Серия философия серия культурология

Вестник КазНУ. Серия философия. Серия культурология. Серия политология. № 1 (36). 2011                                                
171
 
вывод Бодрийяра. Для большей части населения 
земного  шара  страшная  трагедия  войны, 
усиленная примененным сверхмощным и сверх-
точным оружием, так и  остается размытой  кар-
тинкой  с  экрана  монитора,  причем  именно  той 
картинкой, которую выберет  для показа  «право 
имеющий». 
Несомненно,  что  самым  страшным  архети-
пическим событием начала нового века является 
11  сентября 2001 года,  когда  знаково-символи-
ческий обмен в структуре дегуманизированного 
общества  достиг  своего  апогея,  обернувшись 
обменом со смертью. 
Еще  в  середине 70-х  годов  в  своей 
знаменитой  книге  «Символический  обмен  и 
смерть» Бодрийяр пишет буквально следующее: 
«…  две  башни  Всемирного  торгового  центра, 
правильные  параллелепипеды  высотой 400 
метров на квадратном основании, представляют 
собой  безупречно  уравновешенные  и  слепые 
сообщающиеся  сосуды;  сам  факт  наличия  этих 
двух  идентичных  башен  означает  конец  всякой 
конкуренции,  конец  всякой  оригинальной 
референции…  Две башни WTC являют  зримый 
знак того, что система замкнулась в головокру-
жительном самоудвоении …» [6] . Расшифровка 
бинарной  оппозиции – в  символике  конца, 
смерти.  Эта  тема  хорошо  разработана  в 
структурной  антропологи,  но  озвученная 
совершенно в другом социальном регистре, она 
приобретает еще более впечатляющий вид. 
Уже  после  событий 11 сентября  Бодрийяр 
пишет  новую  работу,  в  которой  продолжает  ту 
же тему, но уже в иной ситуации. 
Мы  постоянно, – говорит  Бодрийяр, – 
сталкиваемся с событиями мирового значения: от 
смерти  леди  Дианы  до  чемпионата  мира  по 
футболу,  или  же  с  событиями  реальными  и 
жестокими,  такими  как  война  и  геноцид.  Но  до 
сих пор не было ни одного символического собы-
тия  мирового  значения,  такого  события,  которое 
обрекло бы на неудачу саму глобализацию. 
То,  что  мы  словно  бы  видели  во  сне  это 
событие – 11 сентября – что весь мир словно бы 
грезил им – вещь абсолютно неприемлемая для 
западного  сознания,  но  являющаяся  неоспори-
мым  фактом,  что  выражается  в  патетической 
жестокости  всех  дискурсов,  в  которых  хотят 
избежать самой этой мысли. 
Бесчисленные  фильмы-катастрофы  давно 
засвидетельствовали  существование  определен-
ного  фантазма,  образ  которого  словно  бы  заго-
варивают, как ячмень, утопив его в спецэффек-
тах.  Но  всеобщее  внимание,  которое  ими 
вызывается,  равно  как  и  внимание  к  порно-
графии, показывает, как легко перейти от мысли 
