Творчество чингиза айтматова в контексте таджикско кыргызских литературных связей (проблемы перевода) диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук по

78 
 
Текст оригинала: 
«Ты  слышишь,  как  я  плачу?  Ты 
слышишь,  как  я  вою  и  рыдаю,  и 
вся  утроба  моя  горит  от  боли,  а 
соски  мои  разбухли  от  молока,  и 
некого  вспоить  мне,  некого 
вскормить,  лишилась  я  моих 
волчат.  О,  где  они  и  что  с  ними? 
Сойди же вниз, Бюри-Ана, сойди 
ко  мне,  и  мы  сядем  рядышком, 
повоем,  порыдаем  вместе.  Сойди 
же  вниз,  волчья  богинья,  и  я 
поведу  тебя  в  те  края,  где  я 
родилась, в степи, где не осталось 
места  для  волков.  Сойди  сюда,  в 
эти  каменные  горы,  где  тоже  нет 
нам места, видно, нигде нет места 
волкам...» [152, 252]. 
 
 
 
 
 
 
 
 
Текст перевода: 
«Оё  ту  нолањои  маро  мешунавї? 
Ту  мебинї  ва  мешунавї,  ки  ман 
чї  ќадар  лобаю  тазаррў  кардам 
ва  љисму  љони  ман  аз  он  бадард 
аст. Пистони ман аз бисёрии шир 
ба  кафидан  оид  шуд.  Киро  ман 
шир  дињам?  Кї  синањои  маро 
мемакад?  Ман,  охир,  аз  ширмак 
фарзандони  худ  људо  шудам.  Эй 
Худо,  ту  бигўй,  ки  онњо  куљо 
шуданд?  Таќдир  бо  онњо  чињо 
кард? Охир, ту њам поёнтар фуро, 
Бўри-Онаљон!  Биё,  ба  назди  ман, 
бо  њам  наздик  биншинем,  бо  њам 
оњу  нола  кунем.  Биё,  поён  фуруд 
о,  Бўри-Она,  ва  туро  ба  он 
манзилу  маъво  мебарам,  ки  ман 
он  љо  тавлид  шудаам,  дар  дашту 
њомун,  дар  он  љо  њам  акнун,  ки 
барои 
гургон 
љоеву 
маконе 
намонда.  Њамин  љо,  ба  њамин 
кўњи  сангистон  фуромада биё,  ки 
аз  ин  љо  мо  гургонро  танг  карда 
мебароранд. Дигар ба гургон љое 
намонд...» [175, 406]. 
 
Этот отрывок был талантливо переведен на таджикский язык также 
И.  Касымзаде.  Очевидно,  что  незначительные  изменения,  внесенные 
переводчиком  в  текст  оригинала,  не  вносят  никакого  постороннего 

79 
 
контраста.  Но  ощущение  семантической  оппозиции  возникает  и, 
приобретая 
художественную 
осмысленность, 
становится 
господствующим.  Бесспорно,  что  переводчик  для  реализации  текста  в 
переводе  на  таджикский  язык  ориентировался  на  текст,  и  в  то  же  время 
не  выпускал  из  поля  своего  зрения  существование  более  значительного 
его  аналога - музыкально-тонального  звучания.  Именно  этим  можно 
объяснить  предельную  приближенность  перевода,  выполненного  И. 
Касымзаде, к тексту оригинала. 

80 
 
2.1.1.Особенности 
переводов 
названий 
произведений 
и 
собственных имён 
 
При  анализе  переводов  произведений  Ч.  Айтматова  необходимо 
обратить  внимание  на  передачу  и  перевод  имён  собственных.  В  теории 
перевода  собственные  имена  считаются  «непереводимыми»,  но  есть 
методы  и  пути  их  передачи.  В  данном  параграфе  мы  не  будем 
затрагивать  эти  вопросы,  ограничимся  лишь  анализом  особенностей 
перевода  и  передачи  собственных  имён  и  название  романа  «Плаха»  на 
таджикский язык. 
Как  известно,  имена  людей  во  многих  мусульманских  странах, 
особенно  в  Средней  Азии, имея  в  большинстве  случаев  арабские  корни, 
звучат  одинаково  и  означают  одинаковые  понятия.  Поэтому 
большинство  переводчиков  стараются  при  переводе  художественных 
произведений, приводить настоящее звучание имени. 
Так,  имя  Саид  часто  встречается  как  среди  кыргызов,  так  и  среди 
таджиков.  Перевод  имени  героя,  по  Ф.  Мухаммадиеву,  звучит  как 
«Сеид», но, на наш взгляд, в данном контексте это имя звучало бы лучше 
как  «Саид»,  привычно  таджикскому  звучанию.  Возникает  вопрос: 
почему  имя  подростка  приведено,  можно  сказать,  в  русском  звучании, 
где  изменена  лишь  одна  буква,  вместо  «Сеит»  взято  «Сеид»,  т.е.  буква 
«т» заменена на букву «д», а имя главной героини Джамиля оставлено в 
своем  настоящем  звучании,  как  у  таджиков?  Известно,  что  эти  имена 
распространены  у  всех  народов  Средней  Азии - у  казахов,  кыргызов, 
узбеков,  туркмен  и  таджиков.  Единственное  отличие - они  у  разных 
народов  звучат  в  соответствии  с  фонетикой  их  языка.  Кроме  того,  в 
«Фарњанги  номи  сухан» («Словарь  имён»)  значение  этого  имени 
приведено: «Саид (Sa`id) [араб.] 1. счастье, поздравление; 2. счастливый. 
Имя  мальчиков» [26, 130]. В  словаре  уточняется,  что  это  имя  дается 

81 
 
мальчикам  и  используется  у  персоязычных  народов,  следовательно, 
писатель должен был привести в переводе это имя в форме «Саид». 
В  текст  повести  «Прощай,  Гульсары!»  введено  предание  о  старом 
охотнике, в канве сюжета которого имеется песня под названием «Песня 
старого  охотника» («Суруди  сайёди  пир»).  Следовательно,  переводчик 
перевел  слово  «суруд» («песня»)  адекватно,  точно,  ибо  на  таджикском 
языке  оно  соответствует  «песне» («суруд»).  Из  содержания  предания 
становится известно, что старый охотник, после того, как сам убил сына, 
над безжизненном телом сына поет песню, полную сожаления, горя, боли 
и  скорби.  В  таджикской  классической  и  современной  поэзии,  как  и  в 
русской,  существует  лирический  жанр,  содержанием  которого  является 
выражение  горя  и  боли  по  умершему  и  который  называется  «марсия», 
т.е. «элегия».  По  нашему  убеждению,  если  бы  таджикский  переводчик 
перевел  эту  песню  как  «Марсияи  сайёди  пир»,  т.е. «Элегия  старого 
охотника», или «Навњаи сайёди пир» («Плач старого охотника»), больше 
бы  соответствовало  канонам  таджикской  литературы  и,  по  нашему 
мнению, воздействие этой «марсии» было бы более действенным. Другой 
момент,  в  таджикской  устной  народной  литературе  существует  много 
разных  элегий  и  преданий,  похожих  на  описанное  Ч.  Айтматовым. 
Естественно, для таджикского читателя название «элегия - марсия» было 
бы понятнее и ближе. 
Перейдем  к  анализу  перевода  имени  сына  старого  охотника,  не  с 
точки  зрения  правописания,  а  с  позиции  правил  нарекания  именем 
мальчиков и девочек. Сына старого охотника зовут «Ќарагул». Это имя 
состоит  из  двух  частей: «ќара»  и  «ќул» - первая  часть  имени  «Ќара» - 
означает «черный» (о цвете) и мрачный (переносный смысл) о человеке, 
погоде  и  т.п. [105, 403]; вторая  часть - к(ќ)ул - раб [105, 324]. 
Следовательно, имя Ќараќул означает черный раб. Кстати, у таджиков в 
традиции  давать  мальчикам  имена,  прибавив  в  конце  слово  «ќул» - 
«раб», например, Саидќул, Мустафоќул, Амонќул и т.д. А в кыргызском 

82 
 
языке  звук  «ќ»  звучит,  как  «г»,  и  получается  вместо  «ќул», «гул», 
означающее в таджикском языке «цветок». К сожалению, переводчик, не 
задумавшись  над  этими  тонкостями,  перевел  имя  сына  охотника 
«Ќарагул» - «Сиёњгул»,  т.е. «Чёрный  цветок».  Необходимо  было  учесть 
ещё  один  момент:  у  таджикского  народа  традиционно  ко  многим 
женским  именам  прибавляют  слово  «гул»,  т.е. «цветок»,  только  к 
женским  именам,  но  иногда,  очень  редко,  прибавляют  это  слово  и  к 
мужским  именам,  но  слово  ставится  в  этом  случае  впереди  основного 
имени,  например,  Гулмањмад,  Гулмурод  и  т.д.  Переводчик  должен  был 
задуматься и об этом. Например, существуют женские имена, как Нозгул, 
Заррагул,  Сафаргул  и  т.д.  В  русском  тексте  повести  имя  сына  охотника 
дано  в  соответствии  с  кыргызким  и  русским  произношением,  как 
Карагул. 
При  сравнении  оригинала  романа  «Плаха»  с  переводом  на 
таджикский  язык  нас  заинтересовал  перевод  названия  романа. 
Возможно,  перевод  названия  романа  спорен.  Но,  на  наш  взгляд, 
переводчик  учел  название  романа  на  кыргызском  языке,  названный 
также  «Кыямат» («Судный  день») [179]. И  мы  считаем  выбор  И. 
Касымзаде  правильным.  Потому  что  «Плаха» (кунда)  в  традиционном 
русском мышлении сразу дает ясное представление о чем идет речь, но не 
может  также  ясно  и  зримо  раскрить  таджикам  полное  своё  значение. 
Таким образом, И. Касымзаде перевел название романа, руководствуясь 
кыргызским  названием  или  исходя  из  его  содержания  и  темы.  В  целях 
подтверждения  наших  рассуждений  по  поводу  перевода  названия 
романа,  мы  заглянули  в  «Русско-таджикский  словарь»,  в  котором 
значение слова «плаха» объяснено так: «Плаха (кусок бревна) - 1. кунда; 
ѓулапораи дукафон. 2. кундаи сарбурї (дар болои он сари одамро монда 
бо  табар  мекуштанд)» [104, 733]. Плаха – кусок  бревна,  расколотого 
попалам; 2. Обрубок  дерева,  на  котором  в  старину  отсекали  голову 
казнённому, а также помост, на котором совершалась эта казнь. Если бы 

83 
 
название  романа  было  переведено  как  «Кундаи  ќатл» - «Плаха»,  тогда 
оно  точно  соответствовало  русскому  названию.  Мы  посмотрели  слово 
«ќиёмат»  в  «Фарњанги  забони  тољикї» («Словарь  таджикского  языка»), 
где приведено: «Ќиёмат-рост шудан, бархостан, бар по истодан; рўзе, ки 
гўё  мурдагон  аз  нав  зинда  мегарданд  ва  аз  кору  кирдорашон  њисоб 
медињанд;  растохез,  рўзи  љазо» [128, 138] - «Ќиёмат - выпрямление, 
восстать,  стоять  на  ногах;  день  когда  мёртвые  воскрешаются  и 
отчитываются о своих деяниях; воскрешение, т.е. судный день». Из этого 
объяснения  выходит,  что  переводчик  близок  к  передаче  и  сохранению 
духа  и  чувств  писателя,  к  его  восприятию  событий  и  перевод  названия 
романа  «Плаха»,  как  «Ќиёмат» («День  страшного  суда»  или  «Конец 
света») близок и понятен таджикскому читателю. 
К  тому  же,  нужно  учитывать  другой  довод.  Роман  Ч.  Айтматова 
«Плаха»  состоит  из  трех  самостоятельных,  но  имеющих  общую  идею, 
частей. Все части романа имеют трагические сцены именно со смыслом, 
что  каждое  деяние  имеет  соответствующее  или  наказание,  или 
вознаграждение.  В  первой  части  романа  описаны  бессмысленная  по 
своей  жестокости  охота  на  оленей  и  безжалостное  убийство  целого 
выводка  семьи  волков;  вторая  часть  романа  завершается  убийством  и 
распятием  его  главного  героя - Авдия;  последняя  часть  романа  очень 
интересна,  в  конце  него  автор  ввел  лейтмотив  своего  произведения  и, 
несомненно,  он  объясняет  название  романа,  ибо  «Ќиёмат»  можно 
перевести  как  конец  света.  Ниже  для  сравнения  приведем  пример  из 
оригинала и его перевод: 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

84 
 
Текст оригинала: 
«–Вот  и  конец  света, - сказал 
вслух  Бостон,  и  ему  открылась 
страшная истина: весь мир до сих 
пор  заключался  в  нем  самом  и 
ему,  этому  миру,  пришел  конец» 
[152, 304]. 
 
 
 
Текст перевода: 
«–Номи ана ин мањшар аст, - гуфт 
худ  ба  худ  шунавонда  Бўстон  ва 
дар  њамин  асно  барояш  як 
њаќиќати  мудњиш  ошкор  гардид: 
тамоми њастї то ин дам дар худи 
ў таљаллї доштааст ва ана њамин 
олам  дигар  мањв  гардид,  яъне 
дунё  барои  ў  тамом  шуд,  барбод 
рафт» [175, 470]. 
Эти  примеры  ясно  доказывают,  что  И.  Касымзаде  сознательно  и 
точно перевел название романа на таджикский язык. 
Также  нас  заинтересовал  перевод  имени  Бостон - героя  третьей 
части романа. Переводчик, зная о существовании в родном языке слова 
«Бўстон» - «Цветник»,  перевел  это  имя  на  таджикский  язык  как 
«Бўстон».  Мы  не  знаем,  почему  переводчик  не  обратил  внимания  на 
разъяснения  самого  Ч.  Айтматова, приведенные  им  в  романе  по  поводу 
этого  имени.  Если  бы  автор  не  привел  разъяснения  по  поводу  имени 
Бостон, тогда вольный перевод И. Касымзаде был бы уместен. Приведем 
отрывок из романа, в котором дано объяснение имени Бостон. 
Текст оригинала: 
«–Постой, – перебил Базарбай, - а что, в 
Америке тоже есть свой Бостон? – Да нет 
же, – веселился  Марат. –Бостон – это 
город  в  Америке,  один  из  главных 
городов,  разве  что  чуть  меньше  Нью 
Йорка, а у нас бостон – серая шуба. Бос–
серая, тон–шуба. Теперь ясно? –Тьфу ты, 
черт  побери!  И  правда!... – Так  оно  и 
есть. Бостон – серая шуба...» [152, 230] 
 
 
Текст перевода: 
«–Исто-исто! – гапи ўро бурид Бозорбой. 
– Чї, Амрико њам Бостони худро дорад? 
–  Э,  не! – хушњол  шуд  Марат.  Бостон – 
ин  номи  шањрест  дар  Амрико.  Яке  аз 
шањрњои  калони  саноатї,  аз  худи  Нию-
Йорк  њам  монданї  надорад.  Дар  мо 
маънояш  бўз-кабуд,  тўн-љома,  чапон; 
яъне  «љомакабуд»  аст.  Њоло  фањмидї? –
Туф-е, љин занад! Ња рост!... – Ин њамин 
тавр  њам  њаст:  Бўзтўн – ин  љомакабуд 
гуфтанї гап аст...» [175, 357]. 

85 
 
Этот  роман  позднее  был  переведен  на  кыргызсий  язык  и  мы  сочли 
необходимым привести тот же отрывок на родном языке писателя: 
Текст кыргызского языка: 
«–Токточу, – деп  созду  болду  Базарбай, – а  эмне,  Америкада  да 
оздорунун  Бостону  бар  бекен? – Жо-жок, – деди  Марат  конулдуу. – 
Бостон  деген – шаар,  Нью-Йорктон  саал  кичирээктиги  болбосо, 
Американын  башкы  шаарларынын  бири.  А  Бостон  деген  бизче  боз  тон 
да.  Эми  тушундунбу? –Тфу,  ата,  чын  эле!... – Туура,  Бостон  деген 
бозоргон бир тон да...» [179, 360] 
Таким  образом,  по  нашему  мнению,  перевод  имени  героя - Бўстон, 
не имеет никакой логики после разъяснений самого автора. 
В  предисловии  романа,  названного  «Чингизе,  ки  бо  сухан  дунё 
гирифт» («Чингиз,  словом  завоевавший  мир»)  и  принадлежащий  перу 
Ато  Хамдама,  он  разъяснил  причину  перевода  имени  главного  героя 
третьей  части  романа  Бостона,  факторы  и  принципы  перевода  имени 
волчицы  Акбары  и  использование  рубаятов  Омара  Хайяма.  В  этом 
предисловии также имеются указания на принципы, стиль и особенности 
перевода  всего  романа  «Плаха».  Автор  предисловия  так  разъясняет 
причину  перевода  имени  «Бостон»  на  «Бўстон»: «Также,  в  объяснении 
имени главного героя - Бўстон был задан вопрос: Оно (имя Бостон. – Б. 
З.)  будто  происходит  от  словосочетания  «Бўзтўн» (Синий  халат).  Разве 
кыргызский  народ  не  имеет  садов  и  цветников?  Возможно,  такое  имя 
связано  с  «Бўстаном» («Бўстан» - «Цветущий  сад»-  произведение  Саади 
Ширази – Б. З) Шейха Саади?» [175, 6]  
Также  понятия,  обозначаюшие  «боѓу  бўстон» (сад  и  цветник)  на 
кыргызском языке звучат так: «Сад (боѓ)-багча; сад-бак; фруктовый сад-
жемиши  багы;  заимствовано  из  турецкого,  где  означает  «в  поле». 
Восходит  к  персидскому  «багча-небольшой  садик»[105, 345]; «Цветник 
(Бўстон)-гул-аянт, гулзаз, гул естурулген жар» [105, 399]. 

86 
 
Мы  считаем  неуместными  любые  рассуждения  по  поводу  имени, 
конкретные  разъяснения,  к  которому  привел  сам  автор,  носитель 
кыргызского  языка.  Для  того,  чтобы  наши  возражения  не  выглядели 
необоснованными, мы выше привели оригинал текста с разъяснением Ч. 
Айтматова и его перевод на таджикский язык. 
Ч.  Айтматов  в  своем  произведении  неоднократно  разъясняет 
значения имен своих героев и, что интересно, таджикский переводчик эти 
разъяснения  успешно  и  правильно  перевел  на  таджикский  язык.  Но,  к 
сожалению,  почему-то  не  приняв  во  внимание  разъяснения  автора, 
перевел имя героя по-своему. Необходимо, на наш взгляд, отметить, что 
перевод  кыргызского  слова  «бостон»,  как  «љомакабуд»-«синий  халат», 
неправилен,  потому  что  это  слово  состоит  из  двух  частей: «бос» (з)  и 
«тон»,  которые  в  кыргызско-русском  словаре  объяснены  так: «бос» (з) - 
серый [105, 351], т.е. на таджикском языке «хокистарранг», а не «кабуд» 
(синий),  и  «тон»-  шуба [105, 407], т.е.  на  таджикском  «пўстин»,  но  не 
халат - љома.  Конечно,  условно  можно  шубу - пўстин  перевести  халат – 
љома. 
Из  вышеприведённых  рассуждений  выясняется,  что  в  процессе 
перевода  произведения  не  следует  переводчику  быть  невнимательным  в 
отношении  собственных  имён  персонажей,  а  вникнуть  в  суть  имён  и 
разъяснений самого автора произведения. 

87 
 
2.1.2.  Элементы  вольного  перевода  в  таджикских  текстах 
переводов произведений Чингиза Айтматова 
 
В  любом  случае,  при  переводе  художественного  произведения  на 
другой язык возникает вопрос о правомочности внесения переводчиком 
каких-то  изменений  в  оригинальный  текст.  Исследовав  переведенные 
тексты  произведений  Ч.  Айтматова  на  таджикский  язык,  мы  пришли  к 
выводу,  что  иногда  перевод  невозможен  без  внесения  незначительных 
изменений  в  виде  сокращений  или  добавлений.  Но  талантливые, 
серьезные переводчики могут добиться заметных успехов на этой основе, 
хотя на их творческом пути может возникнуть много трудностей, потому 
что успеха добивается тот переводчик, который с пониманием относится 
к национальным особенностям, самобытности почерка и стиля автора, а 
также  к  содержанию  оригинала  и  старается  сохранить  в  своем  переводе 
все нюансы оригинала. 
В повести «Джамиля» писатель приводит текст молитвы, в которой, 
применив  прием  намека  (талмењ),  вспоминает  легендарного  богатыря 
кыргызского  народа  Манаса.  Ф.  Мухаммадиев  эту  молитву  перевел  на 
таджикский  язык  очень  красиво,  с  большим  мастерством,  с  глубоким 
чувством и пониманием душевного состояния молящегося, в то же время 
он  принял  во  внимание  дух  и  национальные  особенности  таджикского 
народа и ввел слово - обращение к Всевышнему «илоњї» - «о, боже», что 
оказалось  весьма  к  месту  и  текст  стал  более  действенным  и 
эмоциональным,  похожим  на  народные  песни-простым  и  образным, 
потому что большая часть таджиков молитву начинает этим словом. Для 
того,  чтобы  понять  мастерство  переводчика,  мы  сравнили  оригинал  и 
перевод: 
Текст оригинала: 
«Да  поможет  вам  степь,  да  поможет 
вам  дух  нашего  богатыря  Манаса!» 
[148, 60]. 
Текст оригинала: 
«Илоњї, бузургони дашт мададгоратон 
шаванд, 
арвоњи 
Манас-пањлавон 
ёратон шавад!» [156, 45]. 

88 
 
Успехи  Ф.  Мухаммадиева  в  переводе  многих  фрагментов  повести 
«Джамиля»  очень  заметны,  при  чтении  повести  на  таджикском  языке 
осязаемо  прослеживаются  поиски  и  литературные  находки  таджикского 
писателя. 
К примеру, в переводе повести «Прощай, Гульсары!», выполненном 
Ф. 
Мухаммадиевым, 
относительно 
сокращений 
и 
добавлений 
переводчика, в нижеприведенном отрывке нами обнаружено следующее: 
Ф.  Мухаммадиев,  признавая  и  уважая  культуру,  обычаи  и  традиции 
современного ему читателя, словосочетание «бусы из гвоздики» перевел 
как  «ќаланфури  гардан» - «бусы  из  перчиков».  Хотя  перевод,  на  наш 
взгляд, не совсем точен, ибо с давних времен в Средней Азии, в том числе 
и  среди  таджиков,  гвоздика  знакома  как  пряность,  но  замена  её  на 
«ќаланфур» («перчики»)  не  нарушила  смысла  текста,  только  текст  стал 
более  понятен.  В  целях  подтверждения  своих  высказываний,  сравним 
оригинал текста и его перевод: 
 
Текст оригинала: 
«Он  знал  ее  фигуру,  походку, 
улавливал  даже  своим  тонким 
нюхом 
какой-то 
странный, 
диковенный  запах  незнакомой 
травы,  исходящий  от  нее.  То 
была  гвоздика.  Она  носила  бусы 
из гвоздики» [150, 296]. 
 
 
Текст перевода: 
«Вай  ќаду  ќомат  ва  рафтори  ўро 
аз  дур  мешинохт,  бўи  аљиби 
њайратангези  кадом  як  гиёњеро, 
ки  аз  ин  зан  меомад,  бо  димоѓи 
њассос  тафовут  мекард.  Ин  гиёњ 
ќаланфури  гардан  буд.  Зан  аз  он 
шаддае  ба  гардан  њамел  карда 
буд» [166, 165]. 
 
Как видно из первого отрывка, в оригинале «бусы из гвоздики», но 
переводчик  перевел  словосочетание  как  «ќаланфури  гардан».  Потому 
что  в  недалеком  прошлом  таджикские  женщины  на шее  носили  бусы  из 
ароматной  травы,  которую  называли  «ќаланфур».  В  данном  случае, 
переводчик  решил  использовать  это  выражения  для  того,  чтобы 

89 
 
таджикскому читателю было понятнее, использовать в переводе местный 
вариант  бус,  это  никак  не  привело  к  нарушениям  духа,  стиля  и 
содержания повести. 
Ф. Мухаммадиев при переводе бережно сохраняет структуру, форму 
и  содержание  произведения,  однако  иногда  изменяет  стилевые  элемнты 
изображения  Ч.  Айтматова,  вводя  в  них  чисто  таджикские  понятия, 
которые  отвечают  его  взглядам,  природной  проницательности  и 
традициям  своего  народа.  Насколько  видно  из  переведенных  Ф. 
Мухаммадиевым 
произведений, 
вышеизложенные 
изменения 
не 
нарушают  основной  дух  и  содержание  произведения,  замысел  и  цели 
автора.  Вышеприведенный  пример  подтверждает  высказанную  мысль, 
введенные  переводчиком  элементы  лишь  приблизили  и  сделали  повесть 
кыргызского  писателя  более  понятным  таджикскому  читателю.  Здесь 
нам  ещё  раз  хочется  подчеркнуть,  что  основа  успехов  таджикского 
писателя  при  переводе  всех  произведений  Ч.  Айтматова,  в  том  числе  и 
повести  «Джамиля»,  заключается  в  адекватности  мыслей  обоих 
писателей,  в  совпадении  их  взглядов  и  мировоззрения,  одинаковой 
оценке и видения окружающей реальности. 
Но,  к  сожалению,  народную  поэму  «Песня  старого  охотника»  Ф. 
Мухаммадиев  перевел  не  полностью.  Во-первых,  события  поэмы 
писатель  пересказывает  прозой,  плач  отца  переводит  стихами,  что 
оказалось,  действительно,  очень  воздействующим  для  передачи 
утреннего  состояния  Танабая,  во-вторых,  он  тем  самым  обостряет 
коллизию  событий,  протекающих  в  произведении.  Нужно  упомянуть, 
что  этот  стиль  в  нашей  классической  литературе  считается  одним  из 
распространенных  и  обычных  приемов  повествования.  Здесь  в  качестве 
примера  уместно  вспомнить,, «Гулистон» («Цветущий  сад»)  Саъди 
Ширази, «Бањористон» («Весенний  сад»)  Абдурахмона  Джами  и 
«Бањориёт» («Весеннее») 
Саййидо 
Насафи. 
Нам 
показалось 
удивительным,  что  Ф.  Мухаммадиев,  несомненно,  хорошо  знакомый  с 

90 
 
классической  персидско-таджикской  прозой,  не  использовал  этот  стиль, 
чтобы  пересказать  поэму  в  прозаической  форме,  а  начинает  перевод  с 
плача  отца  по  сыну - Карагулу,  поэтому  для  таджикского  читателя 
содержание поэмы остается неизвестным и непонятным. Мы обратились 
к  первому  изданию (1968 года)  повести  «Прощай,  Гульсары!»,  также  в 
переводе  Ф.  Мухаммадиева  на  таджикский  язык.  К  сожалению,  и  в  том 
переводе  рассказ  старого  охотника  пропущен.  В  обоих  изданиях  в 
поэтической форме переведена только элегия. 
В  повести,  чтобы  передать  внутреннее  состояние  и  переживание 
Танабая,  его  жена  играет  мужу  музыку  «Песня  старого  охотника»  на 
темир-комузе: 

жүктеу/скачать 0,84 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: