А. А. Круглова Поэтика заглавий в цикле "Темные аллеи" И. В. Бунина «Тёмные аллеи»
Поэтика заглавий рассказов цикла «Тёмные аллеи»
жүктеу/скачать 146 Kb.
|
И. Бунин Темные аллеи 2
| Поэтика заглавий рассказов цикла «Тёмные аллеи»
Поэтика заглавия «Темных аллей» выявляется в системе целого — в единстве его формосодержательной структуры. Именно благодаря названию первого рассказа, давшего заголовок циклу, осуществляются основные циклообразующие связи. Образ темных аллей, связанный с философией цикла и его главной темой, порождает множество смыслов, создающих систему мотивов, последовательно развивающихся и обогащающихся от рассказа к рассказу. Заглавие произведения в целом полифункционально, оно реализуется как один из ключевых пространственных образов цикла, как емкий символ, как название, в скрытом виде содержащее основной структурообразующий принцип — принцип контраста, который оказывается универсальным в построении фрагментарного повествования, именно он последовательно и настойчиво оформляет целое, органично соответствуя философии любви в произведении и способствуя максимально полному ее раскрытию. Поэтика заглавия выражается и в том, что оно формирует основной эмоциональный тон книги, определяет его стилевое своеобразие. Художественное единство книги обусловлено особой авторской позицией, композиционной логикой, сюжетными «скрепами» внутри частей, архитектоникой, системой сквозных мотивов, развивающихся и обогащающихся по мере воплощения в тексте, полифункциональностью заглавия. Часто исследователи И.А. Бунина в своих объяснениях смысла заглавия сборника ссылаются на самопризнание автора. Вспомнилось-де стихотворение Огарева, где есть строка “Стояла темных лип аллея”, вот и озаглавил. Но ведь И.А. Бунин не взял в качестве заголовка всю строку из Огарева, взял даже не огаревский образ, а на основе его написал, может быть, внешне более прозрачное, без инверсий и реалистических подробностей “лип аллея”, и одновременно более туманно-импрессионистическое: темные аллеи. Такое название скорее подошло бы к картине Ренуара или Мане, однако заглавие книги сообщает какие-то импрессионистические черты и книге в целом, и отдельным ее рассказам. Таков, например, рассказ, с «темным» названием «Смарагд». В нем очень простой сюжет, а точнее, и сюжета-то никакого нет. Есть только коротенький диалог Его и Ее и описание вечернего неба. Слово «смарагд» в переводе на русский означает изумруд, именно так назван изумруд в Апокалипсисе, где описывается Небесный Град Иерусалим после событий Страшного суда. Ведь благодаря смарагду, название рассказа становится метонимическим: по названию камня в стене Небесного Града названо состояние героини — влюбленность и отражение этого состояния в небесном пейзаже и наоборот (небесным пейзажем определяется душевное состояние героини). Вот она говорит: «И когда вот так смотришь на все на это, как же не верить, что есть рай, ангелы, Божий престол...» В самом деле, нет, наверное, ни одной девушки на свете, которая бы, влюбившись, не ощущала, что любовь дает крылья, что когда любишь, особенно притягательно небо. Бунинский рассказ так и построен: герои не говорят о любви, они говорят о небе, о красках неба, а получается, что о любви, и каждый выражает себя через «понимание» неба. Так сталкиваются два диаметрально противоположных представления о любви. Для нее любовь — небо, рай, для него — земное, плоть, «праздник плоти...» Ведь это она называет цвет неба “смарагд” или “яхонт”, а он иронизирует над ней, стремящейся свое возвышенное чувство выразить возвышенным словом. В ответ на ее слова, приведенные выше, он смеется: «И золотые груши на вербе»… Этот рассказ не зря включен И.А. Буниным во вторую часть «Темных аллей». Во-первых, потому, что открывается рассказ потрясающим пейзажем: «Ночная синяя чернота неба... луна плывет, и близ нее, вместе с ней льется золотая слеза звезды» (метафорические эпитеты апокалиптического пейзажа). И этот пейзаж отражен в ее душе: «прикусив губу, она удерживает слезы». Легко представить и такое небо, и такое состояние человека, и в этом есть тот самый реализм, о котором пишут исследователи, но в этом и особенная бунинская поэтичность, «петраркизм и лаурность», как он сам о себе говорил. «Золотая слеза звезды» вписана по контрасту в темное небо: в пейзаже все так, как в бунинском представлении о любви. И этот рассказ, как и все рассказы «Темных аллей», о том, что любовь — такой редкий дар, который выпадает не на целую жизнь, а на миг, она драгоценней всех богатств мира. Но разве можем мы понять это, когда Господь посылает нам ее? Герой вслед героине, убегающей от него, говорит: «Глупа до святости!» Кажется, рассказ завершается легковесной репликой, но эта легковесность обманчива. В «Смарагде» заключена общая для всех рассказов книги идея: жизнь быстротечна, счастливое время молодости, когда видишь ярче, чувствуешь острее, проходит слишком быстро... Как прекрасен, говорит автор, даже этот миг непонимания. И.А. Бунин говорил, что все его рассказы о любви, но сборник «Темные аллеи» занимает в его творчестве особое место. Писались они в окупированной фашистами Франции и спасали не только его самого от тягостных мыслей о настоящем и будущем, «спасали» и в нем самом, и во всех домашних веру в будущее не только их самих, но русского человека, Родины. Не зря же говорят, что спасительна только Любовь и Жертвенность? Об этом именно рассказы «Темные аллеи», «Чистый Понедельник», «Натали». Идея Любви и Жертвы заключена, кажется, в названии рассказа «Баллада», и в жанре его, и своеобразном, может, и странном для самого И.А. Бунина сюжете. Прозаическое произведение — и вдруг — баллада. Ведь баллада — жанр стихотворного произведения, причем необычного, в котором соединяется стихотворно-поэтическое и сюжетно-прозаическое. Это жанр песенный, как и песня, как канцона, которые были популярны в творчестве поэтов-романтиков, поэтов-неоромантиков серебряного века, но для Бунина-поэта этот жанр не является ни определяющим, ни характерным. И все-таки балладное присутствует в сюжете истории, рассказанной странницей Машенькой, которая знает и помнит, что хозяева дома любили баллады и читали их долгими зимними вечерами. Правдивая история в устах Машеньки, не лишенной поэтического дара, превращается в балладу, хоть и прозаическую. Балладное явлено в самом почти мистическом сюжете, когда князя, влюбившегося в невесту сына и решившего воспрепятствовать свадьбе молодых, останавливает волк, невесть откуда взявшийся, таким страшным образом (волк жестоко ранит барина, от ран тот вскоре и умирает) спасающий его душу, поддавшуюся искушению и не имеющую сил противостоять греху. Темная страсть и неисповедимый путь к преодолению ее, победы над ней — вот что увидит всякий в этом рассказе. «Темное» в «Темных аллеях» и «Балладе», в частности, не исчерпывается страшным и греховным. Ведь Машенька рассказывает предание, давнюю, темную историю, почти легенду, а главным «действующим лицом» оказывается «божий зверь, Господень волк», которому она молится и который, как выясняется, написан в часовне над могилой князя, а «округ головы его золотое сияние, как у святых и угодников». В парадоксальном соединении золотого света и мрака смерти есть тоже нечто темное, таинственное, даже поэтичное. Вечная тема Любви и Смерти освещена И.А. Буниным по-особому еще и потому, что «балладу», «легенду» не рассказывает изначально сам повествователь, а слышит ее в один из святочных вечеров от странницы-старушки, напоминающей герою и повествователю девочку. Так «баллада» превращается в святочный рассказ, где действуют свои собственные законы. В святочных историях или рассказах «активизировавшиеся» накануне Рождества силы зла побеждаются в конце концов Божьим промыслом, так что не случайно и рассказанная Машенькой история кажется обрамленной сиянием свечей, дыханием натопленных печек, чистотой и открытостью всего дома в преддверии Праздника, когда все вспоминают, как пришел Христос-Спаситель в мир, чтобы своею Любовью и Жертвой безвинной искупить человеческие грехи. Да, тихо ступая по аллеям нашей памяти, мы можем прийти к таинственным и даже страшным преданиям, к каким-то никому неведомым тайнам, к печалям и страстям очень далекого времени, почему-то в нашей собственной душе тихой грустью отзывающегося. Вот они, «темные аллеи» любви бессмертной бунинской прозы. Как странно: возьмешься перелистывать томик «Темных аллей» И.А. Бунина и уже не можешь оторваться. Кажется, знаешь в мелочах и «Кавказ», и «Музу», и «Поздний час», а не только «Натали» или «Чистый Понедельник», но чтение этих рассказов пробуждает какое-то странное чувство: как будто не только эти истории знаешь, но и этих молодых людей когда-то знал и любил, как будто бы живешь давным-давно на свете и кажется, что по-настоящему еще не любил, а вот завтра или даже сегодня вечером это может случиться. Таков и рассказ «Ворон», тоже входящий в книгу тёмные аллеи. Кажется, автор бесхитростен в повествовании, с самого начала объясняющем смысл названия: «Отец мой похож был на ворона». Ну, тогда при чем тут «аллеи любви»? Видимо, в этом вопросе и заключена главная интрига повествования. В доме, куда возвращается вчерашний лицеист на каникулы, появилась новая «няня» у его восьмилетней сестры, сверстница, вчерашняя гимназистка. Так возникает странный «любовный треугольник»: вчерашняя гимназистка и лицеист влюблены друг в друга, а «ворон» - отец оказывается хищником-разлучником. История банальная, если не сказать пошлая, если бы не слог писателя, делающий обыденно-тривиальное поэтичным, а штампы любовного треугольника превращающий в возвышенно-трагическое. Вот натянуто-чопорная обстановка за обедом, театрально-жеманная за вечерним чаем: нет ни единого взгляда, слова, вздоха; есть «налитая до краев» чашка, «как он любил», есть странные нравоучения хозяина дома, кажется, звучащие некстати: «Вот бы весьма шло к вашему лицу платье черного атласу с зубчатым, стоячим воротом а-ля Мария Стюарт, унизанным мелкими бриллиантами... или средневековое платье пунцового бархату с небольшим декольте и рубиновым крестиком...» Или другие речи, уже обращенные к сыну, совсем нелестные... Все так правдоподобно, как будто только сейчас разворачивается на наших глазах. Впрочем, в раннем творчестве Бунина есть, кажется, варианты прототипов героини «Ворона». Это и Оля Мещерская из «Легкого дыхания», и Вера из «Последнего свидания», Аглая... Все они в начале повествования застигнуты автором в мгновения ожидания любви, но каждой из них судьба воздаст по-разному. Необычен сюжетный поворот и в «Вороне», он заставит читателя вспомнить чеховскую «Попрыгунью», например. Сцена ее любовного признания станет поводом к тому, чтобы сын навсегда покинул свой дом, отказался от наследства и тогда же узнал, что отец оставил службу и переехал в Петербург «с прелестной молоденькой женой». Однажды в Мариинском театре он увидит их: отца, сидящего вороном, и ее... Как много говорит деталь, подмеченная когда-то юным влюбленным: «На шейке у нее темным огнем сверкал рубиновый крестик...» Вот они: темные, неисповедимые аллеи любви... Она, когда-то безумно влюбленная в молодого человека, сегодня, кажется, влюблена... в саму себя. Хищник-ворон — обладатель красивой куколки, а отнюдь не прекрасной живой любящей души. «Рубиновый крестик» как мечта в начале истории для нее и «ловушка» для хищника — и в конце как плата за власть над молодостью и красотой, в сущности, и делает эту историю своеобразной элегией. «Юность — это возмездие», — сказал когда-то очень точно Ибсен. Для ворона-отца возмездие вдвойне: он навсегда потерял сына, иллюзорна и власть его над милым созданием, которое с любопытством оглядывается в театре, имя которому жизнь. У Бунина есть рассказ "Руся". Герой его, проезжая мимо маленькой станции за Подольском на пути из Москвы в Севастополь, вспоминает, как много лет назад репетиторствовал в одной "дачной усадьбе, верстах пяти отсюда": "Дом, конечно, в русском дачном стиле, и очень запущенный, - хозяева были люди обедневшие, - за домом некоторое подобие сада, за садом не то озеро, не то болото...". Жена, знающая правила жанра, дополняет его воспоминания о дачном доме прозорливой догадкой, впрочем, не лишенной сарказма: "И, конечно, скучающая дачная девица, которую ты катал по этому болоту". Заголовок к рассказу состоит из собственного имени, выполняет соединительную функцию, выступает как внешняя по отношению к внутренней функции изоляции и завершения. Заголовок отражает основную мысль всего рассказа. Женатый человек, путешествуя с женой вспоминает о своей первой любви. Девушку зовут Маруся, но автор даёт имя Руся, это звучит очень по родному. Заголовок отражает мысли и чувства рассказчика, который сожалеет об ушедших временах. Заголовок «Руся» является главным, отправным моментом всего рассказа, на основании этого читатель может сделать вывод о том, что в жизни главного героя Руся оставила неизгладимый след. Подтверждением этого является заключительная сцена рассказа. А в финале, в вагоне-ресторане, между супругами разыгрывается следующий диалог: "- Что это ты столько пьешь? Это уже, кажется, пятая рюмка. Все еще грустишь, вспоминаешь свою дачную девицу с костлявыми ступнями? - Грущу, грущу, - ответил он, неприятно усмехаясь. - Дачная девица... Amata nobis quatum amabitur nulla!" (Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет!) Интересен заголовок повести "Холодная осень". В сентябре жених покидает свою невесту и отправляется на фронт, свадьба откладывается. Заголовок рассказа проходит красной нитью через всё повествование. Во время прощального вечера, отец невесты, глядя на запотевшие окна сказал: жүктеу/скачать 146 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|