семьи. Может, они не сдались бы так быстро, когда ситуация казалась
безвыходной. Когда я выбрался из машины, они просто остались на
месте. Не боролись ни секунды, Матео. – Они беспокоились только о
том, чтобы вылез я. – Папа первым делом потянулся к моей дверце, то
же самое сделала мама с
заднего сиденья. И ведь это не потому, что
мою руку как-то там зажало. Я
просто замер, потому что наша
гребаная тачка улетела в реку, но потом взял себя в руки. А они просто
сдались, едва открылась моя дверь. Оливия даже не дернулась к
выходу.
Меня заставили ждать на заднем сиденье скорой, обернув
пахнущим хлоркой полотенцем, а команда
спасателей в это время
вынимала из реки нашу машину.
– В том, что случилось, не было твоей вины. – Матео низко
опускает голову. – Я дам тебе минутку побыть наедине с самим собой,
но буду ждать. Надеюсь, тебе это действительно нужно. – Он отходит,
увозя в сторону мой велик, раньше, чем я успеваю ему ответить.
Мне кажется, что минуты мне не хватит, но тут, сдавшись, я
начинаю
плакать так, как не плакал уже многие недели. Я колочу по
заграждению кулаками, снова и снова бью по перекладине, потому что
моя семья погибла, потому что мои лучшие друзья за решеткой,
потому что моя бывшая девушка нам нагадила,
потому что у меня
появился крутейший друг, но нам не дано провести друг с другом даже
полного дня. Я останавливаюсь, ловя ртом воздух, как будто только что
уделал десятерых амбалов. Мне не нужна даже фотография Гудзона,
поэтому я поворачиваюсь к нему спиной и иду к Матео, который возит
мой велик по асфальту хаотичными петлями.
– Ты
победил, – говорю я. – Это
была хорошая идея. – Он не
злорадствует, как Малкольм, и не подначивает меня, как это делала
Эйми каждый раз, когда выигрывала спор. – Прости,
что на тебя
сорвался.
– Тебе
нужно было
сорваться.
Он продолжает катать велик кругами. Я слежу за ним, и у меня
начинает кружиться голова.
– И то верно.
– Если снова захочешь сорваться, я к твоим услугам. Последние
друзья навеки.