ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ  АСПЕКТЫ  РЕФЛЕКСИИ

9 
Как видим, важным аспектом рефлексии является ее личностный характер: «рефлексия не может 
быть не личностной, а личность без рефлексии теряет свое предназначение», — пишет Г.Н.Солнцева, 
которая рассматривает рефлексию как феномен сознания (именно наличием рефлексии человек отли-
чается от животного). Регуляция человеческой деятельности обеспечивается сознанием как функцией 
отражения  себя  посредством  взаимодействия  с  другими  людьми  и  рефлексией  как  способностью  к 
такому  отражению.  Собственно  говоря,  человеческое  поведение  определяется  результатом  транс-
формации  первичного  образа  в  систему  «вторичного»  отражения  в  сознании
5
.  По  отношению  к со-
знанию  рефлексия — тип  связи  бытия  (социологический  аспект);  системное  качество  предметно-
логических отношений, преобразующее инерцию отражения в динамику целеполагания (гносеологи-
ческий аспект), способ организации внутреннего опыта, обособляющий сферу идеального отражения 
(психологический  аспект).  Сознание  и  рефлексия  диалектически  тождественны:  они  совпадают  по 
своим генетическим источникам, но различаются как деятельность и ее структура»
6
.  
Важным аспектом в теории рефлексии является вопрос о связи рефлексии и творчества как про-
цесса генерирования не просто новой, но, что существенно важнее, — нетривиальной информации»
7
. 
Рефлексия с точки зрения психологии предстает в качестве одного из компонентов мышления как сис-
темы иерархически взаимодействующих уровней (личностного, рефлексивного, предметного и опера-
ционального), при этом предметно-операциональное развитие познавательной деятельности регулиру-
ется рефлексивно-личностными параметрами. Продуктивность мыслительного процесса зависит от его 
осознанности,  субъектом  же  осознания  является  личность  в  целом,  «рефлексирующая  не  только  над 
совершаемой деятельностью, но в связи с ней и над своей индивидуальностью, своим «я»
8
.  
Если  говорить  о  связи  рефлексии  и  творчества,  то  по  мнению  психологов  основная  функция 
рефлексии в творческом процессе связывается с осознанностью средств решения и их поиском в про-
цессе мышления. Для творческого решения проблем субъект должен владеть принципами и приема-
ми  рефлексивного  мышления.  Неотъемлемой  частью  творческого  (научного)  процесса  является  
освоение научного (научно-технического) текста, а поскольку рефлексия является одной из наиболее 
существенных имманентных особенностей организации знаний, всякого действительного познания и 
творческих процессов, то ее роль освоения реципиентом текста достаточно велика: именно рефлек-
сия, связывая опыт знания и мыследействования реципиента с текстовыми ситуациями, обеспечивает 
движение мысли от языка к действительности, выводит мышление реципиента текста за пределы на-
личного  знания  и,  таким  образом,  становится  механизмом  его  развития.  По  существу,  творческие 
процессы выступают в виде различных форм рефлексии реципиента над научным текстом — пони-
мания,  переосмысления,  додумывания,  активного  мышления,  решения  задач  и  проблем,  корректи-
ровка деятельности проблематизации
9
.  
Отсюда  вытекает  проблема  практического  аспекта  рефлексии:  реализации  рефлектирующей 
мыследеятельности реципиента в процессе языкового оформления (создания оптимальной языковой 
формы)  специального  (научного)  текста.  Роль  формы  научно-технического  текста  трудно  переоце-
нить — в аспекте практически ориентированной рефлексии научный текст должен быть рефлексив-
но-воздействующим (в соответствии с рефлексивно-воздействующей функцией языка), когда форма 
становится  средством  «динамического  становления  смысла» (В.В.Виноградов),  когда  используются 
языковые  средства  и  приемы,  способствующие  активизации  рефлексии  реципиента,  его  глубокому 
проникновению в содержание текста.  
Изучение рефлексии с позиции психологии предполагает выделение типов рефлексии в разных 
параметрах. Поскольку рефлексия связывается со способностью субъекта рассматривать самого себя 
в качестве объекта изучения, то в зависимости от проявления личности как объекта рефлексии раз-
личают: 
− интеллектуальную рефлексию, направленную на осознание и осмысление форм и предпосылок 
человеческого мышления и познания; 
− психологическую  рефлексию,  связанную  с  самопознанием  субъекта,  с  анализом  им  своих 
внутренних психических актов и состояний; 
− феноменологическую рефлексию — как универсальный способ анализа самопознания; 
− экзистенциальную рефлексию, нацеленную на выяснение условий и факторов бытия субъекта
10
.  
Важным с точки зрения изучения рефлексии как феномена является параметр целеполагания в 
рефлексивном процессе. Целью рефлексии может быть: 
− получение информации (гностический вид); 
− передача информации (информирующий вид); 
− физическое воздействие (аффективный вид)
11
.  

10 
Наконец, весьма важным для нашего анализа рефлексивной области языка является выделение 
двух типов интеллектуальной рефлексии: элементарной, направленной на анализ обыденного знания, 
и научной, направленной на анализ теоретического знания.  
Таким  образом,  протекание  различных  процессов  интеллектуальной  деятельности  человека, 
проявляющихся  в  его  речевой  деятельности,  неразрывно  связано  с  рефлексивной  деятельностью. 
Значимость  рефлексивной  деятельности  определяется  тем,  что,  будучи  компонентом  психологиче-
ской структуры человека, рефлексия является основой развития и изменения человека — именно она 
осуществляет обратную связь в жизнедеятельности человека
10
. 
Как уже отмечалось, в общем виде личностная рефлексия понимается как «отношение мышле-
ния к самому себе, направленность его на самого себя, посредством чего выявляются и описываются 
уже существующие компоненты или формируются новые», она «своего рода самонаблюдение, сред-
ство самоконтроля и саморазвития мышления»
13
.  
Итак, рефлексия как психологический процесс осознания связывает человека как личность с ми-
ром, включающим его самого, и язык в этом смысле выступает в качестве «оружия» рефлексии, про-
являющей себя в дискурсе. Это отмечает философ П.Рикёр, поставивший проблему статуса человека 
в философии и считавший дискурс неотрывным от рефлексии
14
. Дискурс, по мнению П.Рикёра, воз-
никает в том или ином пространстве рефлексии, которое «открывается нашими разнообразными вы-
сказываниями о мире, о себе и о других людях». Говоря о том, что «рефлексивность свойственна вся-
кому дискурсу, П.Рикёр выводит рефлексию в сферу языка, а следовательно, лингвистики
14
. Не счи-
тая рефлексию, распространяемую на дискурс (в частности философский), спонтанной, автор сосре-
доточивает внимание на понятии «личность» — «я» в лингвистическом аспекте, т.е. как личное ме-
стоимение,  связанное  с  «психическими  предикатами»,  которые,  как  мы  уже  установили,  являются 
непосредственными выразителями рефлексии над информацией, заключенной в высказывании (пред-
ложении), также представляющем собой продукт рефлексии над миром.  
Язык обладает средствами (операторами) индивидуализации, в число которых входят и личные 
местоимения. Благодаря языковым операторам индивидуализации можно выделить одну, отдельную 
личность, отличая ее от всех остальных. Еще одним свойством языка, связанным с идентификацией 
(индивидуализацией) в референциальном аспекте, является представление языком любой конкретно-
сти, относящейся либо к классу тел, либо к классу личностей. Тела и личности — и только они — 
являются фундаментальными конкретностями в картине мира, отраженной в речевой деятельности. 
Именно психические предикаты приложимые только к личностям, отличают личности от тел (физи-
ческие предикаты являются общими для тел и личностей), при этом психические предикаты имеют 
одно  и  то  же  значение  в  приложении  к  самому  себе («само-приписывании»)  или  к  другому («ино-
приписывании»).  
Отнесение  языком  личностей  к  фундаментальным  конкретностям  дает  возможность  на  уровне 
прагматики приписать логический статус третьему грамматическому лицу, т.е. статус лица как лич-
ности (как Я), когда 3 лицо выступает (обычно в художественной литературе) в роли протагониста: 
«Структура языка такова, что и 3 лицу, о котором мы говорим, — мы можем приписать ту же самую 
способность  обозначать  себя  как  того,  кто  говорит,  и  обозначать  своего  адресата.  Сплошь  и  рядом 
такой  перенос  осуществляется  путем  цитации. «Он  полагает…», «она  считает…» — означает,  что 
какая-то личность говорит в своем сердце: «Я думаю, что…» и обязательно с кавычками … Строго го-
воря, третье лицо — в грамматическом смысле — не является личностью, если отсутствует такой пере-
нос самообозначения того, кто говорит и произносит  «Я»,  на ту личность,  о которой мы  ведем речь. 
Благодаря этому переносу семантика «он/она» как бы получает прививку от прагматики «я — ты»
15
.  
В  аспекте  рефлексии,  связанной,  таким  образом,  с  «я — личностью»  в  семантико-прагмати-
ческом аспекте, П.Рикёр поднимает, на наш взгляд, важный вопрос, который в философском аспекте 
выглядит, с его точки зрения, парадоксом и который получает дальнейшее развитие на лингвистиче-
ской почве, о чем речь пойдет далее. Философский парадокс П.Рикёр видит в попытке приписать «я» 
используемому, т.е. обозначающему мое неповторимое мировосприятие, — эпистемологический ста-
тус. Суть парадокса выражается в том лингвистическом аспекте рефлексии, что Ego как центр еди-
ничной  перспективы  мировосприятия задает  границы мира, само  не  являясь частью  его  содержа-
ния, поскольку Ego говорящего не принадлежит к области содержания его высказывания. Это зна-
чит, что «я» говорящего не событие: нельзя сказать, что оно случается или происходит. «В этом по-
нимании нам дан простой факт: мое тело как тело среди других тел — только фрагмент объективного 
мира,  но как  тело  собственное,  мне  принадлежащее,  оно  разделяет с  Ego  его  статус  перспективной 
точки отсчета, задающей границы мировосприятия»
16
. Существенное состоит в том, что двойная за-

11 
висимость моего тела — от событийного мира и от «я» отражается «в языковых процедурах, связы-
вающих личность как то, о чем мы говорим, и как «я», данное имплицитно благодаря рефлексивным 
свойствам речевых актов»
16
.  
Признание  дискурсивной  рефлексии,  выводящее  рефлексию  как  философскую  сущность  в  об-
ласть языка с его категориями, дает возможность очертить то языковое пространство, в котором реф-
лексия как деятельность сознания находит проявление в виде определенных языковых средств. Язы-
ковое выражение рефлексии связано прежде всего с фигурой говорящего и его отношением к инфор-
мации, являющейся в свою очередь, результатом рефлексии над миром (именно в этот формат вклю-
чается изъяснительная конструкция со своей двуxчастной структурой, хотя, как мы покажем далее, 
она не исчерпывает всех возможностей выражения рефлексии).  
Философский  парадокс  П.Рикёра,  о  котором  шла  речь  выше («Ego  как  центр  единичной  пер-
спективы  мировосприятия  задает  границы  мира,  само  не  являясь  частью  его  содержания»),  послу-
жил прецедентом для исследования представления рефлексии в категориях языка и выявления в ре-
зультате типов «языковой рефлексии». Такое направление изучения рефлексии получило воплощение 
в  работах  Т.А.Майсак  и  С.Г.Татевосова. «Парадокс  Рикёра»  авторы  называют  «ограничением  реф-
лексии» в том случае, когда в качестве объекта рефлексии индивид предстает самому себе, т.е. гово-
рящий и субъект речи — один и тот же индивид. Как в пространстве рефлексии размещается сама 
рефлексия, что сознание может сказать о самом себе? Вот те вопросы, связанные с парадоксом огра-
ничения рефлексии, на которые пытаются ответить исследователи в параметрах уже не метафизики, а 
лингвистики
17
.  
Языковым основанием для рассуждений и выводов на обозначенную тему стал анализ предло-
жений (высказываний), в которых, кроме обозначения ситуации в модально-временных параметрах и 
с субъектом действия, совпадающим с говорящим, имеет место и «некоторая дополнительная инфор-
мация»: 
(1) «Я вчера сломал забор соседнего дома», 
(2) Помню, я вчера сломал забор соседнего дома, 
(3) Знаю: я вчера сломал забор соседнего дома, 
(4) Думаю, я вчера сломал забор соседнего дома, 
(5) Может быть, я вчера сломал забор соседнего дома, 
(6) Должно быть, я вчера сломал забор соседнего дома, 
(7) Я вижу, я вчера сломал забор соседнего дома, 
(8) Я слышал, я вчера сломал забор соседнего дома, 
(9) Говорят, я вчера сломал забор соседнего дома, 
(10) Оказывается, я вчера сломал забор соседнего дома. 
Приведенный выше материал позволяет сделать следующие выводы: 
1) подавляющее большинство предложений (2, 3, 4, 7, 8, 9, 10) представляют собой изъяснитель-
ные  конструкции  бессоюзного  типа (3) — истинное  бессоюзное  предложение, (2), (4), (7), (8), (9), 
(10) — бессоюзный вариант сложноподчиненного изъяснительного предложения
18
; 
2) «дополнительная информация», которую несут информационные лексемы (помню, знаю, ду-
маю, вижу, слышал, говорят, оказывается) как элементы, конституирующие изъяснительную конст-
рукцию в форме сложного предложения с отношениями детерминации, есть не что иное как рефлек-
сия над информацией о событии, и в русском языке она получает выражение в специальных лексиче-
ских элементах — информационных лексемах, которые получают синтаксический статус; 
3)  кроме  информационных  лексем,  рефлексию  (в  ее  особом  виде)  над  информацией-событием 
могут  выражать  определенные  группы  вводных  компонентов:  может  быть,  должно  быть  (вклю-
ченные  в  приведенные  выше  предложения);  возможны  и  другие  вводные  компоненты  (возможно, 
вероятно, очевидно).  
Если лексические элементы, которые содержат «дополнительную» (модальную) информацию по 
отношению к основной — сообщении о событии (ситуации) — назвать рефлексивами, то можно ска-
зать, что понятие рефлексива, выделяемого на модально-семантическом уровне, шире, чем понятие 
информационной лексемы как конструктивного элемента изъяснительной конструкции.  
Те  выводы,  к  которым  приходят  Т.А.Майсак  и  С.Г.Татевосев,  анализируя  вышеупомянутые 
предложения, интересуют нас применительно к изъяснительным конструкциям русского языка, хотя 
авторами  решаются  задачи  более  масштабного  характера,  распространяемые  на  другие  языки,  а 
именно те, в которых рефлексия находит грамматическое (а не лексическое) представление и выра-
жается в категориях эпистемической модальности, эвиденциальности, адмиратива
19
.  

12 
В случаях, когда «в качестве объекта рефлексии индивид предстает самому себе», т.е. примени-
тельно  к  изъяснительным  конструкциям,  когда  «в  качестве  объекта  рефлексии  выступает  «я»-
говорящий как производитель действия, авторы обнаруживают и представляют явление, которое они 
называют «эффектом потери контроля» над рефлексией, объектом которой является сам говорящий, 
т.е. над самим собой в определенной ситуации (в философии — парадокс ограничения рефлексии). В 
лингвистическом  аспекте  это  явление  рассматривается  как  некое  семантическое  ограничение,  ка-
сающееся  слов,  несущих  «дополнительную  информацию»  о  ситуации  (в  нашей  терминологии  ин-
формационных  лексем — рефлексивов).  Эффект  потери  контроля  (по  отношению  к  собственным 
действиям), с точки зрения авторов, возможен только при условии, если в момент произнесения вы-
сказывания говорящий не имеет оснований утверждать, что он участвовал в описываемой ситуации Р 
и при этом полностью сознавал происходящее
19
. Это происходит в тех случаях, когда:  
а) говорящий узнает о ситуации, в которой он сам участвовал от третьего лица (Говорят, я вчера 
сломал забор …, Я слышал, я вчера сломал забор …);  
б) знание о ситуации вступает в противоречие с прочими знаниями или ожиданиями говорящего 
(Оказывается, я вчера сломал забор …);  
в) говорящий не осознал себя по каким-либо причинам участником ситуации в момент соверше-
ния действия, а обнаружил это позже (Я вижу, что я вчера сломал забор.);  
г) говорящий только предполагает с разной степенью уверенности, что описываемая ситуация, 
каузатором  которой  является  он  сам,  имела  место  (Может  быть,  я  вчера  сломал  забор.  Должно 
быть, я вчера сломал забор. Думаю, я вчера сломал забор.).  
Во всех перечисленных выше случаях (а–г), как считают авторы, имеет место эффект ограниче-
ния рефлексии, или потери контроля, когда говорящий не может ответственно заявить, что воспри-
нимал ситуацию в момент произнесения высказывания.  
Решая вопрос об эффекте потери контроля в процессе рефлексии как семантическом ограниче-
нии в предикациях с первым лицом и выявляя те эпистемические, грамматические категории (в неко-
торых языках), которые сочетаются с эффектом потери контроля, а именно категории эвиденциаль-
ности,  адмиратива  и  эпистемической  модальности,  Т.А.Майсак  и  С.Г.Татевосов  в  конечном  счете 
решают в лингвистическом аспекте философский вопрос: как в пространстве рефлексии размещается 
сама рефлексия, что происходит, когда в качестве объекта рефлексии индивид предстоит самому се-
бе, т.е. как обстоит дело с говорящим — участником ситуации, обозначенным местоимением первого 
лица единственного числа? Вывод, к которому приходят авторы, весьма интересен и позволяет наме-
тить новую сферу изучения рефлексивов (информационных лексем) русского языка как конституен-
тов изъяснительной конструкции. Вывод таков: «Мы можем утверждать, что этот индивид (участник 
ситуации, обозначенный местоимением первого лица единственного числа. — К.К.) — не говорящий, 
что это другое сознание, внешнее по отношению к высказывающемуся Ego в той же степени, как и 
все  остальное  сущее … Представление  об  индивиде,  который  называется  словом  «я»,  составляется 
лишь в результате рефлексии, и, что самое существенное, это представление такое же, как пред-
ставление о любом другом индивиде. Поэтому требуется акт приобретения опыта о себе, как о дру-
гом»
20
.  
Таким образом: 1) рефлексия может быть представлена в двух типах, которые могут быть услов-
но  обозначены  как  контролируемая  рефлексия ((эпистемические  лексемы  знать,  помнить  и  т.п.)  и 
неконтролируемая  рефлексия  (эпистемические  лексемы  думать,  полагать,  видеть,  слышать,  несо-
мненно, очевидно, оказывается и т.п.); 2) неконтролируемая рефлексия — это событие, которое про-
исходит, а именно: «говорящий всякий раз вступает в некоторое новое отношение с сущим, «я» дис-
курса функционирует в этом случае отдельно от Ego — как третье лицо, как другой»; 3) контроли-
руемую  рефлексию  нельзя  назвать  событием,  которое  происходит  (думается,  это  некая  логическая 
пропозиция) — «нельзя сказать, что в отношениях Ego и сущего что-то меняется … Ego хранит в себе 
сущее, каким оно его однажды познало»; 4) концептуально представленная информация о типах реф-
лексии, относящаяся к частному случаю изображения ситуации (когда ее участник обозначен первым 
лицом единственного числа), успешно может быть использована в теории русского языка (и, таким 
образом, получить дальнейшее развитие) применительно к любым ситуациям, поскольку рефлексия 
получает выражение в русском языке не в высказывании о ситуации, а вне высказывания — в специ-
альных лексемах, которые мы назвали рефлексивами.  
Таким образом, как считает П.Рикёр, рефлексивность свойственна любому дискурсу
14
, а с другой 
стороны, как уже было показано, язык располагает специальными средствами, закрепляющими реф-
лексивную деятельность человека; вопрос рефлексии находится не только в сфере компетенции фи-

13 
лософии (когда предметом философии является человек) и психологии
21, 22
, но и оказывается в сфере 
лингвистики
23
. Анализ языкового выражения рефлексии, и именно в том ее виде, который являет изъ-
яснительная конструкция, делает необходимым изучение понятия рефлексии в философском, логиче-
ском и психологическом аспектах, поскольку «… сам термин «рефлексия» и связанные с ним науч-
ные  представления  используются  философами,  психологами  и  логиками,  тогда  как  представители 
других областей прибегают к демонстрациям примеров с рефлексивными процессами, обычно даже 
без соответствующей терминологии»
13
. 
 
 
Список литературы 
1.  Розин В.М. Понятие рефлексии в философии и современной методологии // Рефлексивное управление: Междунар. сим-
позиум / Под ред. В.Е.Лепского. — М.: Ин-т психол. РАН, 2000. — С. 69.  
2.  Там же. — С. 71. 
3.  Семечкин  Н.И.  Рефлексия  в  становлении  общечеловеческого  сознания // Рефлексивные  процессы  и  творчество:  Тез. 
докл. и сообщ. Всесоюз. конф. — Новосибирск, 1990. — Ч. 1. — С. 237. 
4.  Розин В.М. Указ. раб. — С. 73. 
5.  Солнцева Г.Н. Рефлексия и сознание как специфические механизмы человеческой активности // Рефлексивное управле-
ние: Междунар. симпозикм / Под ред. В.Е.Лепского. — М.: Ин-т психол. РАН, 2000. — С. 80–81.  
6.  Ветошкина Т.А. К вопросу о методологических аспектах творчества // Рефлексивные процессы и творчество: Тез. докл. 
и сообщ. Всесоюз. конф. — Новосибирск, 1990. — Ч. 1. — С. 40.  
7.  Коган  В.З.  Творчество  в  зеркале  информологии // Рефлексивные  процессы  и  творчество:  Тез.  докл.  и  сообщ. … — 
С. 55.  
8.  Морева Л.М., Морохоева З.П. Диалектика интеллектуального и эмоционального в рефлексивных процессах и творчест-
во // Рефлексивные процессы и творчество: Тез. докл. и сообщ. … — С. 41.  
9.  Карманова З.Я. Текст-рефлексия-творчество // Рефлексивные процессы и творчество: Тез. докл. и сообщ. … — С. 127.  
10.  Бургин  М.С.  Системная  организация  рефлексии // Рефлексия,  образование  и  интеллектуальные  инновации // Рефлек-
сивные процессы и творчество: Материалы 2-й Всерос. конф. — Новосибирск, 1995. — С. 220.  
11.  Там же. — С. 221. 
12.  Шаров А.С. Рефлексия в развитии личности человека // Рефлексия, образование и интеллектуальные инновации… — 
С. 226.  
13.  Ладенко И.С.Феномен рефлексивного стиля мышления и генетическая логика // Рефлексия, образование и интеллекту-
альные инновации… — С. 8, 9.  
14.  Рикёр П. Человек как предмет философии // ВФ. — 1989. — № 2. — С. 41. 
15.  Там же. — С. 41–43. 
16.  Там же. — С. 44. 
17.  Майсак Т.А., Татевосов С.Г. Пространство говорящего в категориях грамматики, или Чего нельзя сказать о себе самом 
// ВЯ. — 2000. — № 5. — С. 68. 
18.  Чайковская Н.Н. Бессоюзное изъяснительное предложение. — Алма-Ата: Наука, 1988.  
19.  Майсак Т.А., Татевосов С.Г. Указ. раб. — С. 69–71. 
20.  Там же. — С. 79. 
21.  Рефлексивные  процессы  и  творчество:  Тез.  докл.  и  сообщ. …; Рефлексия,  образование  и  интеллектуальные  иннова-
ции…  
22.  Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. Гл. 8: Рефлексивная психолингвистика. — М.: Смысл, 1999. — С. 154.  
23.  Майсак Т.А., Татевосов С.Г. Указ. раб. 
 
 
 
 
 

14 
УДК  81′ 
З.Ж.Аманбаева  
Западно-Казахстанский институт языков и менеджмента «Евразия», Уральск 
ПРАГМАТИЧЕСКИЙ  АСПЕКТ  ЭМОТИВНО-ЭКСПРЕССИВНЫХ   
ПУНКТУАЦИОННЫХ  ПРИЕМОВ,  ИСПОЛЬЗУЕМЫХ   
В  КАЗАХСКОМ  ГАЗЕТНОМ  ТЕКСТЕ 
Мақалада  қазақ  газеттерінде  жиі  кездесетін  эмотивті-экспрессивті  тыныс  белгілерінің 
прагматикалық  аспектісі  қарастырылған.  Эмотивті-пунктуациялық  комплекстер [?!], [!..], 
[?..] қазақ газет мəтіндерінің эмотивтік мəнін не күрделендіру немесе күшейту үшін қолда-
нылатыны анықталған. 
Pragmatic aspects of expressive punctuation complexes are presented in this paper. Expressive punc-
tuation complexes are subdivided into 2 parts:  a) the complexes based on the complication of emo-
tional aspects of utterance [?!], [?..], [!..]   b) the complexes based on the force of emotional aspects 
of utterance [!!!], [???], [??]. The language facilities and the style of punctuation marks are illus-
trated by a number of examples.  
 
Экспрессивная пунктуация выступает в тексте как средство прагматики, которое способствует, с 
одной  стороны,  проявлению  позиций  самого  автора,  его  интерпретаций,  эмоций  и  оценок,  а  с  дру-
гой, — обнаруживая речевую стратегию автора, становится одним из средств речевого воздействия 
на читателя. В понятие экспрессивной пунктуации входит целый ряд особых явлений, которые могут 
быть рассмотрены как экспрессивные пунктуационные приемы
1
.  
Сам термин «прием», соответственно, указывает на противопоставленность этого явления норма-
тивному  использованию  пунктуационных  средств  в  письменном  тексте.  Нормативное  (в  отличие  от 
экспрессивного) употребление пунктуационных средств полностью обусловлено системой и базируется 
на координации системно-структурных свойств знака препинания и пунктуационной ситуации.  
Нормативное употребление пунктуационного знака зачастую носит автоматизированный харак-
тер  (в  сочетании  с  «режимом  бессознательного  контроля»
2
),  а  прием — это  такое  «использование 
языковых средств, которое привлекает внимание само по себе и воспринимается как необычное, ли-
шенное автоматизма»
3
. Понимаемая таким образом актуализация лежит в основе всякого экспрессив-
ного пунктуационного приема.  
Итак, в качестве экспрессивных пунктуационных приемов могут быть квалифицированы спосо-
бы создания экспрессии в письменном (печатном) тексте с помощью знаков препинания, пунктуаци-
онных комплексов и схем, достаточно широко применяемые рядом авторов в произведениях различ-
ных жанров и творческих направлений современной художественной прозы и публицистики.  
Экспрессивные  пунктуационные  приемы — это  явление,  отражающее  современный  художест-
венный,  публицистический  пунктуационно-речевой  узус.  При  этом  прием  выступает  как  более  или 
менее осознаваемый способ целенаправленного применения знака препинания или пунктуационной 
схемы с целью воздействия на читателя. К данным приемам прибегают, когда говорящему (пишуще-
му)  важно  произвести  эмоциональное  воздействие,  важно  заинтересовать  слушателя  (читателя). 
Можно говорить о том, что автор сознательно стремится к определенному прагматическому эффекту.  
В  основе  механизма  создания  экспрессивных  пунктуационных  приемов  лежит  употребление 
знака  препинания  в  несвойственной  (как  бы  не  в  своей)  позиции.  Некоординация  позиционных 
свойств знака препинания и текста не является ошибкой в экспрессивном типе текста (художествен-
ная проза и публицистика), так как соответствует цели приема созданию экспрессии в (кон) тексте. 
Напротив, действие приемов экспрессивной пунктуации совпадает с формированием актуализирую-
щего типа художественной прозы, строящегося на нарушении «синтагматической цепочки»
4
. Поэто-
му  экспрессивные  пунктуационные  приемы  не  нуждаются  в  кодификации,  хотя  некоторые  из  них 
опережены в современных правилах. В частности, подробно описано экспрессивное расчленение во-
просительных и восклицательных предложений с однородными членами при помощи вопросительно-
го и восклицательного знаков
5
.  
Прием  определяется  в  стилистике  как  «преднамеренный  способ  использования  определенных 
языковых средств в целях достижения выразительного (экспрессивного) эффекта»
6
. Такое определе-
ние дает основание выделить три взаимосвязанных аспекта, проявляющихся в процессе функциони-
рования приема в речевом акте: мотивационный, аспекты реализации и прагматики. Прием мотиви-

15 
рован преднамеренностью, направленной на достижение выразительного (экспрессивного) эффекта. 
С позиции аспекта реализации прием — это определенный способ использования языковых единиц; 
экспрессивный прием в аспекте прагматики обнаруживает определенный результат, проявляющийся 
в перлокутивном воздействии на читателя
7
.  
Любой  стилистический  прием,  в  том  числе  и  пунктуационный,  является  возможным  способом 
организации речевого акта, в котором реализуется, с одной стороны, фактор прагматического воздей-
ствия, а с другой — фактор адекватного восприятия и понимания текста как неотъемлемые атрибуты 
речевого общения.  
Приемы  можно  определить  как  «динамическое  целое,  элементы  которого  располагаются  не  в 
пассивной  последовательности,  они  как  бы  взаимно  отталкиваются,  притягиваются,  высвечивают 
друг друга, создавая тем самым внутреннее напряжение в тексте, формируя его в экспрессивность»
8
.  
Благодаря определенным условиям речевой реализации и организуя пунктуационные знаки, экс-
прессивные  приемы  оказываются  ярким  средством  создания  речевой  экспрессии.  Считается,  что  в 
основе  экспрессивного  приема  лежит  контраст,  когда  экспрессивный  эффект  создает  нечто  откло-
няющееся  от  нормы  и  противопоставленное  норме
9
,  когда  происходит  борьба  между  стандартом  и 
антистандартом
10
.  
При  функционировании  эмотивных  пунктуационных  знаков  наблюдается  удвоение/утроение 
или  взаимодействие  с  другим  пунктуационным  знаком,  что  также  указывает  на  ненормированное 
употребление эмотивных знаков.  
В данной статье делается попытка раскрыть прагматический эффект эмотивно-пунктуационных 
приемов, который отражает смысловое усиление или усложнение эмотивного аспекта газетного вы-
сказывания на казахском языке.  
Эмотивные пунктуационные приемы разделяются на две подгруппы: 
1) основанные  на  пунктуационных  комплексах,  отражающих  усложнение  эмоционального  ас-
пекта высказывания: [?!], [!.. ], [?.. ]; 
2) связанные с комплексами знаков, отражающих усиление эмоционального аспекта высказыва-
ния: [!!!], [??].  
Вопросительный и восклицательный знаки могут сочетаться либо друг с другом, либо с много-
точием. При сочетании вопросительного и восклицательного знаков (последовательность соблюдает-
ся  именно  такая: ? !) происходит  объединение  двух  интонационных  типов:  вопрос,  заключенный  в 
предложении,  приобретает  эмоциональную  окраску,  передающую  разные  оттенки  чувств:  угрозу, 
удивление, одобрение, неприятие чего-либо и т.д.
11
, например: 
1. 1995  жылғы  Конституция  жобасымен  кім  танысып  шығыпты?!  Билік  біздікі!  Ақышақ 
қылып, «халықтың 90 пайызы келіп, Конституция жобасын жақтап дауыс берді» деп соқты. Осы 
дұрыс па, енді?! (Жас Алаш, 25 қараша, 2004 ж.).  
2. Иə,  сіз  айттыңыз,  біз айттық,  бəрі  айтты.  Тыңдар  кұлақ  бар  ма?!  Тəуелсіз  елдегі  тəуелді 
халықтың құқығын кім қорғайды?! Билік пе, биліктің партиясы ма?! (Жас Алаш, 30 қазан, 2004 ж.).  
В этих контекстах прямой оттенок «недоумения» осложняется благодаря восклицательному зна-
ку оттенком «негодования»: т.е. Почему же власти считают, что за проект Конституции в 1995 г. 
проголосовали 90 % населения нашей страны? Кто же будет защищать права народа: власть или ее 
партия? Возникает сложная комбинация экспрессивных оттенков, отражающая взаимодействие ло-
гических  смыслов  с  эмотивными.  Логический  оттенок  «недоумения»  органично  взаимодействует  с 
эмотивной  коннотацией,  т.е.  со  значением  «негодования»,  отражая  сложный  экспрессивно-смысло-
вой план не только вопросительного знака, но и самого высказывания текста. Восклицательный знак 
добавляет к этим значениям эмотивный оттенок «недовольства», «досады», «негодования».  
Особенно наглядно функции прямого вопроса, окрашенного эмотивно, проявляются в контексте, 
где наряду с вопросом содержится и ответ: 
—  Сіз  Алматы  қаласының  атын  атаңыз,  Ораз  Жандосовтың  қойғаны  жөнінде  білетін  бе 
едіңіз? 
— Неге білмеймін?! Білемін. (Жас Алаш, 2 қыркүйек, 2004 ж.).  
В контексте экспрессивный вопрос содержит дополнительный оттенок «недоумения» с оттенком 
«утверждение».  Восклицательный  знак  кодирует  эмоциональную  оценку  «удивления»,  т.е.  Почему 
же я не знаю? Знаю, конечно. Однако экспрессивный вопрос может осложняться и контрарным эмо-
тивным отношением «восторга», «одобрения»: 
Мұндайда ақылдарыңнан айналайын деп іштей риза болып отырамыз. Əке-шеше үшін осыдан 
артық қуаныш бола қояр ма екен?! (Егемен Қазақстан, 30 қараша, 2004 ж.).  

16 
Здесь  комбинация  вопросительно-восклицательных  знаков  выражает  эмоциональную  окраску 
радости, выражающую оттенки чувств: восторга, восхищения и гордости за своих детей.  
В следующем примере: 
Ал, ұлтымыздың алтын тірегі — отбасы күнін неге тойламасқа?! Əрі бұл ерлі-зайыптыларды 
сыйластыққа  тəрбиелемей  ме?  Жыл  он  екі  айдың  бір  күні  отбасын  қадірлейтін,  кұрметтейтін 
атаулы тарихи күн саналса, несі артық?! (Егемен Қазақстан, 4 желтоқсан, 2004 ж.) экспрессивный 
вопрос содержит дополнительный логический оттенок «предположения» с оттенком «утверждения». 
Восклицательный знак передает эмоциональную оценку «одобрения». Кроме того, восклицательный 
знак проецирует подтекст: Было бы неплохо, если бы мы отмечали день семьи один раз в год.  
В  результате  функционирования  пунктуационного  комплекса  возникает  сложный  эмоциональ-
ный план высказывания.  
Для языка газетной публицистики характерно употребление экспрессивно окрашенных ритори-
ческих вопросов: 
1) Біз — болашақ  жастар  осындай  əділетсіздіктерге  қалай  төзбекпіз?!  Өмірбақи  əділетсіз 
қоғамда өмір сүрмекпіз бе?! Жақында өткен сайлау əділетсіздіктің бір көрінісі ғой. Егер осылай бо-
латын  болса, «таңдау  өз  еркіңде»  деп  жар  салудың  кажеті  қанша  еді?!...  Əділетсіздік  қашанға 
дейін үстемдік құрады?! (Жас Алаш, 30 қазан, 2004 ж.).  
2) Бұл  не  деген  бассыздық?!  Таңның  атысы,  күннің  батысы  біреудің  баласының  артында 
жүретін  мұғалімдердің  аз-маз  жалақысын  неге  бұлдаймыз?!  Олардың  адал  еңбек,  табан  ақы, 
маңдай  термен  тауып  жатқан  ақшасын  иемденуге  кімнің  қандай  қақысы  бар?!  Жеріміздің  ұшан-
теңіз байлығы емес пе бізді асырап отырған?! (Жас Алаш, 7 қыркүйек, 2004 ж.).  
В  рассмотренных  контекстах  восклицательный  знак  осложняет  риторический  вопрос  отрица-
тельным эмотивным отношением (возмущения, негодования, разочарования). Комбинация вопроси-
тельно-восклицательных знаков выражает эмоциональную окраску «недовольства» результатами вы-
боров, выражающую возмущение по поводу случившегося. Такое значение восклицательного знака 
частотно в языке газеты, что связано с ее социальной ролью.  
Пунктуационный комплекс [?..] указывает на осложнение вопроса с паузой «размышления», ко-
торая кодируется многоточием. Пауза «размышления» проецирует подтекст. Вместе с тем многото-
чие в составе пунктуационного комплекса выводит на имплицитный план не только сам подтекст, но 
и  его  эмоциональную  характеристику — эмотивную  оценку,  которая  осложняет  вопросительный 
знак, например: 
1. Көршілес  Ресей  жеті-сегіз  патриоттық  партия  құрып,  оның  төртеуін  төрге  шығарып 
отырғанда, біздің ісі мен сөзі бір жерден шығатын шын мағынасында бірде-бір патриоттық пар-
тия құра алмауымыздың себебі неде? Неліктен?.. Неге?.. (Жас Алаш, 23 желтоқсан, 2003 ж.).  
2. О заман да бұ заман, халыққа теріс қарап тұрып үндеу тастағанды қай жерден, қай елден 
көрдіңіз?.. (Жас Алаш, 4 қыркүйек, 2004 ж.).  
В  этих  контекстах  вопросительный  знак  осложнен  экспрессивным  оттенком  «негодования». 
Экспрессия вопросительного знака дополняется экспрессией многоточия, которое передается паузой 
«размышления». В первом контексте кодируется подтекст: Конечно, мы можем создавать патрио-
тическую партию, как в России, а что нам мешает? Во втором контексте содержится следующий 
подтекст:  Нельзя  агитировать  народ,  повернувшись  к  нему  спиной.  Это  неэтично.  Такой  подтекст 
содержит эмоциональную оценку автора, который стремится передать свое чувство «сопереживания» 
за  свой  народ.  В  результате  возникает  сложный  эмоциональный  план  контекста,  кодируемый  на 
письме пунктуационным комплексом.  
Иногда  многоточие  осложняет  вопросительный  знак  и  не  передает  те  оттенки  чувств,  которые 
являются типичными для вопросительного знака, например, чувство надежды или сомнения: 
Сол жолда менің бұл ұстанымдарымның біріне — өзгеріс, біріне — толықтырулар енетіндігін, 
үшіншілеріне — пəрменді  негіздеулер  қажет  болатындығын  мен  қазірден-ақ  сезінгендеймін.  Бірақ 
оған дейін де уақыт бар емес пе?.. (Жас Алаш, 5 шілде, 2003 ж.).  
В  контексте  экспрессивный  оттенок  «предположения»,  заключенный  в  вопросе,  осложняется 
чувством «надежды», которое живет в душе автора, и он стремится передать это чувство с помощью 
многоточия.  Здесь  многоточие  выступает  не  только  как  пауза  «размышления»,  но  и  как  показатель 
подтекста.  Многоточие,  будучи  знаком  «смысловой  перспективы»,  предполагает,  что  в  жизненной 
позиции  автора  произойдут  большие  перемены,  и  они  будут  только  в  лучшую  сторону.  Эмотивное 
значение «надежды» возникает в результате смыслового «приращения» именно данной подтекстовой 
информации.  

17 
В следующем контексте: 
Көрші өзбек ағайындардың спортшылары Афинаға аттанар алдында киелі Түркістанға келіп, 
тəу  етіп,  Бекзаттың  əке-шешесіне  сəлем  беріп  кеткен  еді...  Біздер  ше?..  (Жас  Алаш, 4 қыркүйек, 
2004 ж.)  экспрессивный логический  оттенок  «предположения»,  передаваемый  вопросительным  зна-
ком, осложняется эмоциональным оттенком «сомнения», который оформляется многоточием. Автор 
сомневается: Вряд ли наши спортсмены перед олимпиадой заехали в Туркестан к родителям Бекза-
та, чтобы получить благословение. Мнение автора и читателя кодируется паузой «размышления» и 
подтекстом.  
Таким образом, в сложном пунктуационном комплексе, в котором вопросительный знак стиму-
лирует  к  ответу,  а  многоточие  (пауза  «смысловой  перспективы»)  усиливает  этот  стимул,  возникает 
пауза «размышления» и ситуация подтекста как возможного ответа, включающего в себя и эмоцио-
нальную оценку.  
Сложное  эмоционально-смысловое  взаимодействие  отражает  и  комбинация  восклицательного 
знака  с  многоточием [!..], которое  также  в  этом  случае  проецирует  подтекст,  окрашенный  эмоцио-
нально. Существует несколько ситуаций взаимодействия восклицательного знака с многоточием. Од-
на  из  них  реализуется  при  оформлении  собственно-восклицательных  предложений,  где  восклица-
тельный  знак  является,  безусловно,  основным,  а  многоточие — осложняющим  пунктуационным 
средством, например:  
1. «Бүгін іргең биік, байрағы биік үлкен елсің. Елдігіңе басым садаға, жаным пида, сенің мəрте-
бең — менің мəртебем!.. Сенің елдігің — өзімнің ертеңім, асқар Алатаудай жүріп өткен асуларыңа 
басымды иемін!..» (Егемен Қазақстан, 4 шілде, 2003 ж.).  
2. Адам жаны. Ішкі дүниесі. Сана-сезімі. Осы ұғымдардың əрбірінің мағынасы қандай кең болса, 
оны ұғыну да сонша күрделі болғаны ғой!.. (Жас Алаш, 5 шілде, 2003 ж.).  
В таких высказываниях восклицательный знак, в соответствии со своим типовым значением, пе-
редает  чувство  «восторга», «восхищения»  описываемым  предметам.  Передаваемое  впечатление  до-
полняется  чувством  «удивления»,  которое  отражается  многоточием,  в  результате  этого  возникает 
сложное  эмоциональное  отношение  «восторженного  удивления»,  т.е. «изумления».  В  этих  случаях 
особенностью подтекста является их образный характер.  
Комбинацию из восклицательного знака и многоточия можно обнаружить и в конце несобствен-
но-восклицательных предложений: 
Балалықпен қоштасуды ойлағысы келмейтін балғын сезім. Дəл осы күйде туған жерінен Алатау 
Алматысына келген əрбір студент басынан өткерсе керек!.. (Жас Алаш, 5 шілде, 2003 ж.).  
Восклицательный  знак  здесь  передает  чувство  «досады»,  а  многоточие — значение  «сожале-
ния». В результате взаимодействия восклицательного знака с многоточием автору удается передать 
сложное чувство «досадного сожаления».  
В следующем примере: 
Алайда,  мəселе  пікірдің  қателігінде  емес,  автордың  қателігінде.  Біріншісі,  Əбілхан  Қастеев 
1970 (?!) жылы 2 қараша күні өлген деп көрсетіліпті. Қате!.. Ол кісі 1973 жылғы 2 қараша күні күн-
дізгі сағат 11:25-те дүниеден өткен болатын. (Жас Алаш, 4 желтоқсан, 2004 ж.) восклицательный 
знак передает типовое значение неодобрения, недовольства, а многоточие, в результате взаимодейст-
вия с восклицательным знаком, — сложное чувство «сильного возмущения». Пауза «размышления» 
перерастает в таком контексте в «немую» паузу осуждения.  
Для обозначения подчеркнутой эмоциональности и усиленной восклицательной интонации вы-
сказывания может использоваться два или три восклицательных знака.  
Енді-енді көзім іліне бергенде, күтпеген жерден біреу келіп, тарсылдатып терезе қаға баста-
ды. Мынау зордың күшімен басымды көтерсем, əлгі адам: 
— Сэр, сэр!.. Сағат 7-ден 45 кетті!! — дейтін көрінеді... (Жас Алаш, 20 желтоқсан, 2003 ж.).  
В случае употребления двух восклицательных знаков есть, на наш взгляд, все основания гово-
рить о проявлении усиленного эмфатического ударения. При помощи двух восклицательных знаков 
[!!] акцентировано доминантное предложение сочетание «7-ден 45 кетті», обладающее коннотатив-
ной  оценочной  семантикой.  Усиление  контекста  в  эмоциональном  плане  происходит  в  результате 
подчеркивания двумя, иногда тремя восклицательными знаками.  
Вопросительный знак, его двух- или трехкратный повтор используются в текстах в качестве ре-
плик диалога, например: 
— «Семіз адамдар мейірімді болады», — дейді ғой ғалымдар. Мұның себебі неде екен? 

18 
— Біріншіден, семіз адамдар төбелесе алмайды. Екіншіден, төбелессе, жеңіліп қалса, қаша ал-
майды. Сондықтан еріксіз мейірімді болады.  
— ?? (Жас Алаш, 5 шілде, 2003 ж.).  
Здесь повтор вопросительного знака передает не степень заинтересованности участника диалога 
в получении информации, а указывает на эмоциональную оценку им услышанного.  
Таким образом, эмотивные пунктуационные комплексы либо усложняют, либо усиливают эмо-
циональный план публицистического текста и, выражая эмоции и оценки автора, делают текст более 
богатым и выразительным в смысловом отношении.  
 
 
Список литературы 
1.  Дзякович Е.В. Экспрессивные пунктуационные приемы. — М., 1995. — С. 50. 
2.  Леонтьев А.А. Слово в речевой деятельности. — М., 1965. — С. 123. 
3.  Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культура // Пражский лингвистический кружок. — М., 1967. — С. 355. 
4.  Арутюнова Н.Д. О синтаксических разновидностях прозы // Сб. науч. тр. МГПИИЯ им. М.Тореза. — Вып. 73. — М., 
1973. — С. 182–191. 
5.  Розенталь Д.Э. Справочник по пунктуации. Для работников печати. — М., 1984.  
6.  Маслова В.А. Лингвистический анализ экспрессивности художественного текста. — Минск, 1997. — С. 80. 
7.  Будниченко Л.А. Экспрессивная пунктуация в публицистическом тексте. — СПб., 2003.  
8.  Маслова В.А. Лингвистический анализ экспрессивности художественного текста. — Минск, 1997. — С. 55. 
9.  Риффатер М. Критика стилистического анализа // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 9. — М., 1980. 
10.  Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе: Некоторые особенности языка современной газетной публицисти-
ки. — М., 1971. 
11.  Валгина Н.С. Русская пунктуация: принципы и назначения. — М., 1979. — С. 56.  
 
 
 
 
 
УДК  81’1: 811.161.1 
А.Б.Смагулова 
Карагандинский государственный университет им. Е.А.Букетова 
НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНАЯ  ЗНАЧИМОСТЬ   
ФРАЗЕОСЕМАНТИЧЕСКИХ  ПОЛЕЙ  В  СРЕДНЕВЕКОВОЙ   
РУССКОЙ  БИБЛЕЙСКОЙ  ФРАЗЕОЛОГИИ 
Мақала тарихи фразеологиядағы мəдени маңызы бар мəндерді сипаттау мəселесіне арналған. 
Інжіл мəтініне байланысты мəдени компоненттерді айқындайтын ортағасырлық орыс фра-
зеологиясы құрамындағы фразеосемантикалық өрістерге аса зор назар аударылған. Фразео-
логизмдердің  фразеосемантикалық  өрістер  бойынша  жіктелуіне  орта  ғасырда  өмір  сүрген-
дер үшін маңызды болып табылатын Інжіл сюжеттері мен тақырыптарын анықтап алуға 
мүмкіндік береді.  
This article is devoted to the problem of cultural-significant concepts description in diachronical 
phraseology. The attention is paid to phraseosemantic fields in middle age russian phraseology re-
flecting cultural component within the Bible text. The classification of phraseologisms according to 
phraseosemantic fields allows to define the most important aspects and subjects for a middle age per-
son.  
 
В современном языкознании вопросы освоения заложенного в живых национальных языках эт-
нокультурного  кода  приобретают  все  более  углубленный  характер.  В  связи  с  тем,  что  культурная 
жизнь любого народа тесно связана с его религией, среди слагаемых этнокультуры едва ли не цен-
тральная роль принадлежит религиозной компоненте: она задает параметры бытовой, нравственной, 
интеллектуальной культуры. Этот факт особенно значим для исследования культуры прошлых эпох, 
в частности эпохи Средневековья. Ряд исследователей в области теории культуры отмечают данный 
факт и ищут объяснения тому, почему культурное наследие прошлого сплошь и рядом связано с ре-

19 
лигиозной идеологией. Поэтому исторический взгляд на культуру неизбежно сталкивает как носите-
ля языка, так и его исследователя с проблемой взаимодействия религии и культуры, религии и языка, 
с проблемой оценки содержания и знания религиозных явлений и их отражения в языке определен-
ной исторической эпохи.  
В языке стереотипы массового восприятия и осмысления сакральных ценностей религии фикси-
руются,  прежде  всего,  в  устойчивых  сочетаниях,  поскольку  самым  специфическим  национально-
культурным  порождением  языка,  по  общепризнанному  мнению  ученых  (В.М.Мокиенко,  В.Г.Косто-
маров, Е.М.Верещагин, Л.И.Ройзензон и другие), является фразеология в широком смысле этого сло-
ва. И в первую очередь религиозные ценности отражаются во фразеологических единицах (далее ФЕ) 
библейского происхождения.  
В последние годы ФЕ библейского происхождения современного русского языка неоднократно 
были  и  остаются  до  сих  пор  предметом  изучения  в  различных  аспектах  (В.Г.Гак,  К.Н.Дубровина, 
Г.А.Соловьева,  С.Оноприенко,  С.В.Алпатов,  Я.О.Гвозданович,  А.Г.Саркисян  и  другие)  На  кафедре 
славянской филологии и в межкафедральном словарном кабинете СПбГУ ведется работа над объяс-
нительным словарем библеизмов в СРЛЯ
1
, включающим с максимальной полнотой употребляющие-
ся в русском языке от А.С.Пушкина до наших дней библеизмы, понимаемые в широком смысле, т.е. 
выражения и отдельные слова, связанные по происхождению с библейскими текстами (независимо от 
типа и характера этой связи).  
Малоисследованной  областью  остаётся  национально-культурный  аспект  диахронической  фра-
зеологии, а следовательно, и фразеологизмов-библеизмов эпохи зрелого Средневековья, хотя именно 
их функционированием во многом обусловлено и определено развитие и дальнейшее формирование 
русского  фразеологического  фонда  религиозного  происхождения,  дошедшего  и  до  настоящего  вре-
мени.  
В связи со сказанным в данной статье мы обратились к русскому фразеологическому фонду эпо-
хи зрелого Средневековья, нашедшему отражение в «Словаре русского языка XI–XVII вв.» (на мате-
риале 26 выпусков издания) и явившемуся объектом нашего исследования. Предметом исследования 
являются библейские фразеологизмы (далее БФ) (т.е. ФЕ, источником происхождения которых явля-
ется Библия, книги Священного Писания, Ветхого и Нового Заветов), отобранные методом сплошной 
выборки  из  указанного  словаря,  количественный  состав  которых  представляет 152 единицы.  Цель 
анализа: установить национально-культурное своеобразие, культурно-значимые смыслы средневеко-
вой библейской фразеологии.  
Хотя, с одной стороны, многие БФ в разных языках не имеют национально-культурной специ-
фики, так как Библия — это общий элемент культуры разноязычных обществ и поэтому является, по 
словам К.Н.Дубровиной, одним из источников интернациональной фразеологии, «БФ — это одно из 
связующих звеньев между европейскими языками»
2
. С другой стороны, по мнению В.Г.Гака, Библия 
может по-разному отражаться во фразеологии различных языков, так как «всякий язык проявляет из-
бирательность  по  отношению  к  объективному  внеязыковому  миру  и  по-своему  отражает  его»
3
.  В 
данном случае таким фрагментом объективной действительности, отображающимся во фразеологии, 
является сам текст Библии.  
Наличие библеизмов в одном языке и отсутствие таковых в другом может иметь ряд причин: это 
и разные переводческие традиции, и неодинаковый подход каждого народа к содержанию Библии в 
целом, и самостоятельное развитие языков и их специфика, и многое другое.  
На сегодняшний день в лингвистике существует несколько подходов к решению проблемы опи-
сания культурно-значимых смыслов в устойчивых оборотах. Одним из них является обращение к та-
кой  категории,  как  поле  (в  нашем  случае,  фразеосемантическое  поле).  В  лингвистических  теориях 
имеется значительное количество полевых исследований, однако, по замечаниям В.Н.Телии, вспыш-
ки этой идеи (идеи поля) в лингвистике всегда связаны с обращением к проблеме соотнесения мира и 
его языковой картины (или образа). На значимость семантических полей при выявлении националь-
но-культурной  специфики  языковых  единиц  указывают  многие  исследователи  (Ю.Н.Караулов, 
Л.А.Новиков, М.Л.Ковшова и другие). В исследовании Е.Л.Березовича предлагается уже и этнолин-
гвистическая  интерпретация  семантического  поля,  согласно  которой  анализ  семантических  полей 
можно проводить на трёх уровнях — собственно семантическом, мотивационном и уровне культур-
ной символики
4
.  
С учётом указанной специфики БФ исследование культурно-значимых смыслов в средневековой 
библейской фразеологии мы проводили через обращение к фразеосемантическим полям (далее ФП), а 
именно обратились к анализу собственно семантического уровня ФП. Анализ на этом уровне позво-

20 
ляет определить, какие смыслы были предметом особого внимания средневекового человека, какие 
участки  семантической  системы  русского  языка  оказались  довольно  детально  проработанными  в 
языковом  плане, а  какие — поверхностно,  так как  в  любом  языке  маркируется  (включая  и  уровень 
фразеологии) то, что является биологически, социально и культурно значимо в сознании народа, ибо 
«избирательность  мотивационных  признаков,  актуализируемых  в  номинативном  акте,  и  есть  тот 
ключ, который позволяет открыть тайну «сокрытых смыслов» языка любой культуры»
5
.  
В  данной  статье  внимание  уделено  фразеосемантическим  полям  в  составе  средневековой  фра-
зеологии, отразившей культурную компоненту, связанную с текстом Библии. Критерием принадлеж-
ности ФЕ к библейскому тексту послужило обращение к иллюстративному материалу, приводимому 
в качестве примера к каждому обороту и взятому из Библии новгородского архиепископа XV в. — 
Геннадия; она так и называется — Библия Геннадия. Книга Сирахова 1499 г., а также обращение к 
Библейской энциклопедии.  
Классификация  выделенного  фрагмента  фразеологической  системы  русского  языка  периода  
XV–XVII вв. по фразеосемантическим полям, по нашим наблюдениям, обнаруживает следующее: в 
большей мере в БФ человек представлен не как физическое, социокультурное существо, а как суще-
ство духовное, поэтому наиболее фразеологически «проработанной» (42 ФЕ) оказалось ФП «Нравст-
венные  качества  человека».  В  частности,  среди  всевозможных  прегрешений  человека  в  библейской 
средневековой  фразеологии  актуализируются  такие  негативные  нравственные  черты  человека,  как: 
убийство (9 ФЕ), мужеложство, прелюбодеяние, ссора, злословие, ложь, нерадивость и отступление 
от веры: убити въ душу ‛убить (насмерть)’, искати души (чьей-л.) ‛желать чьей-л. погибели’, затво-
рити  въ  смерти  ‛подвергнуть  убиению,  убить’,  пролити  (пролияти,  проливати,  излити)  кровь 
‛убить’,  возложити  руки  (на  кого-л.)  ‛поднять  руку,  покуситься  на  кого-л.’,  содомский  гр
эхъ 
‛мужеложство’, слазити съ (отъ) одра своего ‛прелюбодействовать’, припадати въ тяжу ‛вступать в 
тяжбу’,  кидати  словеса  злая  (бесчинная,  срамная)  ‛ругаться  непотребными  словами,  поносить  ко-
го-л.;  злословить’,  лжу  и  клевету  скончевати  ‛воздвигать,  возводить  ложь  и  клевету’,  не  помнити 
‛быть  нерадивым’,  отвратити  слухъ  от  чего-л.  ‛отречься,  отказаться  от  чего-л.’,  обложити  ногу 
‛подставить ножку’, блюсти главу, пяту чью-л. или кому-л. ‛наблюдать, следить за кем-н., замышляя 
что-л.’ и др.  
Среди добродетелей человека, его положительных сторон особенно значимы в исследуемый пе-
риод такие, как: труд (3 ФЕ), сила воли (8 ФЕ), оказание помощи, покровительство, смирение, пра-
ведный образ жизни, жертвенность и искренность: им
эти въ руцэ, въ рукахъ что-л. ‛уметь что-л. де-
лать,  создавать,  производить’,  преклонити  рам
э (на дэло) ‛взяться за дело, начать трудиться’, пре-
проваждати д
эла ‛вести дела, заниматься делами, улаживать дела’, отъ силы въ силу пойти, прехо-
дити ‛первоначально — о приобретении человеком божественной силы, затем о его совершенствова-
нии’, въ сил
э, въ силахъ (быти) ‛иметь силы, быть дееспособным, достаточно крепким ’, своею силою 
‛собственными силами, без чьей-л. помощи’, всею силою ‛используя все возможности, все средства, 
со всем старанием, изо всех сил’, отъ своя силы или отъ чюжия силы (делать что-л.) ‛делать что-л. 
своими силами, средствами, своими руками или на чужие средства’, расширити стопы чьи-л. ‛дать 
опору’, възложити пазуху свою (на кого-л.) ‛взять под свою защиту, под своё покровительство’, подъ 
пазухами  быти  (чьими-л.)  ‛быть  под  защитой,  под  покровительством  кого-л.’,  нищета  духовная 
‛добровольная нищета (как путь к смирению); смирение’, исправити доброд
этель ‛соблюсти прави-
ла праведного образа жизни’, класти требы ‛приносить жертвы богам’, положити душу свою въ руку 
свою ‛подвергнуть свою жизнь опасности’, по истин
э и по свершении ‛по правде, по совести (в соот-
ветствии со своими моральными принципами)’, (всею) душею, отъ (всея) душа ‛искренне, усердно, 
всем существом’, препоясати кого-л. одеждою славы ‛предназначить кого-л. для славы’ и др.  
Значительным  по  объёму  и,  следовательно,  значимым  для  мировосприятия  русского  человека 
Средневековья является ФП «Место обитания» (21 ФЕ), включающее в себя названия потусторонних 
миров (ад, преисподняя) (10 ФЕ) и рай (4 ФЕ), святых мест (4 ФЕ), а также земного мира (3 ФЕ): зем-
ля  мглена  ‛ад,  преисподняя’,  матица  огненная  ‛геенна’,  родъ  огненный  ‛геенна,  ад’,  врата  адова 
‛а) царство  дьявола  б)  место  близ  Иерусалима’,  земля  забвенная  ‛кончина,  смерть’,  вышний  градъ, 
вышний Ирусалимъ ‛небо, как место пребывания бога’, н
эдро Авраамле, нэдра Авраамля ‛место за-
гробного успокоения праведников’, кровы в
эчные (небесные, святые) ‛небесные обители праведни-

21 
ков’,  святая  земля  ‛Палестина,  место  жизни  и  страданий  Христа’,  земля  об
этования  (или  земля 
об
этная) ‛обетованная, обещанная земля — Палестина…’, святой градъ ‛а) о Иерусалиме, б) о Мо-
скве’, святая святыхъ, святая святымъ ‛внутренняя часть ветхозаветной скинии и Иерусалимского 
храма, куда входил только первосвященник один раз в год в день очищения’, миръ сей ‛земной мир, 
земная жизнь’, временная (сия) жизнь (животъ, житье) ‛земная жизнь’, вольный св
этъ ‛мир’ и др.  
Человек как социальное существо представлен во ФП «Род занятий» (11 ФЕ), причём большая 

жүктеу/скачать 2,34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: