Введение Жизнь в реальном времени

девушки поженились сразу же после окончания колледжа, потому что
хотели поехать вместе в Европу, а в 70-х годах ХХ столетия их семьи не
могли закрыть глаза на то, что они еще не женаты. В итоге родители Кейт
провели медовый месяц в Италии и вернулись домой, зачав ребенка. Отец
устроился работать бухгалтером, а мать занималась воспитанием четверых
детей, среди которых Кейт была самой младшей. К моменту нашей встречи
девушка пыталась наверстать то, что упустили ее родители. Кейт казалось,
что это будет лучшее время в ее жизни, но пока что она испытывала только
стресс и тревогу. «Мои двадцать лет меня просто парализуют, – призналась
она. – Никто не говорил мне, что это будет так трудно».
Кейт постоянно размышляла о проблемах двадцатилетних, чтобы
отвлечься от того, что на самом деле происходит в ее жизни, и, как мне
показалось, пыталась делать то же самое и на сеансах психотерапии. Кейт
приходила на них, садилась на диван, сбрасывала обувь, подтягивала
джинсы и затевала разговор о выходных. Наши беседы часто принимали
мультимедийный характер: девушка показывала мне электронные письма и
фотографии, а сигналы о новых текстовых сообщениях назойливо звучали
на протяжении всего сеанса.
Каким-то образом между рассказами Кейт об уик-эндах мне удалось
выяснить следующее: она считает, что хотела бы собирать средства для
благотворительных организаций, а также надеется разобраться в том, чем
она желала бы заниматься в тридцать лет. «Тридцать – это новые
двадцать», – заявила она. Это и была нужная мне подсказка.
Я слишком неравнодушна к молодым людям двадцати с лишним лет,
чтобы позволять Кейт или любому другому представителю этой
возрастной категории напрасно тратить свое время. Будучи клиническим
психологом, который специализируется на развитии взрослых, я видела
множество юношей и девушек старше двадцати, которые не задумываются
о будущем. А потом в тридцать-сорок лет начинают лить горькие слезы,
поскольку им приходится платить высокую цену (в романтическом,
экономическом и репродуктивном смысле) за то, что они не смогли
увидеть перспективу в двадцать.
Мне нравилась Кейт, и я хотела ей помочь, поэтому настояла на том,
чтобы она приходила на сеансы вовремя. Я прерывала ее, когда она
начинала рассказывать о своем последнем партнере, и расспрашивала, как
обстоят дела с получением водительских прав и поисками работы.
Пожалуй, важнее всего было то, что мы с Кейт обсудили, в чем должны
заключаться суть наших сеансов и смысл ее жизни в двадцать с небольшим
лет.

Кейт хотела знать, что лучше – несколько лет посещать сеансы
психотерапии, пытаясь разобраться во взаимоотношениях с отцом, или
потратить эти деньги и время на путешествия по Европе в поисках себя. Я
не поддержала ни один из вариантов и сказала Кейт, что, хотя большинство
психотерапевтов
согласились
бы
с
утверждением
Сократа:
«Неисследованная жизнь не стоит того, чтобы ее прожить», в данном
случае более важным мне кажется не столь известное высказывание
американского психолога Шелдона Коппа: «Непрожитая жизнь не стоит
того, чтобы ее исследовать».
Я объяснила Кейт, что с моей стороны безответственно спокойно
наблюдать за тем, как бесплодно проходят самые важные годы ее жизни.
Безрассудно фокусироваться на прошлом Кейт, зная, что ее будущее в
опасности. Я считала неправильным обсуждать с девушкой ее уик-энды,
если несчастливой ее делали именно будни. Кроме того, я искренне верила
в то, что отношения Кейт с отцом не изменятся до тех пор, пока она не
привнесет в них что-то новое.
Как-то Кейт пришла на очередной сеанс и устало опустилась на диван в
моем кабинете. Еще более печальная и взволнованная, чем обычно, она
смотрела в окно и нервно перебирала ногами, рассказывая о воскресной
встрече за обедом с четырьмя подругами по колледжу. Две из них
приехали в город на конференцию. Одна только что вернулась из Греции,
где записывала колыбельные в рамках работы над диссертацией. Еще одна
привела с собой жениха. Когда все уселись за стол, Кейт посмотрела на
подруг и поняла, что ей нечем похвастаться. Ей требовалось то, что у них
уже было (работа, цель или любимый человек), поэтому она провела
остаток дня в поисках нужной информации на сайте электронных
объявлений Craigslist. Большинство вакансий (а также мужчин) показались
ей неинтересными. Кейт начала сомневаться, что сможет получить то, к
чему стремится. В итоге девушка отправилась спать, чувствуя себя
обманутой.
Кейт в отчаянии сказала: «Мне уже двадцать с лишним лет. Сидя в
ресторане, я поняла, что мне нечего рассказать о себе. В моем резюме нет
ничего интересного. По сути, у меня нет достойного резюме. У меня нет
любимого человека. Я даже не знаю, что делаю в этом городе. (Она достала
носовой платок и расплакалась.) Меня просто поразила мысль о том, что
значение открытых дорог сильно преувеличено. Мне бы хотелось быть
более… не знаю… целеустремленной, что ли».
В случае Кейт еще было не поздно что-то изменить, но ей
действительно следовало начинать действовать. К моменту окончания

курса психотерапии у нее была своя квартира, водительские права,
перспективный
друг
и
работа
по
сбору
пожертвований
в
благотворительной организации. Даже отношения с отцом стали
улучшаться. Во время нашего последнего сеанса девушка поблагодарила
меня за то, что я помогла ей наверстать упущенное. Она сказала, что
наконец-то ее жизнь протекает «в реальном времени».
Возраст от двадцати до тридцати лет и есть то реальное время, которое
нужно прожить надлежащим образом. Культура, в которой принято
считать, что тридцать – это новые двадцать, приучила нас к тому, что
период от двадцати до тридцати не играет особой роли в нашей жизни.
Зигмунд Фрейд как-то сказал: «Любовь и работа, работа и любовь – вот и
все, что делает нас людьми». В наши дни эти аспекты жизни человека
обретают форму в более позднем возрасте, чем в прежние времена.
Когда родителям Кейт шел третий десяток, средний возраст вступления
в брак и появления первого ребенка составлял двадцать один год
[2]
.
Образование ограничивалось окончанием средней школы или колледжа, и
молодые родители занимались главным образом зарабатыванием денег и
ведением домашнего хозяйства. Поскольку дохода одного из супругов
было достаточно для содержания семьи, мужчины в большинстве случаев
работали, а две трети женщин – нет. Люди могли проработать в одной и
той же сфере всю жизнь. В то время средняя цена дома составляла 17 000
долларов
[3]
. Разводы и контрацептивы только начали получать широкое
распространение.
Затем на протяжении жизни одного поколения произошел огромный
культурный сдвиг
[4]
. На рынке появилось множество надежных и удобных
противозачаточных средств; многие женщины получили возможность
работать. К началу нового тысячелетия только половина молодых людей
вступали в брак до тридцати, а еще меньше заводили детей. Все это делало
возраст от двадцати до тридцати лет временем новообретенной свободы.
Стало преобладать мнение, что учиться в колледже – это слишком дорого и
не так уж необходимо и что важнее учиться в университете, но в обоих
случаях остается достаточно времени для досуга.
На протяжении сотен лет юноши и девушки после двадцати
переставали быть детьми и сразу же становились мужьями и женами.
Однако буквально за несколько десятков лет у молодых людей появился
еще один промежуток времени для развития. Но молодые люди, подобные
Кейт, не понимали, как правильно использовать период между жизнью в
родительском и собственном доме, купленным в кредит.

В итоге возраст от двадцати до тридцати лет стал для молодых людей
временем неопределенности. В 2001 году в журнале Economist вышла
статья под названием Bridget Jones Economy («Экономика Бриджит
Джонс»)
[5]
, а в 2005-м основная статья одного из номеров журнала Time
была
озаглавлена
так:
Meet
the
Twixters
(«Познакомьтесь
с
твикстерами»
{1}
)
[6]
. В обоих журналах говорилось о том, что в наше время
возраст от двадцати до тридцати лет стал тем периодом, когда юноши и
девушки могут распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению
и располагают необходимыми для этого средствами. В 2007 году этот
возраст уже начали называть «годами странствий» – предполагалось, что
молодые люди должны посвятить их путешествиям
[7]
. Журналисты и
исследователи окрестили юношей и девушек старше двадцати «взрослыми
детьми», «предвзрослыми» и «юными взрослыми».
Некоторые говорят, что возраст от двадцати до тридцати лет – это
продолжение юности, тогда как другие считают эти годы началом
взрослости
[8]
. Это так называемое смещение временных рамок взросления
понизило статус молодых людей двадцати-тридцати лет до «не совсем
взрослых», – и это тогда, когда им больше всего необходимо
действовать
[9]
. В итоге Кейт и подобные ей молодые люди попали в
водоворот предвзятости и непонимания, что привело к слишком
упрощенному
восприятию
десятилетия,
определяющего
всю
их
дальнейшую взрослую жизнь.
Однако, даже несмотря на наше пренебрежительное отношение к
молодым людям двадцати с лишним лет, мы порой делаем из них фетиш.
Массовая культура чрезмерно сфокусирована на этой возрастной
категории, подавая ее как годы беззаботности, когда от жизни необходимо
взять все сполна. Дети-знаменитости и обычные подростки проводят свою
юность так, будто им уже за двадцать, а молодые взрослые одеваются и
ведут себя как герои реалити-шоу «Реальные домохозяйки», чтобы
выглядеть на двадцать девять лет. В итоге юноши и девушки выглядят
старше, а взрослые люди – моложе, что превращает взрослую жизнь в один
длинный период двадцатилетия. Для описания ситуации, когда человек
ведет один и тот же образ жизни и придерживается одних и тех же
взглядов с юности до самой смерти, даже изобрели новый термин –
«амортальность»
[10]
.
Это противоречивая и опасная идея. С одной стороны, нам пытаются
внушить, что возраст от двадцати до тридцати не играет особой роли в
жизни человека, а с другой – происходит гламуризация и едва ли не

одержимость этим возрастом, но мало что напоминает нам о том, что в
жизни есть и много других важных вещей. Все это приводит к бездумной
растрате самых трансформационных лет своей взрослой жизни, а
расплачиваться за это приходится в последующие десятилетия.
Сформировавшееся в нашей культуре отношение к двадцати-
тридцатилетним в какой-то мере напоминает те старые добрые времена,
когда Америка находилась в состоянии иррационального изобилия.
Двадцатилетние молодые люди XXI столетия выросли во времена бума
доткомов
{2}
, увеличения порций блюд в ресторанах быстрого питания,
пузыря на рынке недвижимости и чрезмерного оживления на Уолл-стрит.
В стартапах
{3}
считали, что их элегантные сайты будут стимулировать
спрос и помогут делать деньги; люди не думали о калориях, которые
получают вместе с увеличенными порциями; домовладельцы не
сомневались, что их дома всегда будут расти в цене; финансовые
аналитики считали, что рынок неизменно будет пребывать в состоянии
подъема. Взрослые всех возрастов позволили тому, что психологи
обозначают термином «нереалистичный оптимизм» (мысль о том, что с
вами никогда не случится ничего плохого), взять верх над логикой и
здравым смыслом. Взрослые всех категорий не смогли просчитать
возможные последствия. В итоге поколение двадцати-тридцатилетних
стало новым «пузырем», и он вот-вот может лопнуть.
У себя в кабинете я не однажды видела, как это происходит.
Мировой экономический кризис, последствия которого ощущаются до
сих пор, вызвал у многих юношей и девушек двадцати с небольшим лет
ощущение недостаточной зрелости и даже опустошенности. В наши дни у
этих молодых людей более высокий уровень образования, чем когда бы то
ни было, но они реже находят работу после окончания учебы. Многие
молодые специалисты получают свой первый трудовой опыт за рубежом,
поэтому им нелегко укрепить свое положение дома
[11]
. В условиях
сокращения темпов экономического роста и увеличения численности
населения безработица достигла самого высокого уровня за несколько
десятилетий
[12]
. После окончания учебы молодые специалисты могу
рассчитывать разве что на неоплачиваемую стажировку в качестве своей
первой работы
[13]
. Примерно четвертая часть двадцати-тридцатилетних
остается без работы, а еще четверть работает на условиях частичной
занятости
[14]
. С учетом инфляции юноши и девушки двадцати с лишним
лет, у которых есть полноценная работа, зарабатывают меньше, чем их
ровесники в 1970-х годах
[15]
.

Поскольку краткосрочная работа заняла место долгосрочной карьеры,
молодые люди после двадцати часто меняют работу: только за третий
десяток лет жизни в их резюме появляется в среднем несколько мест
работы. Треть юношей и девушек в этом возрасте меняют место
жительства, оставляя своих родных и друзей
[16]
. Примерно один из восьми
возвращается в родительский дом, причем не в последнюю очередь
потому, что заработная плата у него достаточно низкая, а задолженность по
кредитам на обучение – большая: за последние десять лет число студентов,
у которых эта задолженность превышает 40 000 долларов, увеличилось в
десять раз
[17]
.
Создается впечатление, что все хотят оставаться двадцатилетними, за
исключением тех, кому действительно исполнилось двадцать с лишним
лет. Утверждение «тридцать – это новые двадцать» начинает вызывать у
молодых людей совсем другую реакцию: «Боже, надеюсь, что это не так».
Каждый день я работаю с молодыми людьми, которые чувствуют себя
обманутыми заверениями, что возраст от двадцати до тридцати станет
лучшим периодом их жизни. Людям кажется, что проводить сеансы
психотерапии с теми, кому двадцать с небольшим, – это выслушивать
истории о приключениях и несчастьях беззаботных юношей и девушек, – и
в какой-то мере это действительно так. Но за закрытыми дверями мои
клиенты говорят о том, что их тревожит на самом деле:
• У меня такое ощущение, словно я посреди океана. Как будто я могу
плыть в любом направлении, но земли нигде не видно, и я не знаю, куда
плыть.
• У меня такое чувство, что нужно и дальше заводить случайные связи
и смотреть, что из этого выйдет.
• Я не знала, что буду каждый день плакать на работе.
• В двадцать с лишним лет совсем по-другому воспринимаешь время.
Впереди масса времени, когда должно произойти много интересного.
• Моей сестре тридцать пять лет, и она до сих пор не замужем. Я с
ужасом думаю о том, что то же самое произойдет и со мной.
• Не могу дождаться, когда избавлюсь от своих двадцати с лишним лет.
• Мне бы лучше не заниматься этим после тридцати.
• Вчера вечером я молилась о том, чтобы в моей жизни наступила хотя
бы какая-то определенность.
В Соединенных Штатах молодых людей в возрасте от двадцати до
тридцати лет свыше пятидесяти миллионов, и в жизни большинства из них
присутствует поразительная, беспрецедентная неопределенность. Многие

из этих юношей и девушек не имеют ни малейшего представления о том,
чем будут заниматься или с кем жить через два года или даже через десять
лет. Они не знают, когда будут счастливы или смогут оплачивать свои
счета. Они задаются вопросом, кем быть – фотографами, юристами,
дизайнерами или банкирами. Они не знают, когда в их жизни появятся
серьезные отношения – после нескольких свиданий или через много лет.
Их беспокоит вопрос о том, смогут ли они завести семью и долго ли
продлится их брак. Попросту говоря, они не знают, наладится ли их жизнь
и какое будущее им уготовано.
Неопределенность вызывает у людей ощущение тревоги, а развлечения
стали в XXI столетии настоящим «опиумом для народа». В итоге молодых
людей старше двадцати искушают и даже поощряют, предлагая закрыть на
все глаза и надеяться на лучшее. В 2011 году в журнале New York Magazine
была опубликована статья, в которой утверждалось, что «на самом деле у
молодежи все в порядке и что хотя нынешнее поколение юношей и
девушек в возрасте двадцати-тридцати лет столкнулось с самыми худшими
экономическими условиями за период после Второй мировой войны, они
все же настроены оптимистично»
[18]
. В этой статье говорится о том, что
при наличии огромного количества бесплатной музыки в сети «не нужно
много денег на покупку большой коллекции музыкальных записей». Автор
статьи утверждает, что Facebook, Twitter, Google и бесплатные прикладные
программы «сделали жизнь с ограниченным бюджетом гораздо
увлекательнее».
Существует такая поговорка: «Надежда – это хороший завтрак, но
плохой ужин»
[19]
. Надежда – это действительно полезное состояние души,
помогающее многим подавленным юношам и девушкам двадцати с
лишним лет выбираться из постели утром, однако в конце дня им
необходимо нечто большее, чем оптимизм, потому что к концу третьего
десятка лет у них возникнет потребность в чем-то большем, чем
развлечения и коллекции музыкальных записей.
Мне это хорошо известно даже не столько по сеансам с
двадцатилетними молодыми людьми, которые пытаются преодолеть какие-
то трудности, сколько по сеансам с твикстерами – людьми тридцати-сорока
лет, очень сожалеющими, что не сделали все по-другому. Я своими
глазами видела, какие душевные муки испытывают люди, которым
кажется, что их жизнь не удалась. Мы часто слышим, что тридцать – это
новые двадцать, но будь то в период экономического кризиса или нет,
когда дело касается работы и любви, разума и тела, сорок лет – это

совершенно определенно не новые тридцать.
Многие молодые люди между двадцатью и тридцатью считают, что
после тридцати их жизнь быстро наладится. Возможно, это так, но все же
это будет совсем иная жизнь. Нам кажется, что если в нашей жизни не
произойдет ничего интересного в двадцать с чем-то лет, то это случится
после тридцати. Мы считаем, что, избегая принятия решений в настоящий
момент, мы оставляем возможности открытыми, но отказ сделать выбор –
это тоже выбор.
Когда мы оставляем все на потом, после тридцати на наши плечи
ложится огромный груз: нам нужно в чем-то добиться успеха, жениться
или выйти замуж, выбрать город для проживания, заработать деньги,
купить дом, получить удовольствие от жизни, поступить в университет,
основать бизнес, добиться продвижения по службе, накопить денег на
учебу и пенсию, родить двоих или троих детей – и все это в очень сжатые
сроки. Многие из этих задач просто несовместимы; кроме того, как
показывают последние исследования, после тридцати гораздо труднее
заниматься всем этим одновременно
[20]
.
В тридцать лет жизнь не заканчивается, но ощущается совершенно по-
другому. Пестрое резюме, отображающее свободу третьего десятка,
вызывает подозрения и приводит в замешательство. Удачное первое
свидание приводит скорее не к мечтаниям о «том самом, единственном
любимом человеке», а к просчитыванию вариантов, как поскорее выйти
замуж и родить ребенка.
Безусловно, в жизни многих молодых людей именно так все и
происходит, а супружеские пары, созданные из людей старше тридцати,
часто говорят о том, что в их жизни появились новые цель и смысл. Однако
многие испытывают в этом возрасте глубокое, мучительное чувство
сожаления: они знают, что не смогут обеспечить своих детей так, как им
хотелось
бы;
обнаруживают,
что
проблемы
с
репродуктивной
способностью или полное истощение сил не позволяют им иметь такую
семью, как мечталось; осознают, что им будет почти шестьдесят, когда их
дети поступят в колледж, и почти семьдесят, – когда у них будет свадьба;
понимают, что могут так и не увидеть внуков.
Многие родители (такие как родители Кейт) стараются защитить детей
от своего варианта кризиса среднего возраста (от своего сожаления о том,
что они остепенились слишком рано), но они не замечают, что их детям
грозит кризис среднего возраста совершенно иного рода. Кризис среднего
возраста нового тысячелетия – это осознание того, что, пытаясь взять от
жизни как можно больше, ничего не упустив, мы упускаем порой самое

важное. Это осознание того, что сделать что-то позже далеко не всегда
означает сделать это лучше. Многие умные и успешные люди тридцати-
сорока лет сокрушаются по поводу того, что теперь им приходится
наверстывать упущенное. Они смотрят на себя (и на меня, сидя в моем
кабинете) и говорят о своих двадцати с небольшим так: «Что я делал? О
чем я только думал?»
Я призываю двадцати-тридцатилетних в полной мере использовать
потенциал третьего десятка своей жизни, свой статус взрослых людей и
свое будущее. Эта книга объяснит, почему они должны это сделать и как
этого добиться.
В оставшейся части книги я попробую убедить вас в том, что
тридцать – это не новые двадцать, и не потому что двадцатилетние юноши
и девушки не стремятся или не должны браться за ум раньше, чем это
делали их родители. Практически все согласны с тем, что сегодня работа и
любовь появляются в жизни человека позже не только из-за определенных
экономических причин, но и просто потому, что это стало возможно. Я
попытаюсь донести до вас мысль о том, что тридцать – это не новые
двадцать именно потому, что современные молодые люди начинают
задумываться о будущем позже, чем в свое время их родители. Я хочу
убедить вас в том, что возраст от двадцати до тридцати – это не период
бездеятельности, не играющий особой роли в жизни человека, а самый
благоприятный этап для дальнейшего развития.
Почти во всех направлениях развития существует так называемый
критический период, когда человек больше всего готов к переменам и
обычное
воздействие
внешних
факторов
способно
привести
к
кардинальной трансформации личности
[21]
. Дети без всяких усилий
осваивают язык, который слышат до пяти лет. Бинокулярное зрение
формируется на протяжении первых восьми месяцев жизни. Такие
критические периоды и есть те окна возможностей, когда обучение
проходит очень быстро. По истечении этих периодов все дается гораздо
труднее.
Возраст от двадцати до тридцати лет – это критический период
взросления. В этот отрезок времени легче всего заложить основы той
жизни, которую мы хотим прожить. Чем бы мы ни занимались, третий
десяток – это переломный этап (период серьезной реорганизации), а
события, происходящие в это время, оказывают несоразмерно большое
влияние на нашу взрослую жизнь.
Книга состоит из трех частей («Работа», «Любовь», «Разум и тело»), из
которых вы узнаете о четырех отдельных (но взаимосвязанных)

критических аспектах жизни человека в возрасте от двадцати до тридцати
лет. Прочитав раздел «Работа», вы поймете, почему опыт работы в этом
возрасте имеет самые серьезные последствия для дальнейшей жизни, даже
если вам досталось не такое уж и престижное место. Из раздела «Любовь»
узнаете, почему выбор партнеров после двадцати важнее решений,
принимаемых вами в отношении профессиональной деятельности. А в

жүктеу/скачать 1,49 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: