влюбляются. Но она не хочет знать о нем. Она любит русского.
– Так бы и я поступил на ее месте.
Пат засмеялась.
– По-моему, в этого парня можно влюбиться, – сказал я. —Разве ты не находишь? – Нет, –
отвечала она.
– Ты здесь не влюбилась?
– Не очень.
– Мне бы это было совершенно безразлично, – сказал я.
– Замечательное признание. – Пат выпрямилась. – Уж это никак не должно быть тебе
безразлично.
– Да я не в
таком смысле. Я даже не могу тебе толком объяснить, как я это понимаю. Не
могу хотя бы потому, что я все еще не знаю, что ты нашла во мне.
– Пусть уж это будет моей заботой, – ответила она.
– А ты это знаешь?
– Не совсем, – ответила она, улыбаясь. – Иначе это не было бы любовью.
Бутылки, которые принес русский, остались здесь. Я осушил несколько рюмок подряд. Все
вокруг угнетало меня. Неприятно было видеть Пат среди этих больных людей.
– Тебе здесь не нравится? – спросила она.
– Не очень. Мне еще нужно привыкнуть.
– Бедняжка мой, милый… – Она погладила мою руку.
– Я не бедняжка, когда ты рядом.
– Разве Рита не прекрасна?
– Нет, – сказал я. – Ты прекрасней.
Молодая испанка держала на коленях гитару. Она взяла несколько аккордов. Потом она
запела, и
казалось, будто над нами парит темная птица. Она пела испанские песни, негромко,
сипловатым, ломким голосом больной. И не знаю отчего: то ли от чужих меланхолических
напевов, то ли от потрясающего сумеречного голоса девушки, то ли от теней людей, сидевших в
креслах и
просто на полу, то ли от большого склоненного смуглого лица русского, – но мне
внезапно показалось, что все это лишь рыдающее тихое заклинание судьбы, которая стоит там,
позади занавешенных окон,
стоит и ждет; что это мольба, крик ужаса, ужаса, возникшего в
одиноком противостоянии безмолвно разъедающим силам небытия.
Достарыңызбен бөлісу: