В конце они оба умрут

доберемся до пункта назначения, я планирую совершить что-то
маленькое, но отважное.
РУФУС
14:12
Я замедляюсь, когда мы въезжаем в парк Алтеа. Руки Матео
соскальзывают с моих плеч, и крутить педали сразу становится легче.
Я торможу. Поворачиваюсь, ожидая увидеть, что он разбил лицо или
расколол череп, несмотря на шлем. Но Матео бежит ко мне, и на лице
его сияет улыбка. Он в порядке.
— Ты спрыгнул, что ли?
— Ага! — Матео снимает шлем.
— Сначала ты вообще не хочешь на велик, а теперь берешь и
спрыгиваешь на ходу?
— Я поддался моменту.
Я бы с радостью приписал все заслуги себе, но ведь это желание
всегда сидело в Матео: сделать что-нибудь рискованное и необычное.
Просто он слишком боялся сделать первый шаг.
— Тебе лучше? — спрашивает Матео.
— Немного, — признаюсь я и слезаю с велика. Я хромаю к
пустынной детской площадке, рядом с которой в коробке играют в
гандбол несколько парней, на вид — студентов. Едва кто-то
промахивается, все они гонятся за мячом, и из-под ног у них летят
брызги. Мои баскетбольные шорты намокли и испачкались еще на
кладбище, то же самое случилось с джинсами Матео, поэтому мокрая
скамейка нас не пугает, и мы вдвоем на нее присаживаемся. —
Ужасно, что мы с тобой там оказались.
— Да. Не хочется видеть, как кто-то погибает, даже если ты этих
людей не знаешь.
— Этот взрыв выбил меня из моей зоны пофигизма. Мое «я готов
к тому, что с нами произойдет» — чушь собачья, и мне страшно до
чертиков. Мы реально можем погибнуть в ближайшие полминуты от
какой-нибудь шальной пули, и меня это выбешивает. Каждый раз,
когда я начинаю паниковать, я приезжаю сюда. Неизменно.
— Но ведь и хорошие события тебя сюда приводили, — замечает
Матео. — Например, твой первый веломарафон. — Он глубоко

вздыхает. — И первый поцелуй с какой-то там девчонкой.
— Ага. — Мысль о поцелуе явно не идет у него из головы.
Думаю, интуиция меня не подводит. Я молчу довольно
продолжительный отрезок времени, просто наблюдая за тем, как белки
лазают по деревьям и птицы гоняются друг за другом по земле. — Ты
когда-нибудь играл в «Гладиатора»?
— Игру я знаю, — отвечает он.
— Отлично. А играл?
— Видел, как играют другие.
— То есть нет.
— Нет.
Я встаю, поднимаю Матео за запястья и веду к турникам.
— Как насчет матча? Бросаю тебе вызов.
— Отказаться я не могу, так?
— Конечно нет.
— Мы только что пережили взрыв.
— Тогда что нам еще капелька боли?
Гладиатор на турнике — не такое ожесточенное зрелище, как
древний бой в колизее, но я видел, как, играя в него, мои
одноклассники друг друга калечили. Черт, некоторых из них калечил я
сам. Два игрока (их называют гладиаторами) свешиваются с турников
друг напротив друга и пытаются сбить соперника на землю. Это самая
дикая детская игра, но до ужаса веселая. Мы оба довольно высокие,
так что могли бы просто встать на цыпочки и взяться за перекладину,
но я подпрыгиваю и подтягиваюсь. Матео тоже подпрыгивает и
хватается за турник, но мышцы у него совсем слабые, и уже через
десять секунд он снова оказывается на земле. Тогда он подпрыгивает
вновь и на этот раз удерживается на перекладине. Я считаю до трех, и
мы начинаем раскачиваться друг к другу, стремительно сокращая и без
того маленькое расстояние между нами. На весу я пинаю Матео, и он
резко отклоняется в сторону, едва не упав. Я поднимаю ноги выше и
обхватываю его ими за талию. Матео пытается вывернуться из моей
хватки, а я трясу его изо всех сил, и тут без шансов. Руки начинают
побаливать, и, когда он, смеясь, отпускает свои, я падаю на мат вместе
с ним. Я приземляюсь, и боль волнами прокатывается по моему телу,
но не убивает меня. Мы лежим рядом и смеемся, разминая уставшие
локти и ноги. Наши спины совсем намокли, и мы оба скользим и никак

не можем подняться на ноги. Идиоты. Матео удается встать первым, и
он помогает мне.
— Я же выиграл, да? — говорю я.
— По-моему, ничья, — говорит он.
— Переиграем?
— Нет уж, спасибо. Готов поклясться: пока мы падали, вся жизнь
пронеслась у меня перед глазами.
Я улыбаюсь.
— Хочу сказать тебе кое-что начистоту, Матео. — Я часто
называю его по имени, хотя, очевидно, обращаюсь именно к нему,
просто имя такое клевое — ну серьезно — Матео. — Последние
несколько месяцев были чистым мучением. Я уже безо всяких звонков
чувствовал, что жизнь моя на исходе. Бывали дни, когда я уверял себя,
что смогу доказать погрешимость Отдела Смерти и спрыгнуть в реку
вместе с великом. Но кроме страха я сейчас испытываю огромную
злость, ведь у меня в жизни уже столького не будет. Времени… И всего
прочего, к примеру…
— Ты же не собираешься прикончить себя сегодня, так? —
спрашивает Матео.
— Сам себя я не трону, обещаю. Не хочу, чтобы все
заканчивалось. Только, пожалуйста, прошу, не умирай раньше меня. Я
не хочу этого видеть.
— Только если пообещаешь мне то же самое.
— Мы не можем пообещать это оба.
— Тогда я обещать не стану, — пожимает плечами Матео. — Я не
хочу, чтобы ты видел, как я умру, но и смотреть, как умираешь ты, я
тоже не хочу.
— Ужас какой. Ты действительно готов прослыть Обреченным,
который отказал другому Обреченному в его предсмертном желании?
— Я не стану обещать, что заставлю себя смотреть, как ты
умираешь. Ты мой Последний друг, это меня уничтожит.
— Ты не заслуживаешь смерти, Матео.
— Думаю, никто ее не заслуживает.
— Кроме серийных убийц, да?
Он не отвечает, наверняка думая, что мне его ответ не понравится.
Но если так, то я тем более прав: Матео не заслуживает смерти.

Гандбольный мяч с отскока летит к нам, и Матео подрывается его
поймать. Следом уже бежит один из игроков, но Матео его опережает
и бросает ему мяч.
— Спасибо, — отвечает парень.
Он очень бледен, как будто почти никогда не выходит из дома.
Какую дерьмовую ненастную погодку он выбрал для того, чтобы
погонять мяч. Ему, кажется, лет девятнадцать-двадцать, но не
исключено, что он и нашего возраста.
— Не за что, — говорит Матео.
Паренек собирается было уйти, как вдруг замечает мой велосипед.
— Класс! Это же Trek?
— Да. Покупал для соревнований на пересеченной местности. У
тебя такой же?
— Мой сломался. Тормоза стали отказывать, и крепление на
сиденье слетело. Куплю себе новый, когда найду работу, за которую
платят больше восьми баксов в час.
— Возьми мой, — говорю я. Я могу это сделать. Я иду к своему
велику, который однажды провез меня через адскую гонку и помогал
добраться всюду, куда я только хотел, и качу его навстречу этому
парнишке. — Сегодня твой счастливый день, серьезно. Мой друг не
хочет, чтобы я на нем ездил, так что можешь забирать.
— Ты серьезно?
— Уверен? — спрашивает Матео.
Я киваю.
— Он твой, — говорю я парню. — Попробуй прокатись. Я все
равно скоро перееду и взять его с собой не смогу.
Парень перебрасывает мяч друзьям, которые все это время зовут
его вернуться в игру. Он садится на велик и переключает скорости.
— Погоди. Ты же его ни у кого не спер?
— Не-а.
— Или он неисправный? Ты не поэтому от него отказываешься?
— Он исправен. Слушай, он тебе нужен или нет?
— Да-да, все норм. Может, я тебе хоть сколько-то заплачу?
Я качаю головой.
— Все норм, — эхом отзываюсь я.
Матео отдает парню шлем, но он не сразу его надевает и уезжает к
своим друзьям. Я достаю телефон и несколько раз щелкаю, как он едет

на моем велике, привстав на педалях спиной ко мне, а его друзья на
фоне играют в гандбол. Это шикарный портрет детей — немного
старше меня, но все же детей, не цепляйтесь к словам, — слишком
молодых, чтобы беспокоиться о такой хрени, как предупреждение
Отдела Смерти. Они знают, что их день закончится так же, как обычно.
— Хороший ход, — говорит Матео.
— Я успел прокатиться в последний раз. Я доволен. — Я делаю и
другие фотографии: игра в гандбол в самом разгаре, турники, на
которых мы играли в Гладиатора, высокая желтая горка, качели. —
Пойдем.
Я едва не возвращаюсь за великом, но потом вспоминаю, что
только что его отдал. Мне становится легче, как будто у моей тени
закончился рабочий день и она ушла прочь, показав рукой знак мира.
Матео идет за мной к качелям.
— Ты говорил, что приходил сюда с папой, да? Называть облака и
все такое? Давай покачаемся.
Матео садится на качели, хватается за цепи мертвой хваткой (я-то
знаю), делает несколько шагов назад — и летит вперед. Кажется, что
ногами он может повалить здание. Я фотографирую его, а потом
сажусь на соседние качели, зажав цепи локтями, и умудряюсь сделать
еще несколько фотографий. Риск и для меня, и для телефона (да знаю,
знаю), но после четырех смазанных кадров пятый получается четким.
Матео показывает пальцем на темные дождевые облака, и меня до
печенок пронзает ощущение, что я проживаю этот момент с человеком,
который совсем не заслуживает смерти.
Скоро снова пойдет дождь, но сейчас мы качаемся туда-сюда, и
мне интересно, думает ли Матео о том, что если мы, два Обреченных,
качаемся на качелях друг рядом с другом, то вся конструкция может
рухнуть и убить нас? А может, мы раскачаемся до таких высот, что
буквально вылетим с сидений и умрем при падении? Но я чувствую
себя в безопасности.
Мы замедляемся, и я кричу Матео:
— Плутонцы развеют мой прах в этом парке.
— Место твоих перемен! — кричит Матео, и качели уносят его
назад. — А сегодня есть какие-то перемены? Кроме очевидных?
— Да!
— И какие же?

Я улыбаюсь ему, и наши качели останавливаются.
— Я отдал свой велосипед. — Я знаю, о чем он на самом деле
спрашивает, но не клюю на его наживку. Он должен сам сделать
первый шаг, я не могу украсть такой момент, слишком он важен. Матео
встает, а я продолжаю сидеть на качелях. — Странно думать, что я в
последний раз оказался в этом парке. Во плоти, с бьющимся сердцем.
Матео оглядывается. Он тоже тут в последний раз.
— Ты когда-нибудь слышал о том, как Обреченные превращаются
в деревья? Знаю, звучит как сказка. Но организация «Живая урна» дает
возможность поместить прах человека в биоразлагаемый контейнер,
внутрь которого кладут древесное семечко. Оно вбирает в себя
питательные вещества из праха или типа того. Я сначала думал, это
фантастика. Но нет. Наука.
— И, может быть, тогда мой прах не будет развеян по земле, на
которую гадят собаки, а я продолжу жить в виде дерева?
— Да. И другие подростки будут вырезать в твоей коре сердечки,
а ты сможешь производить кислород. Людям нравится дышать, —
говорит Матео.
Начинает моросить; я встаю с качелей, и за спиной лязгают цепи.
— Пойдем куда-нибудь, где посуше, чудо в перьях.
Вернуться в обличии дерева было бы прикольно, тогда я как будто
снова провел бы детство в парке Алтеа. Но вслух я об этом не говорю,
потому что, блин, нельзя расхаживать по городу, рассказывать кому ни
попадя, что ты хочешь быть деревом, и ожидать, что тебя воспримут
всерьез.

жүктеу/скачать 1,4 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: