Возможен вопрос: кому принадлежит сознание? Если оно формируется в ходе
человеческого взаимодействия, т.е. является почти буквально во взаимопонимании
нескольких, двух как минимум, субъектов, так, может быть, оно вообще субъекта, т.е.
хозяина, не имеет и существует как своего рода абстракции, само по себе?.. Действительно,
оно вроде бы принадлежит отдельному человеку и вместе с тем оживает лишь в «поле» его
реальных или предполагаемых взаимодействий с другими людьми…
Культурный аспект этой
проблемы состоит в том, что полнота сознания достигается
тогда, когда оно перестает работать в автоматическом режиме, когда условием его
раскрытия, оживления, напряжения оказывается другой человек (другая культурная
целостность), не «укладывающийся» в его рамки.
Сознание распространяется как своего рода волна, оно обнаруживает другого человека
и находит в нем границу и проблему, возвращается к своему «источнику», захватывая по
пути новые образы и понятия, и заставляет своего недоопределившегося владельца
определить контуры собственного бытия, а заодно и освоиться с сознанием.
Отметив такую биполярность сознания, можно сказать, что в роли «другого»
оказывается не обязательно единичный человек, эту роль могут выполнить социальные или
природные системы, «превышающие» человека, например биосфера, космос и т.д. Однако
сразу следует добавить: они так или иначе стимулируют сознание через образ человека,
через олицетворение и очеловечивание проблем, требующих от сознания полноты
напряжения.
Элементарное социальное пространство, в котором формируются задатки человеческой
личности, – это
пространство непосредственного контакта между людьми. «Распадаясь» на
ребенка и взрослого, это пространство обретает невидимые связи, оформляющие восприятия
младенца, выявляющие границы его телесного бытия, его самоощущения, первые его мысли
«о себе», отличном от другого.
Впоследствии, закрепившись в конкретном пространстве, вступая в контакт с разными
людьми, выделив внешние стандарты и языки общения, ребенок вместе с тем полностью
«присваивает» себе формы своего сознания и деятельности, отождествляет их со своею
телесностью. Пространство его сознания оказывается сложно структурированным; одни его
уровни и секторы оказываются доступными, другие труднодостижимыми, закрытыми или
как бы даже занятыми другими людьми. Эта ситуация может восприниматься как
естественное состояние дел, как логика вещей.
Столкновение с серьезными жизненными и человеческими
проблемами заставляет
человека «вернуться» от обобщенных образов и понятий, от стандартных схем построения
деятельности и сознания к конкретной характеристике средств взаимодействия с другими
людьми, к определению границ и возможностей своего собственного бытия.
Культурная достаточность индивида в этом плане предстает и его способностью
структурировать с помощью сознания свое бытие, и его
способностью преобразовывать эту
структуру.
Таким образом, сознание оказывается средством преодоления замкнутости
человеческого бытия на самое себя и в этом плане открытием бытия к другому бытию,
средством со-бытия людей.
Если мы рассуждаем об отдельном человеческом индивиде, то жизненное
пространство, в котором «оперирует» его сознание, может рассматриваться как своего рода
«печать», которую индивид накладывает на социальную реальность. Структурирование
пространства тогда может быть истолковано как продукт развертывания самого сознания,
как условие формирования и нормального функционирования психики индивида.
Необходимость для нормальной психики человека структурно оформлять пространство была
исследована и показана гештальт психологией, в
частности Куртом Левиным. Именно на
этом он строил свою концепцию мотивации личности. Однако в этом описании, так или
иначе, на первом плане – психологический аспект проблемы. И ему можно противопоставить
другой, когда структура жизненного пространства человека, в которой он развертывает свое
социальное бытие, существует сама по себе, независимо от его психики и сознания.
Такого рода представления были реализованы в натуралистических и позитивистских
моделях общества и социальной структуры в
широком смысле слова. Для этих построений
не было особой нужды в сознании людей. Оно, конечно, как-то включалось в эти
представления, но присутствовало там то ли как надстройка, то ли как пристройка, то ли как
«амортизатор» жестких структурных взаимодействий.
Сознание в таких схемах социального бытия не было «незаменимым» моментом.
Выражаясь более конкретно, это
было и не сознание как таковое, а стандартизированная
психика людей, обеспечивающая стабильность социальных форм, а людям служившая в
качестве аппарата отражения сложившейся композиции социальности.
Другое дело, когда реально возникает проблема трансформации и обновления
социальных структур. Как только она выявляется, сразу на первый план выдвигается вопрос
о субъектах обновления или становления социальных форм. Точнее: субъекты эти
самоопределяются, и через это
самоопределение происходит проработка, выдвижение и
закрепление новых структурных образований. Тогда и сознание работает с напряжением,
раскрывает или наращивает свои потенции как конструктивный принцип построения
пространств и форм человеческого взаимодействия.
И это уже не просто проекция бытия отдельной личности на социальное пространство.
Это – множество проекций, взаимодействующих и перекрывающих друг друга,
противоречащих и сочетающихся, намечающих новый строй межсубъектных связей,
ориентирующих людей на его воплощение в стабильные социальные формы. Такая работа
сознания предполагает содействие различных конкретных субъектов. Она возможна в среде,
гарантирующей различным субъектам широкие возможности для самоутверждения,
лимитирующей действия субъектов не силой принуждения (или его постоянной
опасностью), а нормами, выработанными, воспринятыми и защищаемыми прежде всего
самим процессом их бытия.
В
такой структуре социального бытия главным вопросом сознания оказывается не
вопрос о том, что оно сознает, не вопрос знания или отражения. На первый план выступают
другие вопросы: кто сознает, почему он направляет сознание на это и оставляет вне сознания
другое!
Достарыңызбен бөлісу: