Тюркский героический
жүктеу/скачать 3,04 Mb. Pdf көрінісі
|
| Детство героя. Богатырский конь и оружие 263
хами изображаются в детстве Гороглы и Мурадхан в узбекских дастанах. В од‐ ном из татарских вариантов дастана «Козы‐Корпеш и Баян‐сылу», когда в поис‐ ках своей суженой герой достигает кочевий Кара‐хана – отца Баян‐сылу, пере‐ одевается в одежду пастуха. Более архаичная версия этого мотива представлена в одном из казахских вариантов «Козы‐Корпеша и Баян‐сылу» или алтайских «Алып‐Манаш», «Малчи‐Мерген». Главный герой последнего тоже изображает‐ ся пастухом, который впоследствии побеждает всех своих врагов. В более позд‐ нем героико‐историческом эпосе целого ряда тюркоязычных народов «Идегей», в его различных национальных версиях главный герой изображается как пас‐ тух, что, впрочем, не имеет никакого отношения к историческому Идегею. Влияние народно‐эпических традиций, однако, оказывается сильнее. В татар‐ ской Сводной версии дастана есть и следующие слова: «Тауда ятты, тай бакты, Кырда ятты, куй бакты, Елкы бакты – кол булды, Өстендә яман тун булды» 1 – «Был в горах, пас жеребят, Был в поле, пас овец, Пас лошадей – был рабом, На нем была плохая шуба» (пер. наш. – Ф.У.). Хотя повествование в одном из башкирских вариантов того же сказания под названием «Изеге» включает и имя исторического Туктамыш хана, в нем тоже сообщается, по традициям народных сказок, что в старину жили старик со старухой, что у них был один сын по имени Изеге. Когда они жили втроем, старик со старухой неожиданно умирают. «Изеге донъяһын ташлап сыгып китә эш эзләп. Шунан был Туктамыш тигән хандың исәпһез‐һанһыз көтөүзәренә барып сыға ла шунда малайлыкка инәргә була. Хан унан төбәшеп һораша: – Һин ниндәй кеше? Исемең кем? – Мин малайлыкка ялланырға йөрөйөм. Исемем – Карабай. – Ярай алай булса, һарык көтүен көтөрһөң. Хан һәрсак шулай төбәшеп һорашып ала икән, сөнки күрәзә уға: “Ханым‐ солтаным, әҗәлең һинең Изеге тигән кешенән булыр. Бик һакланып йөрө”, – тигән булған икән» 2 – «Изеге все оставляет и уходит на поиски работы. По‐ сле этого он оказывается у бесчисленных стад хана Туктамыша и решает устроиться у него мальчиком. Хан с пристрастием спрашивает у него: – Что ты за человек. Как тебя зовут? – Я пытаюсь устроиться у кого‐нибудь мальчиком. Имя мое – Карабай. – Ладно уж тогда. Будешь пасти стадо овец. Хан всегда его дотошно расспрашивал, потому что прорицатель его за‐ ранее предупредил: “Хан мой‐султан мой, твоя смерть будет от человека по имени Изеге. Будь очень осторожен” – сказал» (пер. наш. – Ф.У.). Приведенный отрывок особо интересен в двух отношениях: 1) имя эпичес‐ кого героя – Карабай. По этому поводу составитель в Пояснениях указанного тома башкирского эпоса пишет, что обозначение в дастане Изеге‐Идегея другим именем известно и по другим национальным вариантам. При этом автор ссыла‐ ется на первую версию казахского варианта, опубликованного Г. Потаниным, 1 Идегәй. Татар халык дастаны. 22 б. 2 Башҡорт халыҡ ижады: Т. V. Тарихи кобайырзар, хикәйәттәр (иртәктәр). Өфө, 2000. 171 б. 264 Тюркский героический эпос где герой назван Койчыбай. В одном из ногайских вариантов в публикации Се‐ менова – Кобогыл; в издании М. Османова – Кубаул и т.д. 1 ; 2) второй момент: с самого начала обращается внимание на возможность в будущем острого кон‐ фликта между двумя главными героями кобайыра: с одной стороны – бедный пастух Изеге‐Карабай, с другой – хан Туктамыш. К тому же прорицатель с само‐ го начала предупреждает хана о возможности его гибели от рук Изеге. Намек на это есть и в приведенном из Сводного татарского варианта отрывке. Но в баш‐ кирском этот намек звучит убедительнее. С развитием народного эпоса мотив одиночества героя начинает отступать на второй план, что видно и в приведенных примерах. Своеобразно отражается данное явление в узбекском героико‐романическом эпосе «Рустамхан»: «Рустам бирга, иккига, учга кирди. У тилга киргандан кейин, Хуройим мадрасадан бир муллани келтирди. Мулла билан Рустамхон икковини тагизаминга солиб, уңитиб ёта бирди» – «Рустаму исполнился один год, два, три года. Когда он стал говорить, Хураим велела привести из медресе муллу. Она поместила Рустамхана вдвоем с муллой в подземелье и там повелела обучать его» (пер. Н.В. Кидайш‐ Покровской и А.С. Мирбадалевой 2 ). В дастане, следовательно, представлен не мотив одиночества героя, а его лишь частичная изоляция, связанная с тем, что в Средневековье в таких подземных кельях жили ученые и философы, мудрецы, о чем рассказывают, например, легенды, посвященные великому Авиценне. Насколько известно, в лиро‐эпических, особенно романических дастанах рассматриваемый мотив вообще исчезает, что намечалось уже в классических героических сказаниях, о чем говорится, скажем, в узбекском «Алпамыше». Широко распространенный в мировом фольклоре мотив одиночества ге‐ роя после ряда трансформаций проникает и в письменную литературу, где ясно чувствуется стремление к замене понятия «одинокий» понятием «единствен‐ ный», что наблюдается в основанных на народно‐поэтических традициях про‐ изведениях Низами, Алишера Навои и др. Связано с мотивом одиночества героя или героини, вероятно, и представление о героине средневековой литературы как единственной, предназначенной судьбой герою, каковыми показываются Зулейха из дастана булгаро‐татарского поэта конца XII – начала XIII в. Кул Гали «Кысса‐и Йусуф», Лейли из указанных произведений Низами и Навои, Баян‐ Сылу, Зухра в тюркской народно‐эпической традиции. Таким образом, мотив одиночества героя проходит в народном творчестве сложную эволюцию, проходя через различные стадии, при которых мотив как таковой остается, но меняются его содержание, обоснование и описание. Разно‐ сторонне отражается он и в тюркском народном эпосе, начиная от ранних ска‐ зочно‐мифологических представлений и кончая понятием о богатыре как ис‐ ключительном, единственном в этом мире герое. *** 1 жүктеу/скачать 3,04 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|