к  действию.  В  некотором  смысле,  система  в 
целом,  непрочная  изнутри,  дала  начальный 
толчок.  Чем  больше  система  рассредоточи-
вается  в  мире,  действуя  в  границах  только 
одной сети, тем более она становится уязвимой, 
в любом точке этой сети (всего один маленький 
филиппинец-хакер  со  своего  переносного  ком-
пьютера  смог  запустить  вирус I love you, кото-
рый  облетел  весь  мир,  опустошив  целые  сети). 
В  нашем  случае 19 камикадзе,  вооруженные 
только  собственной  смертью,  помноженной  на 
эффективность  технологии,  запустили  процесс 
мировой катастрофы. 
Терроризм — повсюду,  подобно  вирусу. 
Терроризм проник везде, он следует как тень за 
системой  господства,  всегда  готовый  выйти  из 
тени,  подобно  двойному  агенту.  Больше  нет 
демаркационной  линии,  которая  позволяла  бы 
его  обозначить.  Терроризм  находится  в  самом 
сердце  культуры,  которая  против  него  сра-
жается, и видимый разрыв и ненависть, которую 
обращают 
к 
миру 
эксплуатируемые 
и 
подчиненные  Западу,  тайно  соединяется  с 
внутренним  разломом  в  системе  господства.  И 
этот  внутренний  разлом  можно  противо-
поставить любому видимому антагонизму. Но с 
другой  стороны,  система  не  может  ничего 
противопоставить этому вирусу. 
В  этом  смысле  можно  говорить  о  мировой 
войне,  но  только  не  о  третьей,  а  о  четвертой  и 
единственной действительно мировой, посколь-
ку  ставка  в  этой  войне  сделана  на  глоба-
лизацию. 
Две первые мировые войны соответствовали 
классическому  представлению  о  войне.  Первая 
мировая  война  положила  конец  превосходству 
Европы и была завершением эры колониализма. 
Вторая – положила  конец  нацизму.  Третья 
мировая,  которая,  конечно,  была,  но  велась  в 
форме  холодной  войны  и  устрашения,  подвела 
черту под коммунизмом. 
От  одной  войны  к  другой,  мир  все  больше 
приближался  к  установлению  единого  порядка. 
Сегодня,  возможно,  этот  порядок  близок  к 
своему  концу,  что  выражается  в  столкновении 
антагонистических  сил,  рассеянных  по  всему 
миру,  выражается  во  всех  современных  кон-
вульсиях.  Налицо  фрактальная  война  всех 
ячеек, всех единичностей, которые восстают по 
принципу  антител.  Прямое  столкновение 
настолько  невозможно,  что  требуется  время  от 
времени «спасать» саму идею войны с помощью 
театральных  постановок  вроде  войны  в 
Персидском заливе или в Афганистане. 
Но  четвертая  мировая  война – она  везде. 
Она  есть  то,  что  неотступно  преследует  любой 
мировой порядок, любую гегемонию господства 
-  если  бы  ислам  правил  миром,  терроризм  был 
бы  направлен  против  ислама.  Потому  что  сам 
мир сопротивляется глобализации. 

172
                          
ҚазҰУ хабаршысы. Философия сериясы. Мəдениеттану сериясы. Саясаттану сериясы. № 1 (36). 2011
 
Терроризм аморален. Падение башен Миро-
вого  Торгового  Центра,  этот  символический 
вызов, – аморально, и оно отвечает требованиям 
глобализации,  которая  аморальна  сама  по  себе. 
Так  будем  же  также  аморальны,  и  если  хотим 
понять  что-нибудь,  то  нужно  заглянуть  по  ту 
сторону Добра и Зла. 
Террористам  удалось  превратить  собствен-
ную  смерть  в  абсолютное  оружие  против 
системы, которая исключает саму идею смерти, 
идеалом которой является «нулевая смерть». 
Система,  в  которой  смерть  равна  нулю, – 
сама  в  сумме  дает  ноль.  И  все  средства 
распыления  и  разрушения – ничто  по  сравне-
нию  с  врагом,  который  сделал  из  собственной 
смерти  средство  контрнаступления. «Что  нам 
американские бомбардировки! Наши люди в той 
же степени жаждут смерти, в какой американцы 
хотят  жить».  Отсюда  возникает  неравенство 
системы с «нулевой смертью» и 7000 погибших 
от  одного  терракта.  Следовательно,  сделана 
ставка  на  смерть,  причем  не  на  нашествие 
смерти  в  прямом  смысле  в  реальном  времени, 
но  на  пришествие  смерти  более  чем  реальной: 
символической  и  сакральной – то  есть 
абсолютного и бесповоротного события.  
В  этом,  по  Бодрийяру,  и  заключается  дух 
терроризма. 
Террористическая  гипотеза  состоит  в  том, 
что  система  должна  убить  себя  в  ответ  на  ряд 
смертей-вызовов.  Поскольку  ни  система,  ни 
власть  сами  не  могут  избежать  символической 
необходимости,  и  это  единственный  шанс  их 
разрушить.  В  этом  головокружительном  цикле 
невозможного  обмена  Смерти,  смерть  терро-
риста  бесконечно  мала,  но  она  создает  вакуум, 
производит  конвекцию  в  огромных  размерах. 
Вокруг  этой  малой  точки,  точки  реальности  и 
власти,  вся  система  сгущает,  собирает  все  свои 
силы. 
Тактика  террористической  модели  предпо-
лагает создание реальности в избытке и рассчи-
тывает  вызвать  с  помощью  этого  избытка  кру-
шение  системы.  Насмешка  состоит  в  том,  что 
жестокость  власти  оборачивается  против  нее 
самой,  так  как  террористические  акты  дают 
увеличенное  зеркальное  отражение  самой 
власти,  и  представляют  собой  модель  символи-
ческой  жестокости,  которая  запрещена  в  сис-
теме.  Это – единственная  вид  жестокости, 
которую  власть  не  может  осуществить – это 
жестокость  ее  собственной  смерти.  Вот  почему 
все  видимое  могущество  не  может  ничего 
противопоставить  ничтожной,  но  символиче-
ской смерти нескольких индивидов. 
Радикальное  отличие  нового  терроризма  в 
следующем:  владея  всеми  видами  оружия, 
выработанными  данной  системой,  террористы 
обладают еще одним видом – своей собственной 
смертью, и это становится фатальным. Если бы 
они  ограничились  борьбой  против  системы  ее 
же  оружием,  они  тотчас  же  были  бы 
уничтожены.  Если  бы  они  противопоставили 
системе  только собственную  смерть, они  также 
быстро  бы  исчезли,  принеся  бессмысленную 
жертву, – то  чем  терроризм  почти  всегда 
занимался  прежде,  и  почему  он  терпел 
поражение. 
Все  изменилось  с  того  момента,  как 
террористы  начали  сопрягать  все  современные 
средства со своим символическим оружием. Это 
до  бесконечности  умножило  их  разрушитель-
ный  потенциал.  Это  сцепление  факторов  (с 
которым  мы  не  можем  примириться)  которое 
дает  им  огромное  преимущество.  Стратегия 
«нулевой  смерти»,  эта  война  в  чистом  виде, 
напротив,  обходит  стороной  превращение 
«реальной» силы в силу символическую. 
За  всеми  этими  перипетиями  мы  должны 
сохранить  ясность  образов.  Полнота  образов 
(разрушение  башен-близнецов)  и  их  ослепи-
тельность,  хотят  ли  этого  или  нет,  образуют 
нашу первичную сцену. События в Нью-Йорке, 
кроме  того,  что  они  радикально  изменили 
ситуацию  в  мире,  не  менее  радикально 
изменили  соотношение  образа  и  реальности. 
Раньше мы  имели дело  с непрерывным распро-
странением  банальных  образов  и  с  непрерыв-
ным  потоком  банальных  событий,  тогда  как 
террористический  акт  в  Нью-Йорке  воскресил 
одновременно и образ и событие. 
Среди видов оружия системы, которые было 
обращено  террористами  против  нее  самой, 
можно  назвать  эксплуатацию  образов  в  реаль-
ном  времени,  их  мгновенное  распространение 
по  всему  миру.  Террористы  присвоили  это 
средство  наряду  с  банковскими  операциями, 
электронной  передачей  информации  и  воздуш-
ным  сообщением. «Картинка»  играет  весьма 
двусмысленную  роль:  прославляя  событие,  она 
берет его в заложники. Образ умножает событие 
до  бесконечности,  и  одновременно  нейтра-
лизует  его  (как  уже  было  с  событиями 1968 
года).  Об  этом  всегда  забывают,  говоря  об 
«опасности»  СМИ. «Картинка»  пожирает 
событие, в том смысле, что оно выделяет его из 
среды 
других 
событий 
и 
готовит 
к 
потреблению. 
Таким 
образом, 
событию 
придается  новое  значение,  но  оно  теперь 
воспринимается как событие-образ, – заключает 
Бодрийяр. 
 
__________ 
 
1. Жан Бодрийар. Общество потребления. – М.. 1970. 
2. Мировой энциклопедический словарь. – М., 1986. 
3.  Философия  и  ценностные  формы  сознания. – 
М.,1978. 

Вестник КазНУ. Серия философия. Серия культурология. Серия политология. № 1 (36). 2011                                                
173
 
* * * 
Статья  посвящена  терракту  в  городе  Москве 
аэропорт 
Домодедово, 
что 
влечет 
за 
собой 
кардинальную  переоценку  ценностей  человека  и  его 
мотивационные  побуждения,  по  поводу  понимания 
жизни  как  дарованного  эксплитированного  бытия  и 
онтологии природы человека. 
* * * 
Article is devoted terr act in the city of Moscow the 
Domodedovo airport that involves cardinal revaluation of 
values of the person and its motivational promptings, 
concerning understanding of life as granted of explicating 
lives and human nature ontologies. 
 
 
 
 
 
Р.С. Гаршин 
 
ОТЧУЖДЕНИЕ В МАССОВОМ ОБЩЕСТВЕ 
 
Одним  из  фундаментальнейших  свойств 
массового  общества,  которое  отличает  его  от 
всех предшествующих типов обществ, является 
отчуждение,  достигающее  в  нем  небывало 
высокого  уровня  и  пронизывающее  всю  его 
структуру.  Это  свойство  подробно  описано  в 
многочисленной  художественной  и  философ-
ской  литературе  ХХ  века,  указания  на  отчуж-
дение или его проявления можно найти в любом 
социально  и  экзистенциально  ориентированном 
тексте, начиная с 20-х гг. и по настоящее время. 
Самоощущения  отчужденной  личности  с 
большой яркостью и остротой были переданы в 
своих  романах  и  повестях  Ж.-П.  Сартром,  
А. Камю, О. Хаксли, в философской литературе 
отчуждение  в  обществе  модерна  описывали  
К. Ясперс, Э. Фромм, Г. Маркузе. Ж. Бодрийяр, 
и  многие  другие  авторы,  простое  перечисление 
имен  которых  заняло  бы  не  одну  страницу.  В 
настоящей  статье  мы  имеем  целью  объяснение 
роста  отчуждения  как  процесса  имманентного 
качественному  развитию  массового  общества, 
исторически 
и 
логически 
связанного 
с 
идеологией модерна.  
Прежде  всего,  поясним,  что  то  отчуждение, 
которое  мы  собираемся  здесь  показать,  хотя  и 
совпадает  во  многом,  но  несколько  отличается 
от  отчуждения,  проанализированного  Марксом 
[1],  поскольку  Маркс  обосновывал  чисто 
политэкономическое содержание понятия; наше 
же  отчуждение,  хоть  и  имеет  много  общего  с 
марксовым,  но  распространяется  гораздо 
дальше и глубже последнего в силу следующей 
причины.  Она  состоит  в  том,  что  во  времена 
Маркса,  когда  массовое  общество  еще  не 
проявило  себя в полной  мере как  качественный 
феномен, финансово-экономические отношения, 
рациональные  цели  и  способы  деятельности, 
практикуемые  в  обществе  распространялись  на 
довольно  ограниченную  сферу  хозяйствования, 
быта  и  практических  потребностей  человека  (с 
чем и было отчасти связано понимание Марксом 
экономики как «базиса», а политики, культуры и 
идеологии как «надстройки» над ней). И в этом 
смысле  оставались  еще  довольно  обширные 
сферы свободной человеческой деятельности, не 
затронутые  экономикой  и  относительно  незави-
симые  от  нее.  Под  независимостью,  или 
свободой,  здесь  следует  понимать  внеутилитар-
ность,  внутреннюю  необходимость,  имеющую 
собственную  ценность  в  самой  себе.  В  этом 
смысле культурное бытие человека, его социаль-
ное и политическое бытие (правда в разной мере 
и  степени)  являли  собой  автономные  области 
бытия  как  целого;  с  дальнейшим  же  развер-
тыванием сущностных характеристик массового 
общества  соотношение  сил  и  распределение 
автономии  отличных  друг  от  друга  частей 
целого в корне меняется.  
Итак,  то  отчуждение,  которое  нарастало 
пропорционально  развитию  массового  общест-
ва,  не  есть  отчуждение  работника  (производи-
тельной  силы)  от  продукта  своего  труда,  а  есть 
отчуждение  личности  от  собственной  сво-
боды,  от  самобытия,  хотя  оно  и  происходит 
прежде  всего  в  труде  и  его  продуктах,  привя-
зывающих  личность  к  целому  общества  и 
координирующих ее деятельность с социальной 
системой.  Эта  привязка,  зависимость  от  со-
циального-экономического строя становится тем 
жестче,  чем  строже  становится  разделение 
труда,  навязываемое  этим  строем.  Более 
глубокая  же  дифференциация  труда  является 
следствием  возрастания  численности  общества 
и  разрастанием  аппарата  обеспечения  его 
жизнедеятельности.  Таким  образом,  огромный 
аппарат  обеспечения  существования – мегама-
шина,  имея  тенденцию  превращать  людей  в 
узко-специализированные функции, вплетает их 
существование  в  широкую  и  разветвленную 
сеть  социальных  связей,  которые  представляют 
собой  зависимости;  превращая  их  в  простые 
объекты  администрирования,  изымает  их  из 
субстанциального содержания жизни, в которой 
они  больше  не  занимают  определенного  места. 
Систему  начинает  конституировать  аппарат, 

174
                          
ҚазҰУ хабаршысы. Философия сериясы. Мəдениеттану сериясы. Саясаттану сериясы. № 1 (36). 2011
 
иерархизирующий  существование,  а  не  истори-
ческая  субстанция,  которую  люди  наполняют 
своим  индивидуальным  бытием. «Глубокая, 
существовавшая  раньше  истина – каждый  да 
выполняет  свою  задачу  на  своём  месте  в 
сотворённом  мире – становится
 
обманчивым 
оборотом  речи,  цель  которого  успокоить 
человека, 
ощущающего 
леденящий 
ужас 
покинутости.  Всё,  что  человек  способен 
сделать,  делается  быстро.  Ему  дают  задачи,  но 
он  лишен  последовательности  в  своём  сущест-
вовании. Работа выполняется целесообразно, и с 
этим  покончено.  В  течение  некоторого  времени 
идентичные приёмы его работы повторяются, но 
не  углубляются  в  этом  повторении  так,  чтобы 
они стали достоянием того, кто их применяет; в 
этом  не  происходит  накопления  самобытия» [2, 
41].  
Поскольку  человек  есть  свободное  су-
щество,  как  таковое  в  значительной  мере 
конституирующее  себя  посредством  труда,  то  в 
отчужденном  труде  мы  имеем  отчуждение 
человека  от  свободы  как  целостного  феномена, 
включающего  в  себя  свободное  время  (которое 
Маркс  видел  главным  критерием  богатства 
общества),  но  не  исчерпывающийся  им. 
Проблема  в  том,  что  свободы  как  целостности 
невозможно  достичь  посредством  отчужден-
ного,  механического  труда,  ни  к  процессу,  ни  к 
результату  которого  человек  не  испытывает 
никаких  эмоций.  В  индустриальном  же  и  пост-
индустриальном  массовом  обществе  отчужде-
ние  труда  достигло  необычайно  высокого  уров-
ня.  Механичность  автоматизированного  произ-
водственного  процесса,  рутина  офиса,  ритуал 
покупки  и  продажи  почти  полностью  освобо-
дились от всякой связи с проявлением человече-
ских  возможностей. «Трудовые  отношения 
между  людьми  в  значительной  степени  превра-
тились  в  отношения  между  обезличенными  и 
вполне  допускающими  замену  объектами 
научного  управления  и  квалифицированными 
экспертами…Индивидуальность дана в букваль-
ном смысле только как имя, как специфический 
представитель  типа  (как,  например:  авантю-
ристка,  домохозяйка,  Ундина,  он-мужчина, 
деловая  женщина,  становящаяся  на  ноги 
молодая семья)… Под этой иллюзорной поверх-
ностью  весь  мир  как  в  сфере  труда,  так  и  в 
сфере  отдыха  превратился  в  систему  одушев-
лённых  и  неодушевлённых  предметов,  которые 
все  в  равной  степени  подлежат  администри-
рованию.  В  этом  мире  человеческое  существо-
вание – не более чем вещь, вещество, материал, 
не  заключающий  в  себе  принципов  собствен-
ного движения» [3, 93-94].  
Фактически,  в  результате  чрезмерной  спе-
циализированности  труда,  личность  человека 
все  больше  начинает  становиться  придатком  к 
его социальной функции, которая почти целиком 
сводится к своей экономической роли. Все чаще 
слышатся рекомендации о том, что надо создать 
условия  для  привлечения  специалистов,  или  о 
том,  как  приспособить  свои  человеческие 
качества  для  достижения  успеха,  но  почти 
никогда  наоборот – что  надо  привлекать 
специалистов для создания условий для чего-то 
иного,  или  как  использовать  экономические 
достижения для построения своей человеческой 
личности. Свободное человеческое сознание все 
больше сводится к манипулятивности, к элемен-
там  управления,  к  технической  функцио-
нальности,  все  более  квалифицированной,  все 
более ценной для системы, и поглощающей все 
больше личностной  энергии. При  этом  живая  и 
неутилитарная часть человеческой личности все 
более превращается в некий придаток, довесок к 
ее 
общественно-экономической 
функции, 
который  система  принимает  во  внимание 
вынужденно,  с  которым она  считается  по  необ-
ходимости, и лишь постольку, поскольку от него 
пока что невозможно избавиться.  
Еще  одним  фактором,  способствовавшим 
эскалации  отчуждения,  явилось  все  более 
нараставшее  с  развитием  информационного 
общества  доминирование  финансовой  ипостаси 
экономики над товарной. Являясь превращенной 
товарной,  денежная  форма  цены  становится 
предпосылкой  отчуждения  в  свою  пользу 
многих  реальных  выражаемых  ею  свойств 
товаров.  Эти  свойства  затем  затушевывались,  и 
заменялись свойствами самой денежной формы, 
которая  тем  самым  становилась  отправной 
точкой  построения  целой  социальной  системы 
со  всем  разнообразием  ее  связей.  И  эта 
социальная  система  может  приобретать  ирра-
циональный  характер  лежащей  в  ее  основании 
превращенной  формы,  что  и  происходит  в 
анализируемых  нами  обстоятельствах: «Ирра-
циональность  вкрадывается  в  превращенное 
выражение  лишь  при  определенных  условиях 
(например,  при  самоотчуждении  человека  в  его 
деятельности,  отрыве  ее  общественного  богат-
ства  и  форм  от  личного  содержания  труда)» [4, 
c.4].  В  результате  этого,  вся  экономическая 
система  производства  приобретает  иррацио-
нальную  форму,  при  всей  кажущейся  рацио-
нальности  ее  содержания,  которая  оказывается 
вторичной  по  отношению  к  своим  основаниям: 
«такой  вторичной  рациональной  системой 
оказывается, 
например, 
функционирование 
товарного  производства,  хотя  оно  и  содержит  в 
себе глубоко фетишистские посылки»[там же]. 
И  отчуждение,  вырастающее  из  практи-
ческих  обстоятельств,  сцепляется  с  описываю-
щими  их  теоретическими  социогуманитарными 

Вестник КазНУ. Серия философия. Серия культурология. Серия политология. № 1 (36). 2011                                                
175
 
конструкциями  и  закрепляется  ими.  Так,  одним 
из  общепринятых  определений,  препятствую-
щих  осознанию  отчуждения  как  такового, 
является  распространенное  представление  о 
том,  что  «личность – понятие  социальное», 
идущее  от  марксова  определения  личности  как 
«ансамбля  общественных  отношений».  Это 
функциональное 
редуктивное 
определение, 
будучи  к  тому  же  вульгаристски  интерпрети-
ровано,  легко  превращается  в  орудие  теорети-
ческого  оправдания  отчуждения  автономии 
индивидуальной личности в  пользу  социальной 
системы.  На  самом  же  деле  личность  пред-
ставляет  собой  явление  гораздо  более  широкое, 
далеко не ограниченное отношением к обществу 
как  некой  социологической  данности,  при  том, 
что  само  «социальное»  не  есть  некая  твердо 
установленная  и  отработанная  категория, 
эмпирически  фиксируемая  (даже  у  самого 
Маркса 
«общественное» 
сопровождается 
предикатом 
«чувственно-сверхчувственного», 
каковой  употребляется  им  уже  в  определении 
товара),  посему  определять  понятие  личности 
через  понятие  социального  вовсе  не  означает 
объяснять  его  и  раскрывать  его  содержание 
через нечто более простое. И даже помимо этого 
всего,  личность  может  определяться  своим 
отношением не только к наличному в простран-
стве  и  времени  обществу,  но  и  отношениям  к 
личностям и поколениям прошедшим, к другим 
обществам  и  культурам  (особенно  в  информа-
ционную  эпоху),  наконец  к  своему  воображае-
мому  (т.е.,  ее  понятие  должно  определяться,  по 
меньшей мере, как «сверхсоциальное»). Однако, 
здесь  у  нас  нет  места  подробным  образом 
разбирать  ошибочность  и  редукционизм  су-
ществующих и работающих понятий личности и 
разворачивать  альтернативные;  важно  то,  что 
эти и подобные им представления теоретически 
способствуют  утрате  личностями  контроля  за 
развитием  социальной  системы  и,  что  еще 
важнее, 
чувства 
своей 
способности 
и 
уполномоченности  ее  контролировать,  а  так  же 
препятствуют  осознанию  того,  что  система 
запрограммирована на медленное и незаметное, 
но  верное  и  неуклонное  отчуждение  индиви-
дуальной  внеутилитарности  в  пользу  социоэко-
номических  структур  и  координирования  с 
ними. «Это  координирование  осуществляется 
настолько успешно, что индивид чувствует себя 
скорее  счастливым,  чем  несчастным…Счастье 
включает  знание:  оно – исключительная  преро-
гатива animal rationale. Контроль  над  инфор-
мацией, поглощение индивида повседневностью 
приводят  к  упадку  сознания,  дозированности  и 
ограничению знания… И поскольку знание всей 
истины  вряд  ли  способствует  счастью,  именно 
такая  общая  анестезия  делает  индивида 
счастливым» [3, 94] .Таким  образом,  отчуж-
дение от свободы тесно  связано с отчуждением 
индивида  от  полной  информации  о  самом  себе, 
и  оно  выражается  в  принятии  личностью 
частичных  и  редуцированных  представлений  о 
себе как окончательных. Т. Адорно тоже говорит 
о  свободе  в  связи  с  общественным  целым: 
«Безразличие  по  отношению  к  свободе,  её 
понятию  и  самому  предмету  обнаруживается  в 
интеграции 
общества, 
которой 
субъекты 
подвластны  как  неизбежному.  В  интересах 
интеграции – парализовать  потребность  в 
свободе, 
которой 
боятся, 
видя 
в 
ней 
незащищённость» [5, 196]. 
Не  последнюю  роль  в  утрате  контроля 
индивида  над  обществом  играет  гипертрофи-
рованный  в  массовом  обществе  бюрократи-
ческий  метод  администрирования. «Бюрократи-
ческий  метод  можно  было  бы  определить  как 
такой  метод,  при  котором:  а)  с  людьми 
обращаются  как  с  вещами;  б)  о  вещах  судят 
скорее по их количеству, нежели по их качеству, 
ибо  это  облегчает  и  удешевляет  их  учёт  и 
контроль» [6,207]. Фактически,  официальный 
документ,  являясь  изначально  опредмеченным 
свидетельством 
некоторых 
общественных 
добродетелей  личности  (таких  как  граждан-
ственность,  законопослушность,  честность  в 
делах), в бюрократической системе извращается 
по  отношению  к  ним,  подобно  превращенной 
форме  затирает  многие  включенные  в  них 
содержательные  связи  и  замещает  их  собст-
венными  квазипредметными  свойствами,  среди 
которых  первыми  являются  скрупулезность  в 
бумажных делах, легкость в общении с властью, 
отличное  ориентирование  в  коридорах  кабинет-
ной  бюрократии. Таким  образом, сверхразвитая 
бюрократия  является  существенным  элементом 
механизма  отчуждения  свободы  личности  в 
пользу  целого  общественной  системы,  однако 
решающее  воздействие  на  этот  процесс, 
придавая  ему  окончательность  и  неотврати-
мость,  имеет  гораздо  более  тонкий,  мощный  и 
безотказный  механизм  привязки  индивида  к 
целому 
глобальной 
социоэкономической 
системы,  который  способен  нейтрализовать 
само  осознание  личностью  степени  своего 
отчуждения.
 
 
Общество  всегда  в  значительной  мере 
контролировало  отдельного  человека  через 
систему 
многообразных 
общественных 
отношений,  однако,  в
 
постиндустриальном 
обществе XX века «сам механизм, привязываю-
щий  индивида  к  обществу,  изменился,  и 
общественный  контроль  теперь  коренится  в 
новых  потребностях,  производимых  общест-
вом» [3,272] Эти  новые  потребности  есть  в 
значительной  мере  результат  техногенного 

176
                          
ҚазҰУ хабаршысы. Философия сериясы. Мəдениеттану сериясы. Саясаттану сериясы. № 1 (36). 2011
 
развития  социума, они не  исходят из интересов 
индивидуальной  личности,  однако  восприни-
маются  ею  как  свои  собственные.  Предполо-
жительно,  такое  положение  дел  оказалась 
возможным  в  силу  естественного  отставания 
индивидуальных  потребностей  личности  от 
производительной  способности  мегаиндустрии 
массового общества, а так же благодаря исполь-
зуемой  им  чрезвычайно  эффективной  социаль-
ной  стратегии,  которая  хорошо  проанализи-
рована 
исследователями 
постмодерна  
Ж.  Бодрийяром,
 
Ж.  Делезом  и  Ф.  Гваттари. 
Кроме 
того, 
контроль 
социотехнической 
системы над развитием общества не испытывает 
недостатка  в  рациональных  оправданиях: «в 
современный  период  технологические  формы 
контроля  предстают  как  воплощение  самого 
Разума, направленные на благо всех социальных 
групп  и  удовлетворение  всеобщих  интересов, 
так  что  всякое  противостояние  кажется 
иррациональным,  а  всякое  противодействие 
немыслимым» [3,273]. Насколько  глубоко 
экономическое 
отчуждение 
проникло 
в 
структуру  человеческой  личности,  можно 
судить по тому, как самые интимные ее аспекты 
превращаются  в  товар  на  продажу.  Тот  факт, 
например,  что  сегодня  массово  распростра-
няются 
при 
помощи 
коммуникационных 
технологий  и  предлагаются  за  мизерную  цену 
рифмованные  признания  в  любви  и  ориги-
нальные 
пожелания 
любимому 
человеку 
доброго  утра  и  спокойной  ночи  говорит  сам  за 
себя.  Дискурс  рекламы  настойчиво  предлагает 
купить «счастье», «незабываемые впечатления», 
«безграничные  возможности»  и  т.п.;  абсурд-
ность  подобной  ситуации,  однако,  может 
предстать очевидной только для неотчужденной 
индивидуальной  личности,  чьё  самовосприятие 
не  преформировано  доминирующей  в  обществе 
системой  представлений.  Эти  и  многие 
подобные  факты  социальной  действительности 
прекрасно 
иллюстрируют, 
как 
оказалось, 
актуальные и на сегодняшний день наблюдения 
К.Ясперсом того, как «бытие человека сводится 
к всеобщему; к жизнеспособности как произво-
дительной  единицы,  к  тривиальности  наслаж-
дения.  Разделение  труда  и  развлечений  лишает 
существование  его  возможного  веса…  Объек-
тивное  удовлетворение  духовных  стремлений 
без  личного  участия  гарантирует  деловое 
функционирование,  в  котором  регулируется 
утомление и отдых» [2, 40]. 
В  виду  всего  вышеизложенного,  можно 
заключить, что в постиндустриальном массовом 
обществе  значительная  часть  человеческой 
свободы и самобытия оказывается отчуждённой 
в  пользу  анонимных  экономических  и  адми-
нистративных  структур.  Происходит  тотальная 
манипуляция  массами  индивидов  с  целью 
наращивания  производства  и  потребления. 
Человек  оказывается  также  отчуждённым  от 
полного знания о самом себе, которое теряется и 
растворяется в потоке симулякров и мифологии, 
тиражируемых  рекламой  и  СМИ.  Всё  это  ведёт 
к  растворению  личности  в  массе,  росту 
бездуховности  и  обезличиванию.  Необходимо 
также  заметить,  что  возрастание  отчуждения 
является  имманентным  свойством  массового 
общества,  и  его  преодоление  может  быть 
достигнуто  только  осознанием  личностью 
положения дел, её индивидуальными сознатель-
ными усилиями. 

жүктеу/скачать 2,63 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: