Сорок правил любви Пролог
жүктеу/скачать 401,41 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Роза пустыни, шлюха
| Январь 1246 года, Конья
Поносить знакомых и незнакомых — в природе многих людей. Конечно же я слышал сплетни о себе. С тех пор как я появился в Конье, им не было счета. И меня это не удивляет. Хотя в Кур’ане ясно сказано, что злословие — один из самых страшных грехов, люди не очень-то сопротивляются этому. Они осуждают тех, кто пьет вино, готовы побить камнями изменившую мужу женщину, но, когда дело доходит до сплетен, что является куда более тяжким грехом в глазах Бога, не видят в этом ничего зазорного. Все это напоминает мне одну историю. Некогда один человек прибежал к суфию и, задыхаясь, сказал: — Посмотри-ка туда, там люди тащат подносы. — Ну и что? — спокойно ответил суфий. — Какое тебе до них дело? — Но они несут подносы в твой дом! — вскричал тот. — А ты тут при чем? — удивился суфий. К несчастью, люди видят только чужие подносы. Вместо того чтобы заниматься своими делами, они занимаются тем, что обсуждают других людей. Меня не удивляют их выдумки. Воображение этих людей не знает границ, стоит им заподозрить что-то необычное. Очевидно, что в Конье есть люди, которые считают меня тайным предводителем Ассасинов. Некоторые заявляют, что я последний имам Аламута. Другие говорят, я настолько искушен в черной магии и колдовстве, что стоит мне кого-то проклясть — и этот человек мгновенно умрет. Есть и такие, которые обвиняют меня в том, будто бы я наложил чары на Руми. А чтобы он не вышел из моей власти, я заставляю его каждый день на рассвете пить змеиный бульон! Услышав это однажды, я засмеялся и пошел прочь. А что еще было делать? Какой вред может причинить дервишу исходящее от людей зло? Даже если море поглотит всю сушу, какое значение это будет иметь для утки? Тем не менее я понимаю, что окружающие меня люди огорчены. В первую очередь это касается Султан Валада, который когда-нибудь должен стать опорой своему отцу. И еще они огорчают Кимью, милую Кимью… Она тоже выглядит расстроенной. Однако самое страшное в этих кривотолках то, что обливают грязью Руми. В отличие от меня, он не привык к хуле. Мне мучительно видеть, как он страдает от поношений невежественных людей. У Мавланы прекрасная душа. Я же и прекрасен и уродлив одновременно. Мне легче, чем ему, иметь дело с уродством других людей. Да и как, скажите на милость, ученому, привыкшему к серьезным разговорам и логическим построениям, сносить глупую болтовню невежд? Неудивительно, что пророк Мухаммед сказал: в этом мире надо жалеть три типа людей — богатых, потерявших свои деньги, уважаемых, потерявших репутацию, и мудрых, окруженных глупцами. И все же я не могу не думать о том, как извлечь пользу из всего этого для Руми. Злословие — болезненный, однако необходимый элемент для внутреннего преображения моего друга. Всю свою жизнь он чувствовал, что его обожают, почитают и ему подражают. У него было ничем не запятнанное имя. И теперь он не знает, как жить, став объектом непонимания и критики. Никогда не мучился он ни от незащищенности, ни от одиночества, как время от времени случается со многими людьми. Его эго никто не ранил, даже не царапал. Но ему надо через это пройти. Пусть это болезненно, зато очень полезно на его пути. Правило номер тридцать: «Настоящий суфий тот, кто, даже будучи безвинно оскорблен, уязвлен, осужден всеми, может стерпеть все это, не произнеся ни единого дурного слова о своих недругах. Суфий никогда не обращает внимания на нападки. Да и какие могут быть соперники, противники, просто „другие“, когда нет самого главного — „я“? Да и на кого нападать, если есть лишь Один». Элла 17 июня 2008 года, Нортгемптон Бесконечно дорогая Элла! Ты очень добра, что просишь меня рассказать о себе все. Честно говоря, мне нелегко писать о прошлом, потому что это навевает воспоминания. Однако выполняю твою просьбу. После гибели Маргот моя жизнь резко переменилась. Я пристрастился к наркотикам, стал завсегдатаем ночных заведений, танцевальных клубов Амстердама, о которых до тех пор не имел ни малейшего понятия. За успокоением и утешением я мчался совсем не туда, куда следовало. Я подружился не с теми людьми, с какими надо было, просыпался в чужих постелях и потерял около двадцати пяти фунтов веса за несколько месяцев. В первый раз попробовав героин, я целый день не мог поднять головы. Мое тело отвергало наркотики. И это был знак, которого я не увидел. Прежде чем что-то уразуметь, я стал колоться. Марихуана, гашиш, ЛСД, кокаин — я перепробовал все. Совсем скоро я почувствовал, что разваливаюсь на части. Мне необходим был кайф. А пребывая в кайфе, я начал придумывать эффектные способы самоубийства. По примеру Сократа я попробовал цикуту, но то ли яд не возымел на меня действия, то ли с заднего входа китайского магазинчика мне продали простого зеленого чая и я тем самым дал повод продавцам посмеяться надо мной. Много раз я просыпался по утрам в незнакомых местах, и рядом лежала очередная незнакомка. Пустота разъедала меня. Тем не менее женщины заботились обо мне. Некоторые были моложе меня, другие старше. Я жил в их домах, спал в их постелях, проводил с ними время на курортах, ел еду, которую они готовили, носил одежду их мужей, делал покупки по их кредитным карточкам, но не давал им даже иллюзию любви, несомненно ими заслуженной. Такая жизнь скоро дала свои плоды. Я потерял работу, потерял друзей и в конце концов потерял квартиру, в которой мы с Маргот провели много счастливых дней. Тогда я переселился в брошенный дом, где люди жили коммуной. В одном из таких домов в Роттердаме я прожил пятнадцать месяцев. Там не было дверей даже в ванных комнатах. У нас все было общим: деньги, наркотики, еда, кровати… Все, кроме боли. Через несколько лет такой жизни я опустился на самое дно, став тенью того человека, которым был когда-то. Как-то, умываясь утром, я посмотрел в зеркало. Никогда еще мне не приходилось видеть молодого человека, который был бы так сильно истощен и печален. Тогда я отправился обратно в постель и зарыдал как ребенок. В тот же день я просмотрел ящики, в которых хранил вещи Маргот. Книги, платья, пластинки, шпильки, записи, картины… я рассматривал все, вещь за вещью, прощаясь с каждой из них. Потом сложил все обратно и отдал ящики детям иммигрантов, о которых Маргот так искренне заботилась. Это было в 1977 году. С Божьей помощью мне удалось устроиться на работу в магазин, торговавший товарами для путешественников. Меня наняли в качестве фотографа. Вот так случилось, что я отправился в Северную Африку, взяв с собой одну лишь холщовую сумку, в которой была фотография Маргот в рамке. На самом деле я сбежал от того человека, каким стал. Потом некий антрополог, с которым я повстречался в Сахарском Атласе, подал мне хорошую идею. Он спросил, не думал ли я о том, чтобы стать первым западным фотографом, который проберется в самые священные исламские города? А я даже не понимал, о чем он говорит. Тогда он пояснил, что закон строго запрещает немусульманам посещать Мекку и Медину. Христиане и иудеи туда не допускаются, разве что они смогут отыскать тайную лазейку. Однако пойманным нарушителям закона грозит тюрьма, а может быть, и того хуже. Попасть туда, куда никому не было доступа, сделать то, чего никто не делал прежде, — вот где настоящий выплеск адреналина, не говоря уже о славе и деньгах, которые должны последовать после публикации фотографий. И я заболел этой идеей. Антрополог предупредил, чтобы я ни в коем случае не предпринимал ничего в одиночку, и предложил обратиться к суфийской общине. Однако никогда не знаешь, согласятся они помочь или не согласятся, прибавил он. О суфизме я не знал ровным счетом ничего, да и вообще никогда не задумывался о нем. Когда суфии ответили согласием, я был счастлив познакомиться с ними. Впрочем, в то время они были для меня лишь средством добиться желаемого, но тогда я таким образом воспринимал всех людей. Жизнь — странная штука, Элла. В общем, ни в Мекку, ни в Медину я не попал. Ни тогда, ни потом. Даже после того, как стал мусульманином. Судьба предназначила мне другой путь. Из-за неожиданных поворотов и изломов, каждый из которых сильно менял меня, через какое-то время первоначальный план забылся окончательно. Хотя поначалу мотивация была исключительно финансовой, к концу путешествия я стал совсем другим человеком. Что до суфиев, то они скорее всего сознавали, что принимаемое мной за средство достижения цели, в конце концов станет средством перемены во мне самом. Эту часть своей жизни я называю встречей с буквой «у» в слове «суфий». С любовью, Азиз Роза пустыни, шлюха жүктеу/скачать 401,41 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|