В конце они оба умрут

— Я же сказал: 
вали, чтоб я тебя больше не видел
!
Пек переходит на бег зигзагами. Он не оборачивается, не
проверяет, бежим ли мы следом, и не останавливается, чтобы забрать
комиксы и рюкзак.
— Разве не ты рассказывал, что у него друзья в какой-то банде? —
продолжает Малкольм. — Что, если они вернутся за тобой?
— Это не настоящая банда, и вообще его оттуда поперли. Нет
смысла бояться банды, которая сто лет назад его пригрела. Он даже
позвонить им не сможет, ни им, ни Эйми. Об этом мы позаботились. —
Я не хотел, чтобы он набрал Эйми до того, как это сделаю я. Мне
придется с ней объясняться, а я не уверен, что она захочет меня
видеть, если узнает, что я наделал. И не важно, Последний у меня
сегодня день или нет.
— Отдел Смерти тоже теперь ему не дозвонится, — говорит Тэго,
и шея его дважды дергается.
— Я не собирался его убивать.
Малкольм и Тэго молчат. Они видели, как я набросился на него,
будто с цепи сорвался.
Меня продолжает трясти.
Я мог бы его убить, даже при том что не собирался этого делать.
Не знаю, как бы я дальше жил, если бы все же его прикончил. Не-е, все
вранье, я точно знаю как, просто хочу казаться крутым. Но никакой я
не крутой. Я терзаю себя даже за то, что выжил, когда моя семья
погибла, а ведь в их смерти не было моей вины. Без вариантов: я не
смог бы спокойно жить, зная, что забил кого-то до смерти.
Я срываюсь с места и бегу к нашим великам. Мой руль застрял в
колесе Тэго, когда мы бросили их на землю, преследуя Пека.
— Вам со мной нельзя, парни, — говорю я, поднимая свой велик с
земли. — Поняли, да?
— Ну нет, мы за тобой. Просто…

— Не обсуждается, — перебиваю я. — Я бомба замедленного
действия, и даже если вы не взлетите на воздух вместе со мной — все
равно можете обжечься. Причем в буквальном смысле.
— Ты так просто от нас не избавишься, — говорит Малкольм. —
Куда ты, туда и мы.
Тэго кивает, и его голова дергается вправо, а тело — нет, будто не
хочет следовать за мной. Он снова кивает, на этот раз спокойно.
— Вы как будто мои тени, — вздыхаю я.
— Потому что черные? — уточняет Малкольм.
— Потому что вечно ходите по пятам, — говорю я. — Верные до
самого конца.
До конца.
Мы замолкаем. А после садимся на велики и съезжаем с бордюра,
и колеса подпрыгивают на асфальте одно за другим. Как некстати я
сегодня оставил дома шлем.
Тэго и Малкольм не могут торчать со мной весь день, я это знаю.
Но мы плутонцы — братья по интернату — и никогда не
поворачиваемся друг к другу спиной.
— Поехали домой, — говорю я.
И мы едем.

МАТЕО
01:06
Я снова оказываюсь в своей комнате («не вернусь сюда больше
никогда», как же!) — и мгновенно чувствую себя лучше, будто только
что получил еще одну жизнь в компьютерной игре, где мне уже успел
надрать задницу финальный босс. Мое отношение к смерти нельзя
назвать наивным. Я знаю, что мне от нее не уйти, но не обязательно и
рваться к ней сломя голову. Оставаясь дома, я выигрываю время. Я
всегда хотел пожить подольше, и у меня по-прежнему есть
возможность не оказывать самому себе медвежью услугу и не
выходить из дома, особенно в столь поздний час.
Я запрыгиваю в постель с таким облегчением, какое
испытываешь, только когда просыпаешься в школу и понимаешь, что
сегодня суббота. Я накидываю одеяло на плечи, снова открываю
ноутбук и, игнорируя имейл от Отдела Смерти, фиксирующий точное
время моего разговора с Андреа, продолжаю читать вчерашний пост на
форуме «Обратный отсчет»
, 
от которого меня отвлек звонок.
Его написал двадцатидвухлетний Обреченный по имени Кит. В
статусах не так уж много говорилось о его жизни — понять можно
было только то, что Кит был одиночкой, предпочитавшим гулянкам с
одноклассниками пробежки с золотистым ретривером Турбо. Он искал
для Турбо новый дом, потому что не сомневался: отец всучит пса
первому встречному, и его тут же заберут, такой этот Турбо красивый.
Черт, я бы и сам его себе забрал, при том что у меня жуткая аллергия
на собак. Но прежде чем отдать своего пса, Кит вместе с ним в
последний раз оббегал все свои любимые места в городе. Его лента
перестала обновляться где-то в районе Центрального парка.

Я не знаю, как умер Кит. Не знаю, выжил ли Турбо или умер
вместе с хозяином. И не знаю, как было бы лучше. Я ничего не знаю. Я
мог бы посмотреть вчерашнюю статистику по разбойным нападениям
и убийствам в Центральном парке в районе 17:40, когда лента
перестала обновляться, однако пусть лучше эта история останется в
тайне — для моего же собственного душевного спокойствия. Вместо
этого я открываю папку с музыкой и включаю «Звуки космоса».
Пару лет назад сотрудники НАСА создали специальный
инструмент, который позволяет записывать звуки разных планет. Да-
да, мне это тоже сначала показалось дичью, особенно потому, что во
всех фильмах на эту тему говорится, что в космосе звука нет. Но это не
так, звук там есть, просто он существует в форме магнитных
колебаний. В НАСА конвертировали их в доступный человеческому
уху формат, и теперь, даже прячась в своей комнате, я могу познать
волшебство Вселенной. (То, чего явно не хватает людям, не следящим
за последними трендами в сети.) Некоторые планеты звучат зловеще,
как саундтреки к научно-фантастическим фильмам, в которых события
разворачиваются в каком-нибудь инопланетном мире. Под
«инопланетным» в этом случае я понимаю мир, в котором живут
инопланетяне, а не мир за пределами Земли. Нептун звучит как
быстрое течение, Сатурн как-то жутко завывает, и поэтому его я
слушать перестал; то же касается и Урана — только там еще свистят
какие-то ветры, похожие на лазерную перестрелку космических
кораблей. Звуки планет — прекрасная тема для разговора в компании.
Это если вам есть с кем поговорить, а если нет — то они сойдут за
белый шум, под который классно засыпать.
Я отвлекаюсь от мысли о своем Последнем дне, читая другие
истории на форуме «Обратный отсчет» и слушая звуки Земли, которые
всегда напоминают мне успокаивающую птичью трель или тихое
пение кита, в которых в то же время есть нечто странное, нечто

подозрительное, только я никак не пойму что. Музыка Земли чем-то
похожа на музыку Плутона, в которой одновременно слышится шум
моря и шипение змей.
Я включаю трек Нептуна.

РУФУС
01:18
Глухой ночью мы едем в Плутон.
«Плутон» — название, которое мы дали интернату, где оказались,
когда наши родители нас бросили или погибли. И хотя настоящий
Плутон разжаловали из ранга планет в карликовые планеты, мы друг
для друга не перестали быть чем-то важным.
Я остался без семьи только четыре месяца назад, а Тэго и
Малкольм друг с другом гораздо дольше. Родители Малкольма умерли
при пожаре по вине какого-то поджигателя, которого так и не нашли,
но кем бы он ни был, Малкольм надеется, что он горит в аду за то, что
забрал у него семью. Малкольм тогда был тринадцатилетним
хулиганом, который не оказался нужен больше никому, кроме органов
опеки (да и не факт, что им тоже). Мать Тэго бросила его еще
ребенком, а папаша сбежал три года назад, когда не смог больше
оплачивать счета. Месяц спустя Тэго узнал, что его папаня совершил
самоубийство, и с тех пор пацан не пролил по нему ни единой слезы и
даже не поинтересовался, как и где он умер.
Еще до того, как я узнал, что умру, я осознавал, что Плутону
недолго осталось быть моим домом. Приближается день моего
восемнадцатилетия, у Тэго и Малкольма тоже. У них обоих дни
рождения в ноябре. Мы с Тэго поступили в колледж и решили, что
Малкольм может пожить у нас в общаге до тех пор, пока не устроится
сам. А теперь черт знает, что будет дальше, и как же тошно, что меня
все эти проблемы уже не коснутся. Но сейчас Малкольм и Тэго со
мной — и это главное. Они были рядом с того самого дня, как я попал
в интернат. Всегда — и во время семейных праздников, и во время
вечернего нытья — они были рядом, справа и слева от меня.

Останавливаться я не планировал, но все-таки торможу, когда
вижу церковь, куда приходил спустя месяц после несчастного случая.
То были мои первые выходные с Эйми. Здание монолитное, с темно-
красными башенками и отделкой из грязно-белого кирпича. Я хочу
сфотографировать витражи, но, боюсь, вспышка все испортит. А
впрочем, неважно. Если фотография достойна инстаграма, я все равно
накладываю на нее классический черно-белый фильтр. Проблема лишь
в том, что вряд ли снимок церкви, сделанный рукой такого
безбожника, как я, — лучшая последняя фотка для моих семидесяти
подписчиков. (Хештег #вотужнет.)
— Ты чего, Руф?
— Это церковь, в которой Эйми играла для меня на пианино, —
отвечаю я.
Она католичка, но мне свою веру не навязывала. Мы
разговаривали о музыке, и я упомянул, что с недавних пор тащусь от
классики, которую раньше часто включала Оливия, когда занималась.
Эйми решила, что я должен услышать эту музыку вживую, и захотела
лично ее для меня исполнить.
— Нужно рассказать ей о звонке.
Тэго дергается. Уверен, его так и подмывает напомнить мне, что
Эйми хочет от меня отдохнуть, но ведь в Последний день это уже не
имеет никакого значения.
Я слезаю с велосипеда и откидываю подножку. Далеко от парней я
не отхожу, просто делаю пару шагов ко входу, и в этот миг из церкви
выходит священник, сопровождающий женщину в слезах. Она
постукивает кольцами на руке, кажется, с топазами. Похожие мама
как-то заложила в ломбарде, чтобы купить Оливии билеты на концерт
в день ее тринадцатилетия. Должно быть, эта женщина Обреченная
или знает Обреченного. Ночные смены в народе недаром называют
«мертвыми», и сейчас это больше не шутка. Малкольм и Тэго вечно

стебутся над священниками, которые сторонятся Отдела Смерти и его
«нечистых сатанинских видений», но все-таки круто, что некоторые
священники и монахини работают с Обреченными далеко за полночь,
отпуская грехи, крестя некрещеных и все такое прочее.
Если где-то там есть Бог, как верила мама, надеюсь, сегодня он
меня поддержит.
Я звоню Эйми. Шесть гудков, после чего включается голосовая
почта. Я набираю еще раз — та же история. Пробую снова, и голосовая
почта включается уже после трех гудков. Эйми не хочет со мной
разговаривать.
Я набираю сообщение:

жүктеу/скачать 2,17 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: