Ставрополь

345
344
ОТВЕТС
ТВЕНН
О
С
ТЬ П
О
ЗИЦИИ
И ЦЕ
Л
О
С
Т
Н
О
С
Т
Ь ТЕОРИИ
К.Э. ШТ
А
Й
Н
больдта, А.А. Потебни, большое внимание придается эти-
мологической, поэтической, культурной и т.д. мотивиро-
ванности слова, способствующей формированию феноме-
нологически заданного неязыкового уровня организации 
языковых единиц (структуры сознания, как бы мы сейчас 
сказали, фреймы (шаблоны), картины, виды, сцены).
А.А. Потебня называл эту составляющую языкового 
знака «наглядностью», которая входила, в его понимании, 
в структурную организацию языковой единицы как знака. 
В логической семантике, когнитивной лингвистике второй 
половины XX века строгое понимание языкового знака (сос-
сюрианское) было дополнено исследованием структур со-
знания, когнитивной составляющей знака, которые как раз 
и были определены в терминах феноменологии (виды, кар-
тины, сцены), но уже в связи с изучением прикладных аспек-
тов языка (Ч. Филлмор, Ю. Чарняк, Т. Вино град и т.д.). 
Понятный для структурного исследования языка стро-
гий подход к ним обусловил интерес к моделированию язы-
ковой системы, определению и исчислению моделей, лежа-
щих в основе структуры не только слова, но и предложения, 
и даже текста. В свое время понимание того, что в основе 
невероятного многообразия предложений, которыми мы 
пользуемся, лежит всего-навсего пара десятков моделей, ко-
торые с неизменным постоянством воспроизводятся в речи 
и являются практически врожденными для носителей того 
или иного языка, было настоящим откровением. Это по-
зволило компактно и строго представить иерархию единиц 
языка такого сложного уровня, как синтаксис, точно опре-
делить реализацию моделей и множество их модификаций 
в зависимости от функционирования единиц языка. Что же 
касается текста, то именно применение критерия «регуляр-
ная воспроизводимость» моделей языка показало, что текст 
не является языковой единицей, так как не воспроизводит 
регулярных моделей (хотя, в принципе, моделируется), 
на основании чего о тексте говорят не как о языковой, а как 
о речевой единице.
То же самое можно сказать о лексике. Понятно, ког-
да свободно моделируется такая (относительно) закрытая 
языковая система, как фонетико-фонологическая, со строго 
исчисляемым количеством элементов (фонем). Но сложно 
представить, как можно моделировать и компактно описать 
такую открытую, вечно подвижную и практически необъ-
ятную по количественному составу подсистему, как лекси-
ка. Семнадцатитомный словарь Академии наук СССР, ко-
торый был завершен в начале шестидесятых годов, отнюдь 
не давал тогда и, конечно же, не дает сейчас полного пред-
ставления о том, какое количество лексических единиц вхо-
дит в систему современного русского языка. Структурно-
системный подход к исследованию лексики давал и сейчас 
дает огромные возможности для ее относительно строгого 
описания, а прибавление количества здесь уже дело не са-
мое важное. На единых основаниях можно описывать все: 
и зафиксированные и не зафиксированные словарями лек-
семы и их значения.
Структуральная лингвистика выработала методы ис-
следования и моделирования языковой системы, представ-
ляющие ее в синхронном единстве. Оппозиционный ана-
лиз, дистрибутивный метод, трансформационный анализ, 
анализ единиц по непосредственно составляющим и т.д. 
А если можно моделировать такую сложную и текучую, от-
крытую систему, как систему языка, значит можно модели-
ровать любые другие системы: культуру в целом, музыку, 
живопись. Все это позже было связано уже с семиотикой 
как наукой о знаковых системах, корни которой, несомнен-
но, лежат в структуральной лингвистике Ф. де Соссюра. 
Такие системы получили название «языков искусства», ко-
торые рассматриваются теперь в отношении к природному 
языку как изоморфные сущности. 
Не случайно один из выдающихся структуралистов 
К. Леви-Строс в работе «Структурная антропология» (1958) 
определил высокую значимость лингвистики для всего гу-
манитарного знания. Он показал, что лингвисты и социо-
логи шли независимо друг от друга присущими им путя-
ми. «Они, – пишет К. Леви-Строс, – разумеется, время от 
времени приостанавливаются, чтобы сообщить друг другу 
о некоторых достигнутых ими результатах. Тем не менее 
эти результаты являются следствием различного подхода, 
причем не делается никаких усилий для того, чтобы дать 
возможность представителям одной специальности вос-
пользоваться техническими и методологическими дости-

347
346
ОТВЕТС
ТВЕНН
О
С
ТЬ П
О
ЗИЦИИ
И ЦЕ
Л
О
С
Т
Н
О
С
Т
Ь ТЕОРИИ
К.Э. ШТ
А
Й
Н
жениями другой. Подобная позиция могла быть объясни-
ма в то время, когда лингвистические исследования опира-
лись на исторический анализ. Этнологические изыскания, 
проводившиеся в этот период, отличались от лингвистиче-
ских скорее по своей глубине, чем по самому их характеру. 
Лингвисты владели более точным методом, результаты их 
исследований были лучше обоснованы <…> Тем не менее 
при всем этом антропология и социология ждали от линг-
вистов только фактических сведений; ничто не предвеща-
ло откровения. 
Возникновение фонологии внесло переворот в это 
положение. Она не только обновила перспективы линг-
вистики: столь всеобъемлющее преобразование не могло 
ограничиться одной отдельной дисциплиной. Фонология 
по отношению к социальным наукам играет ту же обновля-
ющую роль, какую сыграла, например, ядерная физика по 
отношению ко всем точным наукам. В чем же состоит этот 
переворот, если попытаться выяснить его наиболее общие 
следствия? На этот вопрос дает ответ один из крупнейших 
представителей фонологии Н. Трубецкой. В программной 
статье «La phonologie actuelle» (1933) он сводит в конечном 
счете фонологический метод к четырем основным положе-
ниям: прежде всего фонология переходит от изучения 

жүктеу/скачать 1,44 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: