Поэтика названия цикла «Тёмные аллеи»
«Темные аллеи» в контексте цикла раскрываются как название, вобравшее в себя множество смыслов, которые образуют мотивы, и все они связаны со сферой чувств двоих — Ее и Его. Любовь в произведении предстает сложным явлением, антиномичным и непостижимым. Образ, вынесенный в заглавие, символизирует, с одной стороны, всепоглощающую страсть, противостоять которой человек не в силах, она сродни стихии, это инстинктивное, бессознательное влечение. Именно поэтому любви-страсти в рассказах соответствуют такие природные явления, как гроза, метель, выражающие стихийную силу природы. Эта параллель свидетельствует о том, что и страсть является такой же стихийной, неуправляемой силой, порожденной самой природой («Степа» и др.). В описании грозы и ливня в рассказе «Степа» молния своим «ослепляющим рубиновым огнем» воспринимается как «знамение конца мира»6.
Любовь как мощная природная сила — этот мотив сквозной в цикле. Он подчеркивается автором. «Когда она зарыдала, сладко и горестно, он с чувством не только животной благодарности за то неожиданное счастье, которое она бессознательно дала ему, но и восторга любви стал целовать ее...» (VI, 82). В рассказе «Таня» отчетливо раскрывается в страсти, во влечении бессознательное начало: «Кто он, она еще не понимала в полусне, но все равно это был тот, с кем она, в некий срок, впервые должна была соединиться в самой тайной и блаженно-смертной близости» (VI, 82).
С другой стороны, «темные аллеи» — это и «лучшие, истинно волшебные» минуты жизни. И в тексте эта характеристика дается рядом с «развернутым названием»: «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи...» — стихи Огарева, которые герой рассказа Николай Алексеевич читал Надежде тридцать лет тому назад, в «лучшие минуты» его жизни («И все стихи мне изволили читать про всякие "темные аллеи"»). В стихах обращает на себя внимание использование цветовых обозначений.
«Темные аллеи» — это пережитой миг счастья, это ощущение полноты бытия. «...Подобного счастья не было во всей его жизни» — этот мотив вновь и вновь повторяется в рассказах цикла. В том же рассказе «Руся» счастье определяется как «нестерпимое»: «Он больше не смел касаться ее, только целовал ее руки и молчал от нестерпимого счастья» (VI, 43). Мгновение счастья — это потрясение, при воспоминании о котором у героя рассказа «Зойка и Валерия» отнимаются руки и ноги. Именно это мгновение и составляет, по Бунину, смысл жизни: «...Из года в год, изо дня в день, втайне ждешь только одного, — счастливой любовной встречи, живешь, в сущности, только надеждой на эту встречу — и все напрасно...» («В Париже». VI, 97). «...Всегда кажется, что где-то там будет что-то особенно счастливое, какая-нибудь встреча...» («Генрих». VI, 111).
Итак, название цикла многозначно. Оно прежде всего символизирует непознанную природу любви, особенно любви-страсти, которая соединяет в себе высочайшую радость бытия и темное, греховное начало, силу чувства и кратковременность его. В рассказе «Генрих» дана точная — в контексте цикла — характеристика «жен человеческих, сеть прельщения человеком». «Эта «сеть» нечто поистине неизъяснимое, божественное и дьявольское...» (VI, 116).
Попытка постичь тайное тайных приводит автора к трагедийным развязкам, когда смерть становится единственно возможным исходом из воспроизведенной сюжетной ситуации. Рассказы «Кавказ», «Зойка и Валерия», «Галя Ганская», «Генрих», «Натали», «Пароход "Саратов"» завершаются смертельным исходом, причем всегда неожиданным, резко контрастным развитию сюжетного действия, что усиливает ощущение трагичности происходящего. В соотношении с названием цикла смерть героев воспринимается и как невозможность познать самого себя, и как неразрешимое противоречие, связанное с любовью: власть ее такова, что, утрачивая любовь, человек лишает себя жизни (в этом также проявляется некая стихийная, неподвластная рассудку человека и завладевающая им целиком сила). В «Темных аллеях» представлены сюжетные ситуации, в которых один из героев оказывается жертвой, расплачивающейся за свою любовь или же измену. И эти финалы являются также еще одним подтверждением тому, что любовь в философии Бунина предстает как мощная стихийная сила, как таинственное и бессознательное начало.
Рассказ «Натали» завершает вторую часть книги. В нем, как и в двух предыдущих «Галя Ганская» и «Генрих», героиня умирает. И хотя они умирают по-разному (Галя Ганская отравилась, Генрих из ревности застрелил австриец, Натали «умерла в преждевременных родах»), но героинь — все три рассказа названы их именами — объединяет то, что смерть является расплатой за любовь.
После пережитого мгновения счастья, после утраты любви вся последующая жизнь героев в «Темных аллеях» или не имеет смысла («ненужный сон»), или равносильна гибели. Символичен финал рассказа «Холодная осень»: «Да, а что же все-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Все-таки был. И это все, что было в моей жизни — остальное ненужный сон» (VI, 179).
Смысл заглавия цикла раскрывается также в системе образов, связанных с топосами: аллея, сад, парк, поле. Именно они, наряду с природными явлениями (календарными, климатическими и др.), создают неповторимый эмоциональный фон, обусловленный и названием произведения. В рассказах цикла образы сада и аллей в их символическом значении противостоят друг другу. В описании аллей постоянным признаком выступает тень. «Тенистая аллея» (VI, 52), «мрачно-величавая аллея» (VI, 73), «отдыхать в тени еловой аллеи» (VI, 74). В рассказе «Зойка и Валерия» почти дословно повторяется название цикла: «Он пошел за ней, сперва сзади, потом рядом, в темноту аллеи, будто что-то таившей в своей мрачной неподвижности» (VI, 77). Аллея — это и игра света и тени: «...Потом вошла под длинный прозрачный навес березовой аллеи, в пестроту, в пятна света и тени» (VI, 139).
Сад в «Темных аллеях» — это не только место сюжетного действия, но и образ, способствующий реализации авторской концепции любви, поэтической завершенности определенного фрагмента текста, созданию эмоциональной атмосферы произведения. Среди символических значений сада есть и метафорическое использование в значении «любовного рая, созданного влюбленным». У Бунина образ сада воплощает счастье, связанное с зарождением любви («первое утро любви»), с взаимной любовью, с верой героев в любовь как главную и вечную ценность бытия. Образ сада в рассказе «Поздний час» напоминает герою-повествователю о пережитом когда-то счастье. Сад — это и место первых свиданий. Именно он пробуждает воспоминания о начале любви, о «времени еще ничем не омраченного счастья», о «близости, доверчивости, восторженной нежности, радости» (VI, 33).
Исполненный лиризма рассказ «Поздний час» завершает первую часть цикла, подчеркивая значимость для книги в целом еще одного мотива, связанного с названием, — мотива невозможности продлить счастье и его утраты, мотива промелькнувшего мгновения: «Одно было в мире: легкий сумрак и лучистое мерцание твоих глаз в сумраке».
Образ сада воплощает зарождение любви, предчувствие счастья, само счастье. Ночной сад полон света, «предвесенняя, светлая и ветреная ночь», «волновался сад», озаряющий сумрак комнаты «золотистым светом» (VI, 92). Мысль о «летнем счастье» для героини рассказа «Таня» связана с садом: она «старалась представить себе все то летнее счастье, когда столько будет им свободы везде... ночью и днем, в саду, в поле, на гумне, и он будет долго, долго возле нее...» (VI, 92). В минуты счастья Таня поет народную песню «Уж как выйду я в сад...». И надежда на счастье впереди, на будущую встречу связана с этой «песенкой» [«...Я приеду весной на все лето, и вот правда пойдем мы с тобой "во зеленый сад" — я слышал эту твою песенку и вовеки не забуду ее...» (VI, 94)]. Образ сада как стилевая доминанта создает эстетическое единство рассказа.
С этим образом связаны чистота и свежесть чувств, он постоянный и важный «атрибут» сюжетного действия, воспроизводящего трепетные и волнующие отношения влюбленных. «Войдя к себе, я, не зажигая свечи, сел на диван и застыл, оцепенел в том страшном и дивном, что внезапно и нежданно свершилось в моей жизни... Комната и сад уже потонули в темноте от туч, в саду, за открытыми окнами, все шумело, трепетало, и меня все чаще и ярче озаряло быстрым и в ту же секунду исчезающим зелено-голубым пламенем... На меня понесло свежим ветром и таким шумом сада, точно его охватил ужас: вот оно, загорается земля и небо» (VI, 139). И в этом же рассказе «Натали» «весенняя чистота, свежесть и новизна» связаны с «густым цветущим садом». Сад как место свиданий, как незримый участник сюжетного действия, как символ «первого утра любви» героя Виталия Петровича и Натали воплощается в рассказе.
Многими исследователями творчества Бунина отмечалась особая «магия воспоминаний» (Л.А. Колобаева), присущая ему. Эта магия воспоминаний организует повествование в «Темных аллеях» и задается самим заглавием цикла, которое в «развернутом» виде — «Кругом шиповник алый цвел, стояли темных лип аллеи» — содержит отсылку в прошлое: прошедшее время глаголов, запечатлевшее мгновение. «Темные аллеи» — это погружение в прошлое, это воспоминание, по остроте и силе чувства не уступающее мгновению пережитого когда-то счастья: «...И молодость, красота всего этого, и мысль о ее красоте и молодости, и о том, что она любила меня когда-то, вдруг так разорвали мое сердце скорбью, счастьем и потребностью любви, что, выскочив у крыльца из коляски, я почувствовал себя точно перед пропастью...» («Натали». VI, 143).
Прошлое в рассказе «Холодная осень» характеризуется как «волшебное, непонятное, непостижимое ни умом, ни сердцем» (VI, 178). Путешествие по «темным аллеям» памяти причиняет повествователю горькую радость и сладкую боль. Это путешествие осуществляется в атмосфере таинственной, загадочной, удивительной и волшебной. Именно эти эпитеты наиболее употребительны в цикле, они способствуют созданию особого импрессионистически зыбкого изображения, соответствующего процессу «пробуждения» памяти, возникновению эффекта магии воспоминаний. «Все было странно в то удивительное лето» — этот мотив пронизывает рассказы цикла, объединяя их в единое целое. Прекрасны и загадочны в своей исключительности героини. «Ах, как хороша ты была! ...Как горяча, как прекрасна! Какой стан, какие глаза!» («Темные аллеи». VI, 7). «Странные женщины» («Месть»), они «как бы с какой-то другой планеты» («Сто рупий») и непостижимы [«...Она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши отношения...» («Чистый понедельник»)]. И глаза у них «удивительные», «необыкновенно темные, таинственные» («Весной, в Иудее»).
Символический смысл заглавия раскрывается благодаря особой атмосфере таинственности и сказочности, создаваемой многообразными пейзажными описаниями7. «Как волшебно блестят вдали березы. Нет ничего страннее и прекраснее внутренности леса в лунную ночь и этого белого шелкового блеска березовых стволов в его глубине...» («Натали». VI, 139). «И стоял и не гас за чернотой низкого леса зеленоватый полусвет, слабо отражавшийся в плоско белеющей воде вдали, резко, сельдереем, пахли росистые прибрежные растения, таинственно, просительно ныли невидимые комары...» («Руся». VI, 43).
В рассказе “Темные аллеи” из книги с одноименным названием описывается случайная встреча героя с женщиной, которую он любил в молодости, а потом бросил и как бы вычеркнул из своей жизни. Увидев постаревшую, но все еще красивую Надежду на почтовой станции большой тульской дороги, куда привела его через много лет жизнь (судьба, случай...), он вдруг понимает, что в ней “... потерял ... самое дорогое, что имел в жизни” (Бунин, V, 254): пусть поздно, но открывается “запечатанная ваза” его души, метафорой которой становятся в рассказе “темные аллеи” — слова из стихотворения Н. Огарева, когда-то читанного героем Надежде. “Все проходит, да не все забывается”, — многозначительно говорит героиня своему былому возлюбленному (там же). И этот же образ “темных аллей” обретает, как известно, значение универсального бунинского символа в контексте всей его книги.
Странная связь любви и смерти постоянно подчеркивается Буниным,
и поэтому не случайно название сборника «Темные аллеи» здесь вовсе не
значит «тенистые» – это темные, трагические, запутанные лабиринты любви.
Всякая настоящая любовь – великое счастье, даже если она
завершается разлукой, гибелью, трагедией. К такому выводу, пусть поздно, но приходят многие бунинские герои, потерявшие, проглядевшие или сами
разрушившие свою любовь. В этом позднем раскаянии, позднем духовном
воскрешении, просветление героев таится та всеочищающая мелодия, которая говорит и о несовершенстве людей,
не научившихся еще жить, распознавать и дорожить настоящими чувствами, и о несовершенстве самой жизни, социальных условий, окружающей среды,
обстоятельств, которые нередко препятствуют истинно человеческим
взаимоотношениям, а главное – о тех высоких эмоциях, которые оставляют
немеркнущий след духовной красоты, щедрости, преданности и чистоты.
Достарыңызбен бөлісу: |