§ 2. Проблема ориентации сознания общества

и отрицательных реакций. 
Но поскольку наше общество при всех его странностях и болезнях не было 
архаическим, не было и «однородным», поскольку оно складывалось из деятельности 
различных социальных субъектов, далеко не одинаково развитых индивидов, постольку оно 
(и его сознание) не действовало и не могло действовать по двузначной логике «свое – 
чужое». 
Поэтому общественное сознание, как оно представлялось политиками и идеологами, не 
совпадало с тем реальным сознанием общества, которое получало лишь частичное, 
косвенное выражение и вместе с тем функционировало в реальных субъект-субъектных 
взаимодействиях. 
Идеологически определяемое общественное сознание являлось неким обобщенным 
сознанием людей, представленным в основном в санкционированных, «одобренных» 
формах. Все, что не укладывалось в эти формы, списывалось на счет отставания сознания и 
его пережитки. 
Скрытая стандартность такого общественного сознания становилась явной, когда 
возникал вопрос о формировании индивидуального сознания, социализации личности, как «о 
заполнении» контура со-знания и личностного пространства готовыми социальными 
формами. Здесь, кстати сказать, проявилась тенденция, характерная не только для 
догматического марксизма, но и для социологического позитивизма, в особенности 
функционализма, широко внедрявшего (и внедрившего) идею социализации и в 
социологические концепции, и в обыденное поведение людей. Шла ли речь о формировании 
личности или о ее социализации, фактически имелась в виду практика «погружения» 
человека в среду заранее приготовленных ориентаций, характеристик и идей. 
По сути, общественное сознание оказывалось отчужденным от людей идеологической 
конструкцией, которую затем необходимо было включать в реальное поведение людей, а им 
отражать и осваивать или даже «творчески» развивать. 
В некоторых важных своих аспектах это общественное сознание аналогично 
общественной собственности, как бы принадлежащей всему обществу и никому из субъектов 
в отдельности. Анонимность того и другого оказывается кажущейся. За нею прячутся 
определенные социально-политические структуры, определенные позиции, субъекты и 
интересы. 
Отчужденное общественное сознание обнаруживает свою функцию быть 
идеологическим выражением отчужденной общественной собственности, т.е. как раз и 
скрывает тот факт, что собственность не является общей, а находится во владении субъектов, 
сконцентрированных вокруг властных структур. 
Идея общественного сознания как сознания общего действовала в качестве 
идеологического манипулятора, поощряющего индивидов, мысливших в рамках общего 
понимания, и угрожавшая переходившим эти рамки внешней опасностью либо отрывом от 
общей основы. 
В качестве философской «подпорки» этот манипулятор использовал гносеологическую 
трактовку сознания, причем – что немаловажно – классическую схему субъект-объектного 
отношения. Тем самым сознание реального человеческого субъекта редуцировалось к 
познанию, а познание – к отражению, причем «отражать» предлагалось структуру общества 
так, как она изображалась в идеологизированном общественном сознании. А если речь 
заходила о бытии, то его следовало понимать как некую данность, как прочное, независимое 
от индивидов квазиприродное образование. 
К сказанному остается добавить, что в этой расшифровке общественного сознания 
использованы приемы Марксова анализа превращенных форм, положения Марксовой 
онтологии сознания. Дело приобретает иронический оборот: догматическая теория, 
называвшая себя марксистской, оказывается уязвимой в наибольшей степени именно там, 
где она соприкасается с Марксовой критикой идеологии. 
Догматический характер этой теории проявляется и в попытке определить некую 

общую структуру общественного сознания, общую не только для пребывающих в нем 
индивидов, но и для различных обществ, культур и исторических интервалов. 
Предполагалось, что имеется некая «сквозная» для различных культур и исторических 
этапов проблематика общественного и индивидуального сознания, форм общественного 
сознания и его уровней. 
Поскольку доминировал гносеологический подход, оказывалось возможным говорить и 
спорить о том, какое сознание лучше отражало соответствующее бытие; типичным 
оказывалось сопоставление различных форм – мифологии, религии, искусства, философии, 
науки – по тому, как они справляются (не справляются) с отражением действительности, как 
они выглядят в свете объективной истины. Речь – не о том, что всякое сознание содержит в 
себе познавательный момент, а именно об отражательной «способности» разных форм 
общественного сознания. 
Вопрос о социальной функции этих форм, т.е. о том, зачем общество создает именно 
разные формы, почему бы ему, скажем, не ограничиться в отражении бытия одной наукой? – 
этот вопрос оставался в тени. 
Так же примерно обстояло дело и с исторической характеристикой форм. т.е. 
допускалось наличие исторических особенностей, например, в развитии искусства на разных 
этапах социального процесса. И здесь тоже дело упрощалось, поскольку историчность форм 
зачастую определялась их вписанностью в разные социально-классовые структуры. 
Проблема уровней сознания – обыденного и научного, психологического и 
идеологического – тоже была в значительной степени гносеологизирована, а их историческая 
дифференциация и взаимосвязь также не получили достаточно конкретного освещения. 
На этой проблеме имеет смысл остановиться более подробно, она позволяет увидеть 
некоторые сдвиги в соотношении уровней и прояснить ситуацию, в которой оказалось 
сознание нашего общества. 

жүктеу/скачать 0,95 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: