ОСОБЕННОСТИ ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ САРМАТО-АЛАНОВ

империи" Кангюй / Кангха примерно с начала I по начало III вв. н.э. (Зуев 1995: 39-40). 
Любопытно, что с политическим усилением Кангюя в начале I в.н.э. совпадает и появление в 
Сарматии дорогих подражаний изделиям т.н. "бирюзово-золотого звериного стиля" с 
изображениями среднеазиатской фауны (гепард, чубарый олень и др.), заметно 
отличающихся по облику от бактрийских и парфянских изделий (Яценко 2000а: 178-179). 
Если тенденциозность греко-римских писателей легко объяснима, то труднее понять 
причины игнорирования многих известных сведений современными учеными. Фактически, 
мы отчасти оказались в плену античных стереотипов и оценок сарматов и скифов. 
Исследователей также, вероятно, дезориентирует ряд принципиальных отличий социальной 
структуры, системы ценностей, представлений о погребальных обрядах знати от скифских 
(традиционно воспринимаемых как эталонные, более яркие и изученные гораздо раньше). 
Например, ведущие специалисты убеждены, что "социальные различия сарматов во все 
времена фиксировались, в первую очередь… затратой трудовых ресурсов на устройство 
погребальных сооружений" (Скрипкин 1992: 29). 
Однако в реальной действительности все обстояло наоборот: в отличие от скифских, 
богатейшие курганы которых буквально утопали в золоте, самоцветах и шелках, погребения 
царей сармато-аланов были внешне неприметными холмиками со скромными сооружениями 
под насыпью и несколькими боковыми тайничками (куда и помещались основные ценности). 
Сарматское общество гораздо более экономно и разумно относилось к материальным 
ценностям: для умершего царя уже не помещают в могилу десятки задушенных слуг и 
лошадей (даже одна целая лошадь символически заменяется уздечкой), саму могилу не 
помпезно демонстрируют, а прячут; положенная с умершим драгоценная утварь обычно 
типологически гораздо более однородна (и далеко не охватывает основные стороны быта). 
Именно эти разумные ограничения, стадиально более поздние, почему-то до сих пор иногда 
воспринимаются как еще одно свидетельство отсталости сарматов по сравнению со скифами 
(Яценко 1994а: 203). 
Основателем сарматологии был всемирно известный ученый М.И. Ростовцев. Будучи 
лучшим среди сарматологов знатоком античных письменных источников и обладая 
блестящей исследовательской интуицией, он еще в начале 1920-х годов сформулировал свои 
основные идеи по культурной и социальной истории сарматов. Он предполагал частые 
миграционные волны в Европу из разных частей Западного Туркестана и изначально 
восточную ориентацию этих этносов. По мнению Ростовцева, сарматы создали серию 
примитивных государств (1989: 198) с городскими центрами и достаточно развитой 
социальной структурой и оказали большое культурное влияние на греческих колонистов и 
подчиненные земледельческие племена. 
После вынужденной эмиграции на Запад работы "буржуазного ученого", 
"белоэмигранта" и убежденного монархиста М.И. Ростовцева, высказанные им положения
стали объектом постоянной явной и скрытой критики советских исследователей-марксистов. 
Можно сказать, что эта полемика отчасти и создала ряд ведущих постулатов сарматологии, 
которые являлись как бы зеркальным отражением (со знаком "минус") концепции 
Ростовцева. 
Основные контраргументы (зачастую априорно выводимые из ряда общетеоретических 
положений) сводились к следующему. Роль миграций в истории сарматских народов (в 
соответствии с официально одобренным Сталиным учением академика Н.Я. Марра) была 
ничтожной. Следовательно, вся картина социального развития десятков разных племен, 
сменявших друг друга в течение многих веков в Сарматии, была лишь единым и медленным 
поступательным движением (из последних публикаций: (Гутнов 1997: 16). Фактически 
признаются только внешние стимулы развития общества (торговля и др.). Слабые контакты с 
античной цивилизацией однозначно свидетельствуют об их большей примитивности, чем 
скифов. Все племена имели одинаковый уровень развития. О государственности, 
92

наследственной царской власти, сколько-нибудь сложной социальной структуре, о наличии 
устойчивых прото-сословий, полупрофессиональной торговли, ремесел и городов, о 
монетной чеканке не может быть и речи (все сведения древних авторов и эпиграфики в 
пользу противоположного объяснялись цепочкой недоразумений, неточными указаниями 
информаторов и т.п.). Сарматы, как теперь утверждалось, имели крайне примитивные 
культуру и искусство, а потому о серьезной сарматизации соседних народов говорить не 
приходится. Все яркие художественные произведения негреческого и неперсидского облика 
автоматически объявлялись импортом из дальних стран, проникавшим благодаря 
функционированию "Шелкового пути". Опорой этой концепции, к сожалению, до сих пор 
служат весьма произвольно отобранные немногочисленные факты, иллюстрированные 
версии более чем полувековой давности. Из работы в работу переходили ссылки на якобы 
существующие у сарматов традиции "матриархата", решительное (и при этом – априорное) 
отрицание государственности
1
(постоянно цитировались туманные сообщения из "Авесты" 
(Vend. I. 20. 76-78) о неких кочевниках на Волге, живущих "без главы", "не знающих власти 
верховных правителей") и утверждения, что их оседание на землю будто бы при любых 
обстоятельствах было невозможно. 
Не вызывают симпатий современных авторов и попытки сарматов (в отличие от скифов) 
во многих случаях самостоятельно, без помощи греко-римских мастеров проиллюстрировать 
в искусстве собственные мифологию и эпос (Яценко 1996б; 2000б; 2000в), оформить 
оригинальные атрибуты власти и т.п. В этом по непонятной причине тоже видят 
свидетельство их "отсталости". 
При сопоставлении культур скифов и сармато-аланов ученые невольно используют 
"двойной стандарт": например, наличие большого процента погребений женщин-воительниц 
у сарматов свидетельствует, якобы, об особом архаизме их социальной организации, а у 
скифов – нет! (Яценко 1994а: 202-203; табл. 1,1). Не упомянутые ни в одном источнике 
города и иные стационарные поселения скифов долго выявились и тщательно исследовались, 
а многократно упоминаемые "поселения сарматов" (Ηippol. Port. Lib. Generat. 34) 
объявляются фантомами, результатом "ошибок" древних авторов, путаницы их 
информаторов и т.п. и никогда не разыскивались (Яценко 1994в: 69-70). В результате 
исследовался лишь один из раннеаланских городов – Зилги на Северном Кавказе (Осетия) ΙΙ-
ΙV вв. (Αrzhantseva, Deopik, Malashev 2000: 211-250). 
Оригинальная история исследования общественного строя и культуры сарматов, ее 
своеобразная "отрицательная зависимость" от "эталонных" выводов, сделанных по скифам, 
уже неоднократно служили предметом моего специального внимания. С 1990 г. в ряде 
докладов
2
и статей мною постепенно обобщались данные по социальному строю сармато-
аланов – как письменные, так и археологические. Выявляемая картина оказалось весьма 
неожиданной и для меня и для многих коллег-сарматологов. Ведь общепринятым было 
мнение, что "об общественных отношениях… письменные источники сообщают нам 
чрезвычайно мало сведений" (см., например: Мошкова 1988: 208). 
Более детальный обзор письменных источников (прежде всего – греко-римских и 
армянских)
3
напротив, показал, что объем сведений по общественному строю по объему и 
качеству информации не только не уступает, но по многим параметрам превосходит 
аналогичные данные по скифам (причем большинство свидетельств никогда не привлекались 
в данном контексте). При этом данные римских и армянских авторов часто нуждаются в 
дополнительном источниковедческом анализе (выяснение источников информации, 
датировка сообщений и их территориальная локализация) (Яценко 1996а: 152-156). 
В действительности во многих отношениях письменные источники по сарматам 
уникальны для ранних кочевников в целом. Например, только в них мы находим подробную 
информацию о церемонии венчания на царство (Plut. De Fluv. XIV. 3) и атрибутах 
правителей, об особом статусе цариц (Dio Chrys. Orat. Borisph. II. 48; Polyaen. Strat. VIII. 56) 
93

о наличии братьев-соправителей ("Картлис цховреба" - Базук и Амбазук и, вероятно, Ферош 
и Кавтия; "величайшие цари Аорсии" в ольвийской надписи?). Уникальны также сведения о 
мобилизациях и подготовке женщин-воительниц (Pomp. Melae. De Chorogr. I. 21. 5, 114; III. 
4. 35), об отрядах профессиональных дружинников (Фавстос Бузанд. История Армении. III. 
6). Значительный интерес представляют наблюдения Корнелия Тацита, впервые для ранних 
кочевников описывающего городскую фортификацию (Успа у сираков) и сообщающего о 
царских дворцах у сарматов-аорсов (Tacit. Annal. XII. 17-18). Упоминается целая серия 
возникших в Степи городов (с названиями и даже географическими координатами: прежде 
всего Ptol. Geogr. V. 8). Именно сарматы первыми из евразийских номадов стали частичными 
последователями одной из "мировых религий": уже на рубеже II-III вв. Тертуллиан 
отдельные их племена, видимо – дунайских языгов, называет среди якобы "принявших веру 
Христа" (Tertul. Advers. Iud. VII). В целом часто воевавшие с сарматами римляне гораздо 
более подробно описывают их военные обычаи, чем греки – скифские (тактику в сражении, 
организацию набегов, захват и выкуп пленных, подготовку женщин-воительниц). 
Сарматские правители (точнее – правящий царский род: Lucian. Tox. 51; Мовсес 
Хоренаци. История Армении. II. 50, 58) проявляли большую дипломатическую активность, 
их послы и переводчики добирались до самого Рима, многих отдаленных стран. Языками 
сарматской дипломатии были, видимо, как латынь, так и греческий (именно на них явно 
написаны и сохранившееся письмо Эвнона Аорсского императору Клавдию и письма царя 
кавказских аланов Трдату III армянскому). Кочевники Сарматии создавали в случае 
подготовки масштабной войны большие коалиции со многими оседлыми независимыми 
племенами, как это было во 2-й пол. I – нач. II вв. на Кавказе ("Картлис цховреба") и в 
Крыму (энкомий воспитателя Савромата I, обнаруженный в 1985 г. в Керчи: [Vinogradov 
1994: text 15]). Дань на побежденных (например, на озов в Центральной Европе: Tacit. Germ. 
43) могла налагаться пополам совместно с земледельческими союзниками. Видимо, особую 
роль у сарматов играла массовая организация выкупа пленных противников их 
родственниками (имеется целая серия подобных разновременных свидетельств: Ованнес 
Мамиконян. История Тарона; Dio Cass. Hist. Rom. LXXIII. 3; Ambros. De Excid. Urb. Hieros. 
V. 1). Сопоставление письменных источников разных стран с археологическими уже 
позволяет детально восстановить этно-политическую историю одного из "позднесарматских" 
этносов II-IV вв. на Северном Кавказе (аланы – маскуты/массагеты равнинного Дагестана: 
[Яценко 1998в: 86-95]). 
По наблюдениям В.И. Абаева, цари сарматов носили титул, близкий скифскому ksais, а 
вожди мелких племен и местные князья – титул ardar / рукодержец (последних можно 
сопоставить со "скипетроносцами": Tacit. Annal. VI.33);
4
рабов именовали čagar. Вероятно, 
рядовых свободных мужчин-воинов называли "благородными" (Amm. Marc. Res gestae. 
XXXI. 2. 25), что сохранялось в наиболее архаичных общинах Осетии еще в XIX в. (Бзаров 
1994: 43). Имеются сведения и о некоторых общественных должностях ранних аланов, 
например – о "втором человеке" после царя, "возлежавшем на втором месте" и не 
принадлежавшем к царскому клану (Антон Пустынник) и о судьях в общинах, выбираемых 
из рядовых опытных воинов (Amm. Marc. Res gestae. XXXI. 2). 
Гораздо сложнее оказалось выявить социальные группы на археологическом материале 
(по находкам в погребениях). Е.Л. Гороховский выделял 4 типа сарматских погребений: 
княжеские, аристократические, рядовые и бедные (1989: 19). Если до середины 1980-х годов 
сарматологов интересовали, в основном, погребения рядовых скотоводов, то в последнее 
десятилетие возник интерес даже к публикации аристократических курганов, изученных на 
рубеже XIX-XX вв. Раскопки последних 15 лет показали. Что именно могилы сарматских 
царей (при том, что практически все они дошли до нас частично разрушенными или 
ограбленными), возможно, были наиболее богатыми среди ранних кочевников и часто 
содержали тысячи золотых вещей (тайник такого кургана как "Дачи"). 
94

В упомянутом докладе 1990 г. мною были предложены критерии различения частично 
разграбленных могил представителей царских родов (группа 1)
5
и высшего сословия 
аристократов-ардаров (группа 2)
6
в I – сер. II вв. В группе 1 встречены золотые гривны с 
зооморфными изображениями или геммами, комплекты предметов импортной серебряной 
посуды и точильные камни в золотой оправе. Кроме этого, для мужчин характерны такие 
атрибуты как обильно украшенные золотом пояс и меч, личные знамена (Дачи), конская 
упряжь с золотыми бляхами, серебряные сосуды разных типов с изображениями местных 
мифо-эпических сцен, серебряные кубки с зооморфными ручками. У женщин встречены 
золотые диадемы и браслеты с мифологическими сюжетами, золотые кубки с зооморфной 
ручкой и туалетные флаконы. В группе 2 у мужчин представлены пояса и конская упряжь с 
позолоченными пряжками и бляхами и простые по оформлению золотые браслеты, меч с 
более скромным золотым декором, бронзовая импортная посуда. У женщин известны 
скромные диадемы или гривны с включением мелких золотых элементов, особые скипетры, 
специфические ожерелье из амулетов и сумочка с амулетами, единичные идольчики, 
серебряные туалетные флаконы и перстни, большинство предметов окрашено в красный 
цвет. В целом только для сарматов известна серия погребений людей (знатных женщин) с 
ярко выраженными культовыми функциями, с большими наборами разнообразных амулетов 
и иных культовых атрибутов (Яценко 1986: 182-184). Они, в частности, особенно характерны 
для предполагаемых жен правителей небольших племен ardar – "скипетроносцев" (подробнее 
см.: Яценко 1994б: 85-86). 
Исключительное значение имеет большая группа известных в эпиграфике соседних 
греческих городов имен-прозвищ проникших в этих центры сарматов. Такие имена 
(сохранившиеся в греческой транскрипции) давались явно уже взрослым людям и отражали 
их социальный статус, профессиональную специализацию, религиозные представления и т.д. 
Особенно 
интересны 
имена-прозвища 
предполагаемых 
дружинников, 
оседлых 
ремесленников и торговцев (Яценко 1998б: 54-55). Установлено, что финно-угорские соседи 
переняли у сарматов такие слова как "приятель", "князь", "божество", наряду с теми, которые 
связаны с военными набегами ("жеребец", "перекресток дорог", "бояться", названия меча и 
боевого топора и др.) (Абаев 1981: 87-88). 
Положение женщины в сарматском обществе было более высоким, чем у скифов (что 
отражается у элиты в отсутствии сведений о гаремах и неоднократных упоминаниях о 
финансовой и иной самостоятельности замужних цариц: Polyaen. Strat. VIII. 56; Dio. Chrys. 
Orat. Borisph. II. 48), а также в меньшей доле женщин-воительниц в погребениях (ведь у 
скифянок, похоже, многие так и не могли убить положенного числа врагов и оставались 
незамужними) (Яценко 2001). Однако и в этом нет оснований видеть пережитки далекой 
ранней первобытности; подобная разница может свидетельствовать скорее об иной 
ментальности и этнокультурной специфике. Интересно, что у племен позднесарматского 
времени (сер. II – кон. IV вв.) известна традиция хоронить в курганных некрополях 
преимущественно пожилых мужчин определенного статуса (Балабанова 2000: 206). Сарматы 
(точнее – донские аланы рубежа II-III вв. н.э.) ввели в употребление в Степной зоне 
стандартную экипировку дружинников-профессионалов (Безуглов 1997: 137-138). 
В целом мнение о существовании социальной отсталости всех сармато-аланских племен 
по сравнению, например, с европейскими скифами V-IV вв. до н.э. не подтверждается. 
Сегодня также ясно, что в среднем каждые 100-150 лет во многие регионы Сарматии 
вливались новые группы восточных мигрантов, привнося в местные процессы существенные 
коррективы (Яценко 1998а: 146). 
Примечания 
95

1. В числе немногих исключений – мнения отдельных ученых о наличии государства у 
сираков Кубани (Струве 1968: 187 и др.) и донских аланов I - II вв. (Гаглойти 1966: 83 и 
др.). 
2. Прежде всего это доклад "О социально-политическом развитии сармато-аланов" в скифо-
сарматском отделе Института археологии, Москва, 16.05.1990.
3. Активному привлечению письменных источников мешает и распространившийся в 
последнее десятилетие гиперскептицизм в отношении их использования археологами (а 
не только филологами-классиками и эпиграфистами). Многим сейчас дело 
представляется так, будто последние (как узкие специалисты) гарантированы от ошибок, 
или же археолог не способен в случае необходимости уточнить перевод у хорошего 
эпиграфиста… 
4. По данным древнейшей армянской агиографии, попавшие в Армению аланские 
аристократы на родине были "прославлены и могучи, принадлежали к высшему 
сословию и были первыми в бою" ("Мученичество Воскянов").
5. К ним можно отнести: Дачи; Косика, могила 1; Высочино VII, курган 28; Садовый; 
Пороги; Запорожский (мужчины); Хохлач, Кобяково, курган 10; Мигулинская; Ногайчин; 
Армавир, покупка 1904 г.; Тузлуки, курган 2/1 (женщины).
6. К ним относятся: Никольское, курган 12; Кирсановский III, курган 2; Волга-Чограй 
XXXVIII, курган 1 (?); Грушка; Первомайский VII, курган 14; (мужчины); Соколова 
Могила; Чугуно-Крепинка, курган 2; Сладковка, курган 14; Тифлисская, курган 20; Усть-
Лабинская, курган 32 (женщины). 
ЛИТЕРАТУРА 
Абаев, В.И. 1981. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских языковых контактов. 

жүктеу/скачать 1,83 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: