Annotation
Эрих Мария Ремарк – писатель, чье имя говорит само за себя. Для многих поколений
читателей, выросших на его произведениях, для критиков, единодушно признавших его работы,
он стал своеобразным символом времени. Трагедии Первой и Второй мировой, боль
«потерянного поколения», попытка создать для себя во «времени, вывихнувшим сустав»
забавный, в
чем-то циничный, а в чем-то – щемяще-чистый маленький мир верной дружбы и
отчаянной любви – таков Ремарк, автор, чья проза не принадлежит старению…
Эрих Мария Ремарк
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XIX
XX
XXI
XXII
XXIII
XXIV
XXV
XXVI
XXVII
XXVIII
notes
1
2
3
4
I
Небо было желтым, как латунь; его еще не закоптило дымом. За крышами фабрики оно
светилось особенно сильно. Вот-вот должно было взойти солнце. Я посмотрел на часы – еще не
было восьми. Я пришел на четверть часа раньше обычного.
Я открыл ворота и подготовил насос бензиновой колонки. Всегда в это время уже
подъезжали заправляться первые машины.
Вдруг за своей спиной я услышал хриплое кряхтение, – казалось, будто под землей
проворачивают ржавый винт. Я остановился и прислушался. Потом пошел через двор обратно в
мастерскую и осторожно приоткрыл дверь. В
полутемном помещении, спотыкаясь, бродило
привидение. Оно было в грязном белом платке, синем переднике, в
толстых мягких туфлях и
размахивало метлой; весило оно не менее девяноста килограммов; это была наша уборщица
Матильда Штосс.
Некоторое время я наблюдал за ней. С грацией бегемота сновала она взад и вперед между
автомобильными радиаторами и глухим голосом напевала песню о
верном гусаре. На столе у
окна стояли две бутылки коньяка. В одной уже почти ничего не оставалось. Накануне вечером
она была полна.
– Однако, фрау Штосс… – сказал я.
Пение оборвалось. Метла упала на пол. Блаженная ухмылка погасла. Теперь уже я оказался
привидением.
– Исусе Христе, – заикаясь пробормотала Матильда и уставилась на меня покрасневшими
глазами. – Так рано я вас не ждала.
– Догадываюсь. Ну как? Пришлось по вкусу?
– Еще бы, но мне так неприятно. – Она вытерла рот. – Я просто ошалела.
– Ну, это уж преувеличение. Вы только пьяны. Пьяны в дым.
Она с
трудом сохраняла равновесие. Ее усики подрагивали, и веки хлопали, как у старой
совы. Но постепенно ей все же удалось несколько прийти в себя. Она решительно шагнула
вперед:
– Господин Локамп, человек всего лишь человек. Сначала я только понюхала, потом
сделала глоточек, а то у меня с желудком неладно, – да, а потом, видать, меня бес попутал. Не
надо было вводить в искушение старую женщину и оставлять бутылку на столе.
Уже не впервые заставал я ее в таком виде. Каждое утро она приходила на два часа убирать
мастерскую; там можно было оставить сколько угодно денег, она не прикасалась к ним. Но
водка была для нее что сало для крысы.
Я поднял бутылку:
– Ну конечно, коньяк для клиентов вы не тронули, а налегли на хороший, который господин
Кестер держит для себя.
На обветренном лице Матильды мелькнула усмешка:
– Что правда, то правда – в
этом я разбираюсь. Но, господин Локамп, вы же не выдадите
меня, беззащитную вдову.
Я покачал головой:
– Сегодня нет.
Она опустила подоткнутые юбки.
– Ну, так я смоюсь. А то придет господин Кестер, и тогда такое начнется…
Я подошел к шкафу и отпер его:
– Матильда!