Тысяча незабываемых поцелуев

конкретного снимка: пейзажа, портрета, ночной съемки, дневной,
природы, в студии...
Услышав тихий шорох позади себя, я оглянулся через плечо. Поппи
сидела, наблюдая за мной. Ее взгляд был прикован к фотоаппарату.
Нервно подавшись вперед, она сказала:

— Я спросила у твоего папы о нем. Куда он делся. Он рассказал,
что ты выбросил его. — Поппи наклонила голову набок. — Ты не знал,
а он не рассказывал тебе. Твой отец нашел его. Он видел, как ты его
выбросил. Он был разбит. Некоторые линзы треснули и еще по
мелочи. — Я так сильно сжал челюсти, что было больно.
Поппи очертила пальцами тыльную строну моей ладони, которая
лежала на покрывале.
— Он починил его и хранил последние несколько лет. Твой папа
надеялся, что ты снова вернешься к фотографированию. Он знал, как
сильно ты любил это. Он также обвинял себе в том, что ты отказался
от любимого дела.
Моим инстинктом было открыть рот и зашипеть, что все это из-за
него. Все. Но я так не сделал. По какой-то причине мой желудок
скрутило, и я оставил рот закрытым.
Глаза Поппи заблестели.
— Видел бы ты его прошлым вечером, когда я спросила его об
этом. Он был так эмоционален, Рун. Даже твоя мама не знала, что он
сохранил фотоаппарат. Он даже поставил новую пленку на случай,
если ты захочешь вернуться.
Я отвел взгляд от Поппи, сосредоточившись на фотоаппарате. Я не
знал, что чувствовал по этому поводу. Но к моему удивлению, злости
не было. По какой-то причине я не мог выкинуть из головы картинку
того, как папа чистит фотоаппарат и чинит его сам.
— Он даже подготовил проявочную комнату в вашем доме. — Я
закрыл глаза, когда Поппи добавила последнюю часть. Ответив
тишиной. В моей голове мелькало так много мыслей, так много
изображений. И во мне шло противостояние. Я поклялся больше не
фотографировать.
Но клятва — это было одно. Держать объект своей зависимости в
руках ставило под угрозу все, против чего я клялся бороться. Против
чего восставал. То, что я выбросил, так же как мой папа поступил с
моими чувствами, когда мы вернулись в Осло. В моем животе начало
распространяться тепло. Я ожидал злости. Взрыв огня.
Я глубоко вдохнул, приветствуя темноту, которая поглощала меня,
когда внезапно Поппи вскочила на ноги.
— Я к воде, — объявила она и прошла мимо меня, больше ничего
не говоря. Я наблюдал, как она уходила. Как погружала ноги в мягкий

песок, когда ветер развевал ее короткие волосы. Я стоял на месте,
запоминая, когда она подошла к краю воды, позволяя прибою омыть ее
ноги. Поппи подняла платье выше, чтобы не забрызгать.
Поппи откинула голову, чтобы ощущать солнце на своем лице.
Затем она оглянулась на меня и рассмеялась. Свободно,
непринужденно, как будто в мире не было никаких забот.
Я был заворожен, и еще больше, когда отражение солнечных лучей
от воды отбросило золотой отблеск на ее лицо, в новом свете ее глаза
засияли изумрудами.
Я затаил дыхание, на самом деле забыв, как дышать, от того, как
ошеломительно она выглядела. Прежде чем смог сообразить, я схватил
фотоаппарат. Я ощущал его вес в своей руке и закрыл глаза, позволяя
сильному желанию победить.
Открыв глаза, я поднял фотоаппарат к глазу. Убрав крышку
объектива, я нашел идеальный угол того, как моя девочка танцует в
волнах.
И я нажал.
Я нажал кнопку на фотоаппарате, мое сердце останавливалось на
каждом щелчке затвора, убеждаясь в том, что я захватываю Поппи в
этот момент — счастливой.
Адреналин захлестнул меня, при мысли, как эти снимки будут
выглядеть. Вот почему я использовал винтажную камеру.
Предвкушение работы в проявочной, отложенное удовлетворение
увидеть чудо, которое поймали на пленку. Было необходимо умение
работать с фотоаппаратом, чтобы добиться идеального снимка.
Мгновение спокойствия.
Момент волшебства.
Поппи в своем собственном мире бежит вдоль берега, ее щеки
сияют розовым оттенком тепла. Подняв руки в воздух, Поппи
позволила подолу платья упасть и намочиться от всплеска воды.
Затем она повернулась лицом ко мне. Сделав это, она замерла, как
и сердце в моей груди. Мой палец ждал, готовый нажать на кнопку,
ожидая подходящего снимка. И затем все случилось. Выражение
чистого счастья появилось у нее на лице. Ее глаза закрылись, голова
была склонена набок, как будто в облегчении, как будто бесконечное
счастье накрыло ее.

Я опустил фотоаппарат. Поппи протянула руку. Чувствуя кайф от
восторга вернуться к своей страсти, я подскочил на ноги и пошел по
песку.
Когда я взял Поппи за руку, она притянула меня ближе и прижала
свои губы к моим. Я позволил ей вести. Позволил ей показать, как
много это значит для нее. Это мгновение. И позволил себе также
чувствовать это. На краткое мгновение позволил себе отодвинуть в
сторону тяжесть, которую носил всегда как щит. Позволил себе
потеряться в поцелуе, подняв фотоаппарат. Даже с закрытыми глазами
и без направления, я был убежден, что запечатлел лучший кадр дня.
Поппи сделала шаг назад и молча повела меня обратно к
покрывалу, усаживая и кладя голову мне на плечо. Я поднял руку на ее
теплое, обласканное солнцем плечо, и притянул ее поближе к себе.
Поппи наблюдала, как я медленно целовал ее макушку. Когда наши
взгляды встретились, я вздохнул и прижал свой лоб к ее.
— Всегда пожалуйста, — прошептала она, когда отвела взгляд,
чтобы взглянуть на небо.
Я не чувствовал этого так долго. Я не чувствовал подобный покой с
моменты нашего расставания. И я был благодарен Поппи.
Больше чем благодарен.
Внезапно тихий, благоговейный вздох сорвался с губ Поппи.
— Посмотри, Рун, — сказала она, указывая вдаль. Я задумался, что
же она хочет мне показать, затем она сказала: — Наши следы на песке.
— Она подняла голову и на ее лице сияла улыбка. — Две пары ног.
Четыре отпечатка. Как в притче.
Я свел брови в замешательстве. Поппи положила руку мне на
колено. Ее голова была под прикрытием моей руки, и она объяснила:
— Моя любимая притча, Рун. И любимая притча моей бабушки.
— Что в ней говорится? — спросил я, улыбнувшись на крошечный
размер следов Поппи по сравнению с моими.
— Она красивая. И религиозная, поэтому я не уверена, что ты о
ней подумаешь, — Поппи послала мне игривый взгляд.
— Все равно расскажи мне, — настаивал я, чтобы услышать ее
голос. Просто, чтобы услышать благоговение в ее голосе, когда она
делится чем-то сокровенным.
— На самом деле это больше чем просто история. О ком-то, у кого
есть мечта. В этой мечте человек на пляже, так же как мы сейчас. Но

он идет рядом с Богом.
Я сощурил глаза, и Поппи закатила свои.
— Я предупреждала, что она религиозная! — сказала она, смеясь.
— Да, — ответил я и подтолкнул ее голову своим подбородком. —
Продолжай.
Поппи вздохнула и рисовала узоры на песке своим пальцем. Мое
сердце почти надломилось надвое, когда я увидел, что это еще один
знак бесконечности.
— Когда человек шел по пляжу, в темном небе над ним
проигрывалась его жизнь. С каждой показанной сценой, как в фильме,
человек замечал два набора следов, которые оставлял на песке. И когда
он продолжали идти, с каждой новой сценой появлялась дорожка
следов.
Внимание Поппи было приковано к нашим следам на песке.
— Когда все сцены были проиграны, человек оглядывался на
дорожку следов и замечал кое-что странное. Он замечал, что время
самых грустных и отчаянных времен его жизни была только одна пара
следов. А в счастливые времена две.
Я нахмурился, задумываясь, к чему ведет история. Поппи
приподняла подбородок и моргнула в ярком свете солнца.
Слезящимися глазами она посмотрела на меня и продолжила:
— Человек озадачился этим. Господь сказал, что когда человек
посвящает свою жизнь Ему, он будет проходить с ним через все взлеты
и падения. Человек спросил Господа: «Почему в худшие моменты
жизни Он оставлял его? Почему Он покидал?»
Выражение глубокого спокойствия было нарисовано на лице
Поппи.
— И что? — побуждал ее я говорить дальше. — Что сказал Бог?
Одинокая слеза скатилась по ее щеке.
— Он ответил, что прошел с ним через всю жизнь. Но, объяснил,
что во времена, когда на песке оставалась одна пара шагов, Он не шел
рядом с ним, Он нес его на руках.
Поппи зашевелилась и сказала:
— Мне все равно, религиозен ты или нет. Притча не только для
верующих. У нас есть люди, кто проносят нас через худшие моменты
жизни, печальные времена, в моменты, из которых, кажется,
невозможно вырваться. В том или другом случае, будь то Господь или

любимый человек, или оба, когда мы чувствуем, что больше не можем
идти, кто-то подхватит нас... кто-то пронесет нас через это.
Поппи положила голову мне на грудь, я обернул свои протянутые
руки вокруг нее.
Мое зрение было размыто, когда я смотрел на наши следы на песке.
В этот момент я не понимал, кто кому помогал. Потому что, сколько
бы Поппи не намекала, что это я помогаю ей пройти через последние
месяцы, я начинал верить, что это она каким-то образом помогала мне.
Одинокие следы шагов в моей душе.
Поппи повернулась ко мне лицом, по нему текли слезы. Слезы
счастья. Слезы благоговения... слезы Поппи.
— Разве это не прекрасно, Рун? Разве это не самое прекрасное, что
ты когда-либо слышал?
Я просто кивнул. Сейчас было не время для слез. Я не мог
конкурировать с тем, что она только что рассказала, так зачем
пытаться?
Я рассеял свое внимание по пляжу. И задумался... Я задумался,
есть ли кто-то еще, кто слышал что-то такое трогательное, что
проникло в самую его суть? Я задавался вопросом, были ли для них
люди, кого бы они любили больше всего на свете, так искренне и с
такими сильными эмоциями?
— Рун? — сказала тихо Поппи рядом со мной.
— Да, малышка? — ответил я нежно. Она повернула свое
хорошенькое личико ко мне и сверкнула улыбкой. — Все хорошо? —
спросил я, изучая ее лицо.
— Я устала, — призналась она неохотно. Мое сердце надломилось
надвое. За прошедшую неделю, я начал замечать, как усталость
постепенно расползалась по ее лицу, когда она слишком много
усердствовала.
И что хуже, я видел, как сильно она ненавидела это. Потому что это
мешало ей наслаждаться приключениями в своей жизни.
— Нет ничего страшного в том, чтобы быть уставшей, Поппи. Это
не слабость.
В глазах Поппи было поражение.
— Я просто ненавижу это. Я всегда считала, что сон — пустая
трата времени.

Я рассмеялся, когда она мило надула губки. Поппи наблюдала за
мной, ожидая, что я заговорю. Придя в себя, я сказал:
— Вот как я вижу это: если ты спишь, когда тебе это необходимо,
то мы можем делать больше всего, когда ты сильная. — Я коснулся
кончиком носа ее и сказал: — Наше приключение тогда будет еще
более особенным. И ты знаешь, что я люблю, когда ты спишь в моих
объятиях. Я чувствую себя в какой-то степени защитником.
Поппи вздохнула и, бросив последний взгляд на море, прошептала:
— Только ты, Рун Кристиансен. Только ты можешь сделать самую
ненавистную для меня вещь такой прекрасной.
Поцеловав ее теплую щеку, я встал и собрал наши вещи. Когда все
было упаковано, я посмотрел через плечо на пирс, затем снова на
Поппи. Вытянув руку, я сказал:
— Пойдем, соня. Как в старые добрые времена?
Поппи взглянула на пирс, и безудержное хихиканье вырвалось из
ее горла. Я потянул ее на ноги, и мы медленно пошли, держась за руки,
под пирс. Там где мы стояли, раздавался гипнотизирующий звук волн,
разбивающихся о старые деревянные балки.
Не тратя времени, я прижал Поппи спиной к деревянному столбу,
обхватил ее щеки и слил наше дыхание воедино. Мои глаза были
закрыты, когда теплая кожа ее щек нагревалась под моими ладонями.
Моя грудь вздымалась, я затаил дыхание, пока наши губы соединились
в поцелуе — медленном и глубоком, а холодный ветер развевал волосы
Поппи.
Отстранившись, я провел языком по губам, смакуя вкус солнца и
вишни.
Глаза Поппи распахнулись. Видя ее очевидную усталость, я
прошептал:
— Поцелуй четыреста тридцать три. С Поппимин под пирсом. —
Поппи робко улыбнулась, ожидая, что последует дальше. — Мое
сердце почти взорвалось. — Ее улыбка была с намеком на зубы, она
почти рассмеялась, и это было идеальное время добавит: — Потому
что я люблю ее. Люблю больше, чем могу объяснить. Моя пара шагов
на песке.
Прекрасные зеленые глаза Поппи смотрели на меня в
замешательстве. Они мгновенно засверкали, и слезы покатились по ее
щекам. Я пытался стереть их своими пальцами, когда мое сердце

грохотало в груди. Поппи сжала мою руку, нежно прижимаясь щекой к
моей ладони. Оставив мою руку на месте, она встретилась со мной
взглядом и прошептала:
— Я тоже люблю тебя, Рун Кристиансен. Никогда не переставала.
— Она встала на цыпочки и обхватила мое лицо, чтобы оно было
напротив ее: — Моя родственная душа. Мое сердце...
Спокойствие и безмятежность охватили меня, когда я держал
Поппи в своих объятиях, а ее легкое дыхание просачивалось через
мою футболку.
Я держал ее. Прижал ее ближе, принимая новое чувство, пока
Поппи не зевнула. Я приподнял ее голову к себе и сказал:
— Давай отвезем тебя домой, красавица.
Поппи кивнула и, прижавшись к моему боку, позволила мне
отвести ее забрать наши вещи, а затем к машине.
Обхватив обеими руками ее талию, я поднял ее на сиденье,
потянувшись, чтобы застегнуть ремень безопасности. Когда я
отстранился, то нежно поцеловал Поппи в макушку. Она задержала
дыхание на мое прикосновение. Я выпрямился, когда Поппи взяла
меня за руку, слезы лились по ее щекам, когда она шептала:
— Извини меня, Рун. Извини.
— За что, малышка? — спросил я, мой голос надломился от того,
как прозвучала ее фраза.
Я убрал волосы с ее лица, когда она сказала:
— За то, что отталкивала тебя.
Мой желудок ухнул вниз. Взгляд Поппи что-то искал в моем, перед
тем как ее лицо исказилось от боли. Крупные слезы катились по ее
лицу, и грудь задрожала, когда она пыталась успокоить свое внезапно
участившееся дыхание.
— Эй, — сказал я, обхватив руками ее щеки.
Поппи посмотрела на меня.
— Мы могли бы проводить так время, если бы я не была такой
глупой. Мы бы нашли способ вернуть тебя. Ты мог бы быть со мной
все время. Со мной. Держа меня... любя. Ты любишь меня, и я так
неистово люблю тебя. — Ее голос дрожал, но она смогла закончить. —
Я — вор. Я украла наше драгоценное время — два наших года — ради
ничего.

Мне казалось, что мое сердце физически разрывалось, когда Поппи
плакала, хватаясь за мою руку так крепко, будто боясь, что я могу
уйти. Как она все еще не поняла, что ничего не оттолкнёт меня от нее?
— Ш-ш-ш, — успокаивал я, располагая свою голову у ее. — Дыши,
малышка, — сказал я нежно. Я положил руку Поппи на свое сердце,
когда она встретилась со мной взглядами. — Дыши, — повторил я и
улыбнулся, когда она последовала ритму моего сердца, чтобы
успокоить свое.
Я вытер ее мокрые щеки руками, и почти растаял, когда она
шмыгнула носом, ее грудь дергалась так часто от освободившихся
рыданий. Увидев, что привлек ее внимание, я сказал:
— Я не принимаю извинений, потому что не за что извиняться. Ты
сказала мне, что прошлое больше не имеет значения. Самые важные
моменты происходят сейчас. — Я обуздал свои эмоции, проговорив: —
Наше финальное приключение. Я подарю тебе поцелуи, от которых
сердце будут готов взорваться, чтобы заполнить твою банку. А ты... ты
просто будешь собой. Будешь любить меня. Я буду любить тебя.
Навеки... — я затих.
Я пристально и терпеливо уставился в глаза Поппи, улыбнувшись,
когда она сказала:
— Навечно и навсегда.
Я закрыл глаза, зная, что пробьюсь через ее боль. Когда снова
открыл глаза, Поппи хрипло захихикала.
— Вот и она, — я прижался в поцелуе к одной из ямочек.
— Вот она я, — повторила Поппи, — так бесповоротно
влюбленная в тебя.
Поппи подняла голову и поцеловала меня. Когда она легла на
сиденье, ее глаза были закрыты, засыпая. Я наблюдал за ней
мгновение, прежде чем закрыл дверь. Как только я это сделал, уловил,
как Поппи прошептала:
— Поцелуй четыреста тридцать четыре, с моим Руном на пляже...
когда его любовь вернулась домой.
Через окно я видел, что Поппи уже уснула. Ее щеки были
красными, из-за того, что она плакала, уголки ее губ были приподняты
вверх, изображая подобие улыбки.
Я не был уверен, как кто-то настолько идеальный, вообще мог
существовать.

Обходя капот машины, я вытащил сигареты из заднего кармана и
поджег одну зажигалкой. Я сделал столь необходимую затяжку. Закрыл
глаза, когда попадание никотина в легкие успокоило меня.
Я открыл глаза и уставился на рассвет. Солнце садилось за
горизонт, разметая вспышки оранжевого и розового на своем пути.
Пляж был почти пустой, но пожилая пара, которую я видел прежде,
осталась.
Только на это раз, когда наблюдал за ними, все еще влюбленными
после стольких лет, я не чувствовал горя. Когда оглянулся на спящую в
машине Поппи, я чувствовал... счастье. Я чувствовал себя счастливым.
Позволил себе быть счастливым, несмотря на всю боль. Потому что...
вот он я... так бесповоротно влюблен в тебя...
Она любила меня.
Поппимин. Моя девочка. Она любила меня.
— Этого достаточно, — сказал я ветру. — Сейчас этого достаточно.
Бросив окурок на землю, я сел на водительское сиденье и повернул
ключ. Двигатель завелся, и я отъехал от пляжа, уверенный, что мы
приедем сюда снова.
И даже если нет, как сказала Поппи, у нас было это мгновение. У
нас было воспоминание. У нее были поцелуи.
А у меня была ее любовь.
***
Когда я вырулил на подъездную дорожку, опустились сумерки, а на
небе засияли звезды. Поппи проспала всю дорогу до дома, ее
спокойное дыхание было комфортным звуком для меня, пока я вез нас
по темной дороге к дому.
Поставив машину на режим «парковка», я вылез и обошел ее к
стороне Поппи. Открыл дверь так тихо, как мог, расстегнул ремень и
сгреб Поппи на руки.
Казалось, будто она ничего не весит, когда инстинктивно
свернулась у меня на груди, ее теплое дыхание касалось моей кожи. Я
пошел с ней к двери, и когда достиг верхней ступеньки, входная дверь
открылась, мистер Личфилд стоял в коридоре.
Я продолжил двигаться вперед, и он отошел с дороги, позволяя мне
нести Поппи к ее спальне. Мама и сестры Поппи сидели в гостиной

перед телевизором.
Ее мама подскочила на ноги.
— Она в порядке? — прошептала она.
Я кивнул.
— Просто устала.
Миссис Личфилд наклонилась и поцеловала Поппи в лоб.
— Крепких снов, малышка, — прошептала она. Моя грудь сжалась
от этой картины, затем она кивнула, чтобы я отнес Поппи к ней в
комнату.
Я пронес ее по коридору и через дверь. Так осторожно как мог,
положил ее на кровать, улыбнувшись, когда рука Поппи в привычном
жесте искала меня на моей стороне кровати.
Когда дыхание Поппи снова выровнялось, я сел на край кровати и
провел рукой по ее лицу. Наклонившись, я поцеловал ее в щеку и
прошептал:
— Я люблю тебя, Поппимин. Навечно и навсегда
Поднявшись с кровати, я замер, заметив силуэт мистера Личфилда
у двери, он наблюдал... прислушивался.
Я стиснул челюсти, когда он пялился на меня. Выдохнув через нос,
я молча прошел мимо него дальше по коридору и в машину, чтобы
забрать свой фотоаппарат.
Потом вернулся в дом оставить ключи от машины на столике в
коридоре. Когда я входил, мистер Личфилд вышел из гостиной. Я
остановился, неловко раскачиваясь, когда он вытянул руку за ключами.
Я передал их ему и развернулся уходить, но он спросил:
— Вы хорошо провели время?
Мои плечи напряглись. Заставив себя ответить, я встретился с его
взглядом и кивнул. Помахав миссис Личфилд, Иде и Саванне, я вышел
через дверь и спустился по ступенькам. Когда достиг нижней
ступеньки, услышал:
— Ты знаешь, она тоже любит тебя.
Голос мистера Личфилда вынудил меня остановиться и, не
оглядываясь назад, я ответил:
— Знаю.
Я пересек лужайку к своему дому, направился прямо к себе и
бросил фотоаппарат на кровать. Я намеревался переждать следующие
несколько часов, прежде чем отправлюсь к Поппи. Но чем больше я

смотрел на чехол от фотоаппарата, тем больше хотел увидеть, какие
получились фотографии.
Фотографии Поппи, танцующей в море.
Не дав себе шанса отказаться, я схватил фотоаппарат и
прошмыгнул в проявочную комнату в подвале. Когда дошел до двери и
повернул ручку, включил свет. Я вздохнул, когда странное чувство
накрыло меня.
Потому что Поппи была права. Папа подготовил эту комнату для
меня. Мое оборудование было там, где я его оставил два года назад.
Все ждало меня.
В процессе проявки фото мне казалось, будто я никогда не
отказывался от этого. Я наслаждался узнаваемостью каждого шага.
Ничего не было забыто, как будто я был рожден с этой способностью.
Как будто мне был дан этот дар. Поппи знала, что я нуждаюсь в
этом, когда я был слишком ослеплен прошлым, чтобы понять.
Запах химических веществ ударил мне в нос. Прошел час, и я
наконец-то отошел, фото висели на прищепках, секунда за секундой
раскрывая мгновения, запечатленные на пленку.
Красный свет не мешал мне увидеть то, что я запечатлел. Когда я
проходил мимо рядов фото, жизни во всей красе, то не мог
предотвратить жжение от восторга в своей груди. Я не мог перестать
улыбаться этой работе.
Затем я остановился.
Я остановился у фотографии, которая привлекла меня. Поппи
держала подол своего платья, танцуя на мелководье. С беззаботной
улыбкой и развеваемыми ветром волосами, Поппи смеялась от всей
души. Ее глаза сияли, а кожа покраснела, когда она смотрела через
плечо на меня. Солнце освещало ее лицо под таким углом, что она
была такой чистой и красивой, как будто она была центром счастья,
притягивая радость.
Я поднял руку, держа ее в сантиметре от фотографии, и очертил
пальцем ее сияющее лицо, ее мягкие губы и раскрасневшиеся щечки.
И я почувствовал это. Почувствовал всепоглощающую страсть к этому
ремеслу, которая возвращалась к жизни внутри меня. Эта фотография.
Эта фотография закрепила то, что я всегда втайне знал.
Я хотел заниматься этим всю свою жизнь.

Был смысл в том, что это фото доставило сообщение домой —
девушка на нем была моим домом. Раздался стук в дверь и, не отрывая
взгляда от фото, я ответил:
— Ja?
Дверь медленно открылась, и я понял кто это, прежде чем
оглянулся. Мой папа вошел в затемненную комнату на несколько
шагов. Я посмотрел на него, но отвернулся, увидев выражение его
лица, когда он поглощал взором все фото, что висели на прищепках в
комнате.
Я не хотел сопротивляться тому, что означало это чувство в моем
животе. Больше нет.
Минуты проходили в тишине, прежде чем папа тихо сказал:
— Она невероятно прекрасна, сын.
Моя грудь сжалась, увидев, что он смотрел на фото, с которым я
стоял ранее.
Я не ответил. Мой папа ловко топтался в дверном проеме, больше
ничего не говоря. Наконец он двинулся уходить. Когда он закрывал
дверь, я вынудил себя сказать резко:
— Спасибо... за фотоаппарат.
Боковым зрением я видел, что папа замялся. Я услышал медленный
дрожащий вдох, затем он ответил:
— Тебе не за что благодарить меня, сынок. Не за что.
После этого он оставил меня в моей проявочной.
Я стоял дольше, чем намеревался, проигрывая в голове ответ папы.
Сжимая две фотографии в своих руках, я поднялся по ступенькам
из подвала и направился к себе в комнату. Когда проходил мимо двери
в спальню Алтона, я увидел, что он сидит на своей кровати и смотрит
телевизор.
Он не видел, как я стоял в его дверном проеме, и я продолжил идти
в свою комнату. Но когда услышал его смех над тем, что он смотрел,
мои ноги приклеились к полу, и я развернулся.
Когда я вошел в комнату, Алтон повернулся ко мне, и что-то в моей
груди треснуло, когда самая широкая улыбка растянулась на его милом
личике.
— Hei (прим. перев. норв. Привет), Рун, — сказал он, сев повыше в
кровати.

— Hei, — ответил я. Я подошел к его кровати и показал на
телевизор. — Что смотришь?
Алтон посмотрел на телевизор, затем снова на меня.
— Swamp Monsters. — Он наклонил голову набок, и затем убрал
свои длинные светлые волосы с лица. Что-то в моем животе сжалось
на этот жест. — Ты хочешь недолго посмотреть со мной? — спросил
Алтон нервно, затем опустил голову.
Я был уверен, он думал, что я откажу. К нашему общению
удивлению, я ответил:
— Конечно.
Голубые глаза Алтона расширились до размера блюдца. Он тихо
лежал на кровати, и когда я подошел, подвинулся на одну сторону
узкого матраса.
Я лег на кровать рядом с ним, согнув ноги в коленях. Затем Алтон
прижался к моему боку и продолжил смотреть свой мультик. Я
смотрел его с ним, отведя взгляд, когда увидел, что он смотрит на
меня.
Когда я встретился с его взглядом, его щечки покраснели, и он
сказал:
— Мне нравится, что ты смотришь мультики со мной.
Выдыхая через незнакомое чувство, которое вызвали его слова, я
потрепал его длинные волосы и ответил:
— Мне тоже, Алт. Мне тоже нравится.
Алтон свернулся у моего бока, он лежал пока не уснул, сработал
таймер на телевизоре, и комната погрузилась в темноту.
Поднявшись на ноги, я прошел мимо мамы, пока она безмолвно
наблюдала из коридора. Я кивнул ей головой, когда вошел в свою
спальню, закрыв за собой дверь. Щелкнув замком, я положил одну
фотографию на стол, вылез из окна и побежал к дому Поппи.
Когда я влез в ее комнату, Поппи все еще спала. Сняв свою
футболку, я обошел ее кровать к ее стороне. Я положил фото нас
целующихся на ее подушку, чтобы она увидела ее, как только
проснется.
Я забрался в постель, Поппи машинально нашла меня в темноте,
положив голову мне на грудь и обняв меня.
Четыре следа на песке.

жүктеу/скачать 1,8 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: