 1829 года Гумбольдт встречал уже в Петербурге, откуда и началось восьмимесяч-

ное путешествие. Ввиду довольно преклонного возраста (60 лет), ему не под силу было осу-

ществление  ранее  высказанного  желания  посетить  Якутск  и  Камчатку.  Пришлось  ограни-

читься  Уралом,  Западной  Сибирью,  Алтаем,  северными  районами  Казахстана,  Каспийским 

морем. Это были как раз районы сосредоточения известного числа политических ссыльных, 

представленных декабристами и польскими революционерами. 

Считаем целесообразным сначала обратиться к свидетельству декабриста Н.И. Турге-

нева  о  том,  что  Гумбольдт  высоко  ценил  идеалы  декабристов («Пушкин».  Материалы  и 

исследования, с. 250). Удивляться данному обстоятельству вряд ли есть основания, принимая 

во внимание как достаточно прогрессивную политическую ориентацию ученого, так и лич-

ные  контакты  со  ссыльными,  поражавшими  его  своей  высоконравственной  энергетикой  и 

подлинным научным патриотизмом.  

Итак, А. Гумбольдт в Западной Сибири, позади огромные версты пути, многочислен-

ные встречи с разными людьми. Весьма примечательное событие произошло в г.Тобольске. 

Здесь отбывал ссылку за подозрение в убийстве во время карточной игры (вина следствием 

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

29 

 

не была доказана) знаменитый музыкант и композитор А.А. Алябьев. Многие исследователи 

полагают, что истинной причиной ссылки было неприязненное отношение Николая I за близ-

кие  сношения  композитора  с  декабристами,  иначе  трудно  объяснить  крайнюю  суровость 

наказания, последовавшего даже после снятия обвинения (Шалаева Г.П., 2008, с. 28). 

А.  Гумбольдту  представили  композитора.  Результатом  встречи  и  очень  благожела-

тельного  расположения  ученого  к  А.  Алябьеву  явилось  написание  последним  «Гимна  для 

хора  и  оркестра  в  честь  ученого  А.  Гумбольдта».  Гимн  впервые  был  исполнен 15 августа 

1829 г. в военном училище Омска при возвращении путешественника из Алтая. 

Позднее, уже возвратившись в Берлин, А. Гумбольдт передал подаренную ему парти-

туру  «Гимна»  А.  Алябьева  местному  оркестру.  Генералу  Вельяминову  в  Тобольск  великий 

немец  напишет: «Играли  у  себя,  и  были  многие  довольны» (http://www.rusdeutsch 74. 

ru./newspaper). 

Столицей  Западно-Сибирского  края  служил  город  Омск.  Он  являлся  средоточием 

общественной и культурной жизни, отсюда внимательно следили за всем тем, что происхо-

дило в империи, и декабристское движение не осталось без внимания омской общественно-

сти.  Тот  факт,  что  через  Омск  проследовало  в  сибирскую  каторгу  и  ссылку  значительное 

число репрессированных революционеров, не мог оставить равнодушным местное интелли-

гентное общество.  

К моменту появления А. Гумбольдта в Омске в пределах Западной Сибири проживало 

более десятка ссыльных декабристов. Среди них были достаточно известные деятели движе-

ния – С.М. Семенов, М.И. Муравьев-Апостол, С. Палицын и др. Поскольку А. Гумбольдту 

приходилось иметь более тесные контакты с С. Семеновым, остановимся на этом факте бо-

лее подробно. 

Начнем с того, что все декабристы, знавшие С. Семенова, отмечали его глубокую эру-

дицию, образованность и честность («Декабрист М.И Муравьев-Апостол». Воспоминания и 

письма, 1922, с. 74).  

Он был выходцем из духовного звания, воспитывался в Орловской духовной семина-

рии. По указу Священного синода исключен был из духовного звания и принят «своекошт-

ным» студентом Московского университета. По воспоминаниям его товарища Д.Н. Свербе-

ева, стал С. Семенов «красою студенчества», поражавшим все «духом премудрости и разума 

и глубиною познаний». Помимо всего прочего, «он замечателен был строгою диалектикою и 

неумолимым  анализом  всех,  по  его  мнению,  предрассудков…  всею  душою  предан  был 

энциклопедистам  ХVIII  века…».  Уже  в  университете  С.  Семенов  проявил  себя  человеком 

весьма  радикальных  политических  взглядов,  о  чем  свидетельствовала  его  позиция,  занятая 

во время знаменитого диспута с деканом Н.Н. Сандуновым (Свербеев Д.Н., 1989, с. 76–77). 

Приняв весьма усердное участие в деятельности декабристских организаций, С. Семе-

нов  после  ареста  и  девятимесячного  содержания  в  Петропавловской  крепости  был  выслан 

«для  употребления … на  службу»  в  распоряжение  генерал-губернатора  Западной  Сибири. 

Определенный  сначала  в  канцелярию  Омского  областного  совета,  ссыльный  декабрист  по 

капризу  губернатора  П.М.  Капцевича  вскоре  был  направлен  столоначальником  окружного 

управления в г. Усть-Каменогорск. Работа требовала больших знаний местных условий: Се-

менову приходилось иметь дело с киргизской степью, а это вынуждало к постоянным поезд-

кам, во время которых изучались местность, быт, обычаи местного населения, он находился 

в контактах со среднеазиатскими и китайскими купцами, позволявшими быть в курсе слож-

ных проблем внешнеполитического характера. 

Прибывшему  для  изучения  края  А.  Гумбольдту  нужен  был  именно  такой  знающий 

местность грамотный европейски образованный человек. По свидетельству декабриста Н.И. 

Лорера, «узнав, что в городе…проживает чиновник, знающий прекрасно языки французский 

и немецкий, хотя и сосланный по 14 декабря, Гумбольдт просил начальство отпустить его с 

ним…» («Записки  декабриста  Н.И.  Лорера», 1931, с. 180–181). Последовало  обращение  к 

управляющему  областью  генералу  В.И.  Сен-Лорану  посодействовать  в  подборе  именно  та-

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

30 

 

кой  кандидатуры  для  включения  в  состав  экспедиции.  Будучи  осведомленным  о  способно-

стях  С.  Семенова,  генерал  дал  распоряжение  управляющему  Усть-Каменогорским  округом 

майору Барташевичу вызвать его в Омск и назначить сопровождать знаменитого немецкого 

ученого А. Гумбольдта в его путешествии по Восточному Казахстану (Центральный государ-

ственный архив РФ. III отдел. 1эксп. Ф.109. Оп. 5. Д. 61. Ч. 176. л.29).  

Знакомство  для  обоих  оказалось  весьма  полезным  и  плодотворным.  При  поездке  по 

Прииртышью, которое он ранее успел основательно изучить, С. Семенов давал ученому пу-

тешественнику весьма ценные сведения о природе, этнографии, истории края, организовывал 

встречи со старшинами кочующих казахов, рассказывал о караванных путях в Китай и Сред-

нюю  Азию.  Участники  экспедиции  отмечали,  что  все  это  делалось  с  таким  великолепным 

знанием дела, что впоследствии А. Гумбольдт с искренней похвалой отозвался о ссыльном и 

«выразил  удивление,  что  даже  в  Сибири  сопровождавший  его  оказался  человеком  высоко-

образованным» («Декабрист М.И. Муравьев-Апостол». Воспоминания и письма, 1922, с. 74). 

Но вот что интересно: все эти суждения ученого немца высказывались потом, издалека, по-

рой завуалированно. В то время как декабрист щедро делился своими познаниями о местах 

путешествия, упоминания об этом и его имени практически нигде не обнаруживаются. Будем 

винить  в  этом  путешественника?  Вряд  ли  стоит  это  делать.  Ему  было  вполне  понятно,  что 

любая  информация  о  декабристах,  будь  даже  закамуфлированная  в  научном  тексте,  может 

повлечь за собой тяжкие последствия для ссыльного. А потому – умолчание… 

Нам  трудно  сейчас  восстановить  в  конкретике  характер  отношений  ученого  и  де-

кабриста, но проявление симпатий друг к другу несомненно. Вне всякого сомнения–ученый 

знал о восстании декабристов. И когда представилась возможность общения с одним из них, 

и не последним по значимости, он вряд ли упустил возможность удовлетворить свой интерес 

личным контактом и беседами, тем более в условиях отсутствия надзора, достаточно откро-

венными. Свидетельства декабриста Н.И. Лорера не оставляют никаких сомнений по этому 

поводу: «… Во время долгого собеседничества (так! – Я.Д.) с Гумбольдтом Семенов сумел 

снискать  снисхождение  и  дружбу  его,  рассказав  ему  все  наше  павшее  дело» («Записки  де-

кабриста Н.И. Лорера», 1931, с. 180–181).  

Когда-то  Гумбольдт  высказал  весьма  интересное  суждение.  Приведем  его: «Обязан-

ность путешественника, видевшего ближе то, что терзает и унижает человеческую природу, 

–  довести  жалобы  несчастного  до  сведения  тех,  чей  долг  их  облегчить» (Сафронов  В.А., 

1959, с. 145).  

И вот теперь ученому представилась такая возможность. Во время совместных путе-

шествий с декабристом последний «…так расположил своего спутника в свою пользу, – пи-

сал Н.И. Лорер, – что Гумбольдт обещал Семенову по возвращении своем в Петербург хло-

потать о его прощении и лично просить за него государя» («Записки декабриста Н.И. Лоре-

ра», 1931, с. 180–181). Слово свое путешественник сдержал: по возвращении в Петербург во 

время аудиенции у императора он сказал ему буквально следующее: «Я был поражен и вос-

хищен,  Ваше  Величество,  встречая  в  самых  отдаленных  углах  Вашей  необъятной  империи 

истинно образованных людей», и при этом назвал имя С. Семенова. Гумбольдт надеялся на 

снисхождение ссыльному и не мог себе представить, как его похвала хлестко ударит по де-

кабристу,  которого  приказано  было  употребить  «на  службу  в  отдаленном  месте,  без  права 

выезда».  

Здесь следует внести некоторые уточнения. Оказалось, в свое время генерал-губерна-

тор Западной Сибири И.А. Вельяминов был явно против решения Сен-Лорана о прикоман-

дировании С. Семенова к экспедиции Гумбольдта, а потому, чтобы себя обезопасить на слу-

чай обвинения в послаблении «государственному преступнику», направил донос шефу жан-

дармов А.Х. Бенкендорфу, где сообщал: «Находя майора Барташевича виновным в своеволь-

ном дозволении Семенову сопровождать барона Гумбольдта, я предписал майора Барташе-

вича арестовать на два месяца с исправлением должности, ибо я думаю, что Семенов выпро-

сился  сопровождать  барона  Гумбольдта  единственно  для  того,  чтобы  посредством  его 

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

31 

 

исходатайствовать  себе  всемилостивейшее  прощение…» (ЦГАРФ. III отдел. 1эксп.  Ф.109. 

Оп. 5. Д. 61. Ч. 176. л. 29). Таким образом, царь задолго до беседы с Гумбольдтом из доклада 

Бенкендорфа знал о недозволенном послаблении декабристу и принял донос Вельяминова к 

сведению. Ходатайство А. Гумбольдта лишь ускорило принятие мер. Вместо поощрения Се-

менов очутился в глухом и далеком Туринске. 

Вызывает некоторое недоумение то, что во время пребывания в Усть-Каменогорске и 

Бухтарминске у Гумбольдта не состоялась встреча с другим декабристом – Матвеем Ивано-

вичем Муравьевым-Апостолом, отбывавшим здесь ссылку. По крайней мере, ни прямых на-

меков самого путешественника, ни косвенных указаний других источников об этом нет. Ви-

димо, либо власти скрывали от Гумбольдта факт пребывания М. Муравьева-Апостола в мес-

тах,  по  которым  путешествовал  ученый,  либо  установили  жесткий  полицейский  надзор  на 

случай  всяких  непредвиденных  шагов  со  стороны  путешественника.  Интересно,  что  сам 

декабрист ни разу не упоминает об ученом в своих воспоминаниях, хотя скрыть факт пребы-

вания столь значимой личности в Бухтарминске от декабриста вряд ли было возможно. 

А вот о вполне вероятной встрече с А. Гумбольдтом отбывающего ссылку в Семипа-

латинске  декабриста  С.М.  Палицина  можно  судить  более  определенно.  Сначала  несколько 

слов о декабристе. Прапорщик С. Палицын служил в Генеральном штабе и узнал о существо-

вании Северного общества в апреле 1825 г. После восстания он, по постановлению следст-

венной комиссии, после года отбывания в крепости был переводен в «Петровский гарнизон-

ный батальон тем же чином» (Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 

36. Оп. 7/850. Св. 51. Д.31,1829, л.6об.–7).  

В марте 1828 г. командир батальона доносит в III жандармское отделение о том, что 

прапорщик  Палицын  «в  последнее  время  изменил  хорошее  поведение,  не  соблюдает  воин-

ской дисциплины, не оказывает старшим себя должного уважения…» (Российский государ-

ственный военно-исторический архив. Ф. 36. Оп. 7/850. Св. 51. Д.31,1829, л.6). Следствием 

доноса явился перевод ссыльного декабриста в отдаленный Семипалатинский гарнизонный 

восьмой батальон. Полицейский надзор выявил исключительный интерес семипалатинцев к 

личности С. Палицына: он становится предметом «особенного их внимания, толков и разго-

воров» (ЦГАРФ. III отд. 1эксп. Ф. 109. Оп. 5. Д.61, ч.140. л.7 об.).  

Пребывание в Семипалатинске совпало с посещением города А. Гумбольдтом. Трудно 

сказать, состоялась ли встреча. В таких случаях принято спрашивать: «А был ли мальчик?» 

Если принять в расчет, что С. Палицын был офицером–топографом, то у немецкого путеше-

ственника он не мог не вызвать профессионального интереса, да и сам ученый являлся слиш-

ком масштабной личностью, чтобы не заинтересовать декабриста. По крайней мере, в письме 

к брату Александру Баранцову 27 сентября 1829 г. С. Палицын сообщает: «… более месяца, 

что собираюсь писать к Вам и послать обещанные и в половину написанные описания пре-

бывания здесь барона Гумбольдта, и знаменитого бала, бывшего здесь 17 числа сентября; но 

всегда случается, что в день почти находит на меня ужасная хандра, и я бываю не в состоя-

нии взяться за перо, а потому откладываю до следующего раза…» (ЦГАРФ. III отд. 1эксп. Ф. 

109. Оп. 5. Д.61, ч.140, л. 5об.). Чтобы давать «описания», нужно было, по крайней мере, вой-

ти  в  контакт  с  ученым,  и  он,  видимо,  состоялся,  ибо  иначе  уже  наполовину  написанного 

письма и не было бы. А вот последовал ли «следующий раз» с оконченным описанием пре-

бывания А. Гумбольдта – остается неизвестным, по крайней мере, следов подобного свиде-

тельства обнаружить не удалось.  

Когда в 1831 г. власти Западной Сибири, приступая к рекогносцировке и топографи-

ческой съемке в пяти пунктах Казахской степи, решили «употребить в помощь» «государст-

венного преступника» Палицына, генерал-губернатор Вельяминов обратился к военному ми-

нистру  графу  Чернышеву  с  просьбой  направить  его  для  съемок  «степи  по  р.Аягузу  до  оз. 

Балхаш» как имеющего «отличные способности и ученость». 

На  докладе  Чернышева  император  оставил  следующий  автограф: «Как  прежние  по-

ступки и склонность  прапорщика 8 линейного батальона Палицына не позволяют ожидать, 

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

32 

 

чтобы он когда-либо был благонадежен, употребить Палицына на съемку и описание Киргиз-

ской степи в таком только случае, когда бы в том настояла самая крайняя необходимость, но 

и  тогда  не  иначе  как  под  строжайшим  надзором  совершенно  благонадежного  человека…» 

(РГВИА. Ф. 36. Оп. 9/852. Д. 61, л.5 об.). Узнав о высочайшем мнении, Вельяминов не ре-

шился  включить  декабриста  в  состав  топографической  экспедиции.  В 1832 г.  Николай I 

позволил Палицыну искупить «свою вину» под пулями кавказских горцев. 

Из  Восточного  Казахстана  путь  А.  Гумбольдта  проследовал  в  Оренбургский  край, 

место ссылки многих декабристов и польских политических ссыльных. С одним из них, Ива-

ном (Яном) Виткевичем, путешественник лично познакомился и был в восторге от его ума и 

учености. В формулярном списке рядового 4-го линейного Оренбургского батальона, распо-

ложенного в крепости Орск, Ивана Викторовича Виткевича, наряду со сведениями о знании 

им российской, немецкой, французской и польской грамоты, отмечалось, что он по конфир-

мации  великого  князя  Константина  Павловича  в 1823 г. «за  учреждение  тайного  общества 

под названием «Черные братья» и за сочинение возмутительных писем и стихов лишен дво-

рянства с удалением в солдаты без выслуги» (Государственный архив Оренбургской облас-

ти. Ф. 6. Оп. 18. Д. 94., л.3–4). «Государственному преступнику» в то время всего было лишь 

14 лет. 

Остановившись  в  Орске,  А.  Гумбольдт  каким-то  образом узнал,  что  в  числе  сослан-

ных туда рядовых есть очень образованный и отлично знакомый с восточными языками мо-

лодой человек. Известный своими воспоминаниями, в том числе и об оренбургской старине, 

впоследствии западно-сибирский генерал-губернатор, А.О. Дюгамель оставил весьма приме-

чательное свидетельство: «Живя на границах с Азией, он (И. Виткевич – Я. Д.) стал изучать 

языки  арабский,  персидский  и  татарский  и  достиг  такого  теоретического  и  практического 

знакомства с этими языками, что мог без труда объясняться на них. Видя исключительный 

интерес ссыльного поляка ко всему, что касалось Казахской степи, военный губернатор П.П. 

Сухтелен стал посылать И. Виткевича с различными поручениями в Среднюю и Младшую 

орду. Несмотря на это, Виткевич, быть может, еще прозябал бы долго в забвении, если бы 

знаменитый  А.  Гумбольдт,  во  время  своего  научного  путешествия  по  Уральским  горам  не 

остановился, благодаря счастливой случайности, в том самом доме, в котором жил Виткевич. 

Расставленные на полке сочинения обратили на себя внимание Гумбольдта (в том числе не-

сколько  томов  самого  ученого – Я.Д.);  он  пожелал  познакомиться  с  солдатом,  и  Виткевич 

был ему представлен…» (Дюгамель А.О. 1885, с. 102). 

Поговорив с молодым человеком, А. Гумбольдт поразился его серьезности и широким 

познаниям.  По  приезде  в  Петербург  после  аудиенции  у  императора  он  написал  письмо  с 

просьбой к оренбургскому генерал-губернатору В.А. Перовскому обратить внимание на Вит-

кевича и смягчить по возможности его участь. В письме, в частности, отмечалось, что Гум-

больдт при беседе с царем «испрашивал монаршей милости о производстве в унтер-офицеры 

и в офицеры в непродолжительном времени состоящих в крепостях: в Орской Ивана Витке-

вича,  в  Верхнее-Уральской  Елисея  Песляка  и  в  Троицкой  Виктора  Ивашкевича.  Государю 

угодно было объявить мне, что участь их будет облегчена…». Ученый сверх того просил В. 

Перовского  прикомандировать  И.  Виткевича  к  учрежденной  в  Оренбурге  пограничной  ко-

миссии…» (Государственный архив Оренбургской области. Ф. 6. Оп. 18. Д. 94, л. 47). Есть 

версия о том, что узнавший в Петербурге из уст Гумбольдта о судьбе ссыльного и о желании 

ему помочь писатель В.И. Даль  во время посещения Оренбурга передал это мнение В. Пе-

ровскому (http:/hron.ru/index.php.content). 

Дальнейшая судьба И. Виткевича одновременно и интересна, и трагична. Генерал В. 

Перовский,  учитывая  просьбу  Гумбольдта  и  монаршую  милость,  перевел  И.  Виткевича  в 

Оренбург, сделал своим адъютантом и в 1832 г. добился производства в портупей-прапорщи-

ки. Генералу, обратившему серьезное внимание на взаимоотношения России и Казахстана с 

ханствами Средней Азии, очень нужны были люди, знавшие восточные языки и способные 

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

33 

 

доставлять научные и политические сведения о южных соседях. И. Виткевич как нельзя луч-

ше подходил для этих целей. 

В 1835 г. последовало высочайшее повеление командировать И. Виткевича в Хиву и 

Бухару  с  секретным  заданием – собрать  наиболее  полные  сведения  об  их  политическом 

состоянии. В архиве Санкт-Петербургского отделения Академии наук РФ хранится интерес-

ная «Записка, составленная по рассказам Оренбургского линейного батальона №10 прапор-

щика Виткевича, относительно пути его в Бохару (так!) и обратно». В ней содержатся весь-

ма интересные наблюдения за жизнью обитателей Казахской степи, об их беззащитности пе-

ред произволом хивинских властей. И. Виткевич писал: «… наши так называемые подданные 

подвергались, по беззащитности своей, всем произвольным притеснениям и поборам хивин-

цев. Кайсаки, и особенно чумекейцы, Дерт-Каринцы, беспрестанно говорят о том, что ожида-

ют, не пойдут ли русские на Хиву; они бы без всякого сомнения приняли в этом деятельное 

участие» (Архив Академии наук РФ (Петербургское отделение). Ф. 56. Оп. 1. Д. 19. л.4 об.–5 

об.).  

Кроме Бухары И. Виткевич побывал в Афганистане и Персии и вернулся зимой 1836 

г.  из  опасного  путешествия,  блестяще  выполнив  поручения  В.  Перовского.  Генерал-губер-

натор  выразил  пожелание,  чтобы  путешественник  лично  представил  императору  отчет  о 

своих исследованиях и убедил его в необходимости похода на Хиву, о котором в Оренбурге 

давно уже шли упорные разговоры.  

Трагически для И. Виткевича завершилась поездка в Петербург в 1839 г. Остановив-

шись в гостинице, 8 мая он покончил жизнь самоубийством, оставив записку, где сообщил, 

что  лишает  себя  «жизни  самопроизвольно».  Причина  самоубийства  И.  Виткевича  так  и  не 

разгадана, хотя и существует несколько версий, одна из которых содержится в «Деле о ко-

мандировании  в  казахскую  степь  прапорщика  Виткевича  для  выдачи  наград  казахам».  Так 

вот, там сказано буквально следующее: «Причина – предательское поведение во время арес-

та и допросов» (Центральный государственный архив РК (ЦГАРК). Ф.4. Оп. 1. Д. 317. л.40). 

Здесь,  видимо,  имеется  в  виду  намек  на  привлечение  И.  Виткевича  к  следствию  по  делу  о 

несостоявшемся оренбургском заговоре ссыльных поляков, якобы имевшего быть в 1833 г. 

О том, что И. Виткевич осознанно принял решение о самоубийстве, свидетельствова-

ла его посмертная записка, написанная в 3 часа утра 8 мая. В ней он дал следующее распоря-

жение: «Как  Азиатский  департамент  Министерства  Иностранных  дел  есть  присутственное 

место, от которого я в настоящее время завишу, то покорнейше прошу сей департамент рас-

порядиться приходящим мне за 2 года жалованием от 1 Оренбургского полка» для выплаты 

всех  долгов  и  займов».  В  записке,  в  частности,  говорится: «Все  бумаги,  касающиеся  моего 

последнего  путешествия,  сожжены  мною,  и  потому  всякое  об  них  разыскание  будет  тщет-

но… Подлинную подписал Виткевич» (РГВИА. Ф. 67. Оп. 1. Д. 103. л. 4–5).  

Вернемся,  однако,  к  А.  Гумбольдту.  В  своем  труде «Asie Centrale» он  неоднократно 

упоминал имя И. Виткевича, безмерно скорбил о преждевременной смерти «этого молодого 

умного исследователя». Немецкий ученый намекал о своей версии самоубийства, считая, что 

Виткевич «в силу своей честной натуры не мог примириться с той ролью, которая ему была 

поручена от русского правительства» (httр://www.turklid.ru/engine). Гумбольдт весьма сожа-

лел о потере документов путешественника, хотя часть из сохранившегося наследия им все же 

была опубликована в «Asie Centrale» (Центральный государственный архив РК. Ф. 4. Оп. 1. 

Д. 317. л. 40). 

У  А.  Гумбольдта  была  еще  одна  встреча  в  Казахстане  с  интересным  человеком.  Им 

оказался тогда еще молодой, но много обещающий в будущем ученый-естествоиспытатель и 

путешественник Г.С. Карелин. Был он из дворян, получил военное артиллерийское образо-

вание, служил при всесильном А. Аракчееве, дружил со многими декабристами (считался да-

же одним из «прикосновенных» к обществу), не обошли его стороной вольнолюбивые наст-

роения, которые ученый не растерял во всю свою последующую жизнь. Они-то и послужили 

явной причиной обрушившейся на него опалы. Дело в том, что А. Аракчеев, награжденный 

 

ГУМАНИТАРЛЫҚ ЗЕРТТЕУЛЕРІ                                                                        ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 

 

34 

 

царем  графским  достоинством,  начертал  на  гербе  весьма  сомнительный  девиз  «Без  лести 

предан». Молодой человек решился на рискованный шаг: он написал издевательские купле-

ты на всесильного временщика и сопроводил их не менее издевательской карикатурой с над-

писью  «Бес,  лести  предан».  Этого  поступка  оказалось  достаточно,  чтобы  подвигнуть  А. 

Аракчеева на скорую расправу – Г. Карелина немедленно отправили в оренбургскую ссылку. 

Случилось это в 1822 г.  

До знакомства с А. Гумбольдтом ссыльный офицер принял участие в военно-топогра-

фической экспедиции полковника Берга, стал действительным членом Московского общества 

испытателей  природы.  За  составленную  им  карту  территории  так  называемой  Внутренней 

Киргизской  Орды  во  время  экспедиции  Эверсманна  высочайше  пожалован  бриллиантовым 

перстнем. Выйдя в 1826 г. в отставку по болезни с присвоением чина титулярного советника, 

Г. Карелин был причислен на службу по Министерству иностранных дел и оставлен при хане 

Внутренней Орды Джангире Букееве при его ставке в Нарын-песках, помогая хану управлять 

делами и преподавая ему различные науки (РГВИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 133. л. 62–67). Когда 

А. Гумбольдт посетил Джангира и обратил внимание на его широкие познания в области есте-

ственных наук и в восточных языках, то оказалось, что в этом он обязан стараниям капитана 

Григория  Карелина.  Характеризуя  Г.  Карелина,  хан  отметил,  что  «он  известен  и  любим  в 

Орде…» и что сам его «почитает единственным чиновником, который бы мог с пользою со-

стоять при особе его и присутствовать в его совете» (РГВИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 133. л.12 об.).  

И  вот,  в  Оренбурге  осенью 1829 г.  состоялось  свидание  двух  людей,  объединенных 

общим научным интересом – А. Гумбольдта и Г. Карелина. Сам факт встречи отмечен сопро-

вождавшим  ученого  Густавом  Розе.  Он  пишет: «Г-н  Карелин  большой  любитель  и  знаток 

естественной истории и владеет прекрасными естественно-историческими коллекциями, ко-

торые нас особенно интересовали, поскольку в них находились главным образом предметы 

из  окрестностей  Оренбурга.  Однако  наибольший  интерес  представлял  для  нас  г-н  Карелин 

из-за отношений, в которых он состоял с Джангиром, ханом Внутренней киргизской Орды, у 

которого  он  был  учителем  математики  и  с  которым  все  еще  был  очень  дружен» 

жүктеу/скачать 1,16 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: