Рис. 1. Находки из кургана №10, мог

ӘЛЕУМЕТТІК-ГУМАНИТАРЛЫҚ БІЛІМ БЕРУ МЕН ҒЫЛЫМНЫҢ ӨЗЕКТІ МӘСЕЛЕЛЕРІ 
АКТУАЛЬНЫЕ
 
ВОПРОСЫ
 
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОГО
 
ОБРАЗОВАНИЯ
 
И
 
НАУКИ 
 
12 
 
гилы 26 имеет втулку, доходящую до острия. Этот признак считается ранним. Еще А. И. Мелюкова [6] 
отмечала появление стрел с остролистной формой пера в скифских комплексах уже во второй поло-
вине  VII в.  до  н. э.  Последние  разработки,  выполненные  для  серий  наконечников,  обнаруженных  в 
памятниках  на  западной  периферии  степного  мира,  также  указывают  на  достаточно  раннее  появле-
ние этого типа стрел с опорой на среднеевропейскую хронологическую шкалу. Исследователи конста-
тируют  наличие,  наряду  с  двухлопастными,  значительного  процента  трехлопастных  наконечников  с 
остролистной формой головки, найденных в слоях гибели гальштатских поселений периода Ha C2/D1. 
Все имеющие аналогии наконечники стрел из кургана Аржан-2 могут быть датированы в преде-
лах VIII–VI вв. до н. э. Отдельные типы наконечников встречаются в ранних уюкско-саглынских ком-
плексах конца VI–V в. до н. э., но при этом могут иметь более раннюю начальную дату [7]. 
М. К. Кадырбаев  [3]  указывает,  что  тасмолинским  памятникам  V–III  вв.  до  н. э.  присущи,  в 
числе прочего, наибольшее распространение стандартной формы бронзовых втульчатых трехгран-
ных наконечников стрел. В могильнике Карамурун-2, к. 3: точильный камень с отверстием для под-
вешивания,  четыре  бронзовых  наконечника  стрел  с  остатками  древков.  Первый  наконечник  втуль-
чатый двуперый, второй – втульчатый трехгранный, третий – черешковый трехгранный, четвертый – 
втульчатый  трехперый  с  резко  выступающей  и  раздвоенной  втулкой.  Здесь  же  найден  роговой  на-
конечник стрелы, круглый в сечении [3]. 
Л. Т. Яблонский  среди  втульчатых  трехгранных  наконечников  выделяет:  Отдел  С.  Тип  1  –  со 
слабо  профилированной  сводчатой  головкой  и  выступающей  втулкой.  Подтип  1  –  с  удлиненной 
втулкой и невыделенным основанием граней (Уйгарак №6) [8]. Подтип 2 – с укороченной втулкой и 
опущенными концами основания граней (Уйгарак №7, 8; Кюзели-гыр №33) [8]. Тип 2 – со сводчатой 
головкой  и  укороченной  выступающей  втулкой,  валиком  вдоль  всей  длины  головки  и  не  выделен-
ным основанием граней (Сакар-Чага №25) [8]. Тип 3 – с асимметрично-ромбической или сводчатой 
головкой, со скрытой втулкой, с опущенными концами граней (Южный Тагискен №24) [8]. 
Общая датировка наконечников  такого типа укладывается в рамки  от VIII в. до н. э.  – до пер-
вой половины V в. до н. э. 
В  целом,  видимо,  учитывая  особенности  архитектуры  наземного  сооружения,  погребального 
обряда,  исследованный  раскопками  курган  №10  в  могильнике  Ашутасты  следует  датировать  VII–
VI вв. до н. э. 
Одновременно  с  раскопками  кургана  №10  выполнялось  рекогносцировочное  исследование 
еще  одного  могильника  тасмолинской  культуры  (Ашутасты-2),  расположенного  также  близ  села 
Ашутасты.  Данный  комплекс  включает  в  себя  объект  с  каменными  грядами  и  несколько  курганов, 
вытянутых в цепочку по линии север–юг. Особенностью данного памятника является обнаружение в 
грядах двух изваяний. Статуя, выявленная в «северном усе» более схематичная, хотя фиксируются 
очень  четкие  следы  подработки  ее  древним  каменотесом:  обозначена  линия  шеи,  показан  абрис 
головы.  Изваяние  из  «южного  уса»  проработано  детальнее  –  на  выделенной  голове  достаточно 
четко  просматриваются  глаза,  нос,  уши,  а  также  «оружие»  (?).  Возможно,  материал,  использован-
ный древним мастером, не совсем удобен для изготовления скульптур, поскольку детали прорабо-
таны не глубокими желобками. Предварительный  анализ изваяний позволяет синхронизировать  их 
с известными  изобразительными памятниками  из  ареала тасмолинской культуры.  В Восточной Са-
рыарке в последние годы наметился определенный прорыв в связи с тем, что количество источни-
ков позволило с уверенностью выделить скульптуры сакского круга [9; 10]. 
В контексте анализа статуарных памятников особое звучание приобретают результаты раско-
пок костанайских археологов, проводившихся в полевом сезоне 2013 г. на кургане Ашутасты-30 [11]. 
И. В. Шевниной  и  А. М. Сеитовым  исследовался  объект  раннего  железного  века,  содержавший  по-
гребение ребенка [11]. По палеоантропологическому определению А. В. Колбиной, возраст умерше-
го  –  1,5 года [11, с. 274]. Особенностью данного памятника является полное отсутствие предметов 
из  сопроводительного  вещевого  комплекса.  Как  характеризуют  полученные  находки  костанайские 
археологи,  погребение  ребенка  сопровождалось  отдельными  фрагментами  скелета  овцы:  двумя 
поясничными позвонками, правой лопаткой и берцовой костью с пяточной и таранной костями, рас-
положенными  в  ногах  погребенного  [11,  с. 274].  По  определению  палеозоолога  П. А. Косинцева, 
возраст  животного  –  около  2  лет  [11,  с. 274].  Возможно,  отсутствие  предметов  сопроводительного 
комплекса объясняется слишком ранним возрастом ребенка, не достигшим той ступени, когда мож-
но носить украшения, амулеты, изготовленные из более долговечного материала – кости, рога, ког-
тей,  клыков,  металла.  Не  исключено,  что  обереги  могли  и  быть.  Однако,  выполненные  из  кожи, 
шерстяных ниток,  например,  они  не  сохранились  в условиях степного  резко континентального  кли-
мата. 
Анализ  сопутствующей  мясной  пищи  из  кургана  Ашутасты-30,  позволяет  провести  аналогии, 
фиксируемые в культуре питания казахов. Так, в блюдо, предназначавшееся детям – «бала табақ», 
обычно  клали  куски  мяса  с  поясничной  части  животного  –  «бел  омыртқа»,  берцовую  кость  – 
«асықты жілік» [12]. Выбивается из этого перечня лопатка. Хотя в материалах тасмолинской культу-
ры присутствие именно правой лопатки животного – явление широко распространенное [3]. 

ӘЛЕУМЕТТІК-ГУМАНИТАРЛЫҚ БІЛІМ БЕРУ МЕН ҒЫЛЫМНЫҢ ӨЗЕКТІ МӘСЕЛЕЛЕРІ 
АКТУАЛЬНЫЕ
 
ВОПРОСЫ
 
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОГО
 
ОБРАЗОВАНИЯ
 
И
 
НАУКИ 
 
13 
 
Обращает  на  себя  внимание  еще  очень  интересный  элемент  обряда  кургана  Ашутасты-30  – 
стела,  изготовленная  из  камня  и  обнаруженная  в  момент  исследований  с  западной  стороны.  Как 
отмечают,  И. В. Шевнина  и  А. М. Сеитов  сопровождение  погребения  ребенка  стелой  подчеркивает 
особое к нему отношение [11]. 
Стела  из  раскопанного  нами  объекта  и  аналогичная  находка  из  кургана  Ашутасты-30,  позво-
ляет предположить атрибуцию материалов костанайских археологов принадлежностью к тасмолин-
ской  культуре. Рамки бытования которой, по мнению А. З. Бейсенова, довольно четко укладывают-
ся в промежуток между VIII и V веками до н. э. [13]. 
В  контексте  анализа  полученного  материала  заметим,  что  ранее  округа  села  Ашутасты  изу-
чалась разведочными и раскопочными работами Тургайской археологической экспедиции под руко-
водством  В. Н. Логвина  [14].  В  частности,  в  полевом  сезоне  1992 г.  раскопки  велись  на  объектах 
эпохи  средневековья.  Полученные  материалы  анализировались  Ю. Лохматовым,  инициировавшим 
проведение  исследований,  именно  этих  памятников.  Впоследствии,  после  отъезда  Ю. Лохматова, 
результаты  раскопок  изучались  Б. М. Хасеновой.  Так,  в  2015 г.  Б. М. Хасеновой  в  научный  оборот 
был введен интересный комплекс – курган Ащитасты-27 [15]. 
В 2007 г. костанайскими археологами А. В. Логвиным и И. В. Шевниной в соавторстве с люби-
телем  истории  Д. Деем,  впервые  обнаружившим  данные  сооружения  в  программе  GoogleEarth,  в 
научный оборот были введены данные о так называемых геоглифах. В числе этих объектов названа 
конструкция, получившая условное название «Ашутастинский крест» [16]. Результаты изучения гео-
глифов  костанайских  археологов,  проводившихся  совместно  со  специалистом  из  Литвы  – 
G. Motuzaite Matuzeviciute, свидетельствуют  о предположительной дате сооружения данных памят-
ников – VIII в. до н. э. [17; 18]. 
Таким  образом,  результаты  исследований  2015 г.,  а  также  имеющиеся  архивные  данные  и 
научные публикации свидетельствуют о том, что округа села Ашутасты осваивалась кочевниками и 
в эпоху раннего железа и в средневековье. 
Результаты  работ  2015 г.  показывают  перспективность  исследования  региона  в  деле  изуче-
ния  памятников  кочевников,  включая  позднее  средневековье,  представленное  данными  по  казах-
ской культуре. 
Благодарность.  Выражаем  искреннюю  признательность  к. и. н.,  доценту,  заведующей  ка-
федрой  Костанайского государственного педагогического  института Э. К. Наурызбаевой  за помощь 
в организации раскопок. 
 
Литература: 
1.  Бейсенов  А.З.,  Джумабекова  Г.С.,  Базарбаева  Г.А.  Искусство  саков  Сарыарки.  –  Алматы: 
Институт археологии им. А.Х. Маргулана; НИЦИА «Бегазы-Тасмола», 2015. – 168 с. 
2.  Бейсенов  А.З.,  Джумабекова  Г.С.,  Базарбаева  Г.А.  Изучение  памятников  тасмолинской 
культуры в Западной Сарыарке // Археология Западной Сибири и Алтая: опыт междисциплинарных 
исследований:  сборник  статей,  посвящ.  70-летию  проф.  Ю. Ф. Кирюшина.  –  Барнаул:  Изд-во  Алт. 
ун-та, 2015. – С. 294–297. 
3.  Кадырбаев  М.К.  Памятники  тасмолинской  культуры  //  Маргулан А.Х.,  Акишев К.А.,  Кадыр-
баев М.К.,  Оразбаев А.М.  Древняя  культура  Центрального  Казахстана.  –  Алма-Ата:  Наука,  1966.  – 
С. 303–433. 
4.  Медведская  И.Н.  Некоторые  вопросы  хронологии  бронзовых  наконечников  стрел  Средней 
Азии и Казахстана // Советская археология. – 1972. – №3. – С. 76–89. 
5.  Смирнов К.Ф. Вооружение савроматов // Материалы и исследования по археологии СССР. 
– 1961. – Вып. 101. – 168 с. 
6.  Мелюкова А.И. Вооружение скифов. – М.: Наука, 1964. – 113 с. 
7.  Чугунов К.В. Аржан-2: реконструкция этапов функционирования погребально-поминального 
комплекса  и  некоторые  вопросы  его  хронологии  //  Российский  археологический  ежегодник.  –  СПб., 
2011. – Т. 1. – С. 262–335. 
8. 
Яблонский  Л.Т.  Материалы  для  классификации  наконечников  стрел  раннесакского  типа 
(по находкам в Южном Приаралье) // Древности скифской эпохи. – М., 2006. – С. 277–298. 
9. 
Курманкулов Ж.,  Ермоленко Л.  Древности  Сарыарки:  каменные  изваяния.  Книга-альбом 
на каз., рус. и англ. яз. – Караганды, 2014. – 168 с. 
10.  Ермоленко Л.Н.,  Курманкулов Ж.К.,  Касенова А.Д.  Новые  данные  о  специфической  раз-
новидности изваяний сакской эпохи // Вестник КемГУ. – 2015. – №1 (61). Т. 3. – С. 26–32. 
11.  Шевнина И.В.,  Сеитов А.М. Детское погребение раннего железного  века  из Тургая // Вос-
хождение  к  вершинам  археологии:  сб.  матер.междунар.  научн.  конф.  «Древние  и  средневековые 
государства на территории Казахстана», посвящ.  90-летию со дня рождения К.А. Акишева.  – Алма-
ты: Институт археологии им. А.Х. Маргулана, 2014. – С. 273–280. 
12.  Интернет-ресурс: http://yvision.kz/post/312670 

ӘЛЕУМЕТТІК-ГУМАНИТАРЛЫҚ БІЛІМ БЕРУ МЕН ҒЫЛЫМНЫҢ ӨЗЕКТІ МӘСЕЛЕЛЕРІ 
АКТУАЛЬНЫЕ
 
ВОПРОСЫ
 
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОГО
 
ОБРАЗОВАНИЯ
 
И
 
НАУКИ 
 
14 
 
13.  Бейсенов  А.З.  Поселения  и  могильники  сакской  эпохи  Центрального  Казахстана  //  Сак-
ская  культура  Сарыарки  в  контексте  изучения  этносоциокультурных  процессов  Степной  Евразии: 
сб.  научн.  статей,  посвящ.  памяти  выдающегося  казахского  археолога  К. А. Акишева.  –  Алматы: 
НИЦИА «Бегазы-Тасмола», 2015. – С. 7–34. 
14.  Калиева  С.С.  Стационарные  работы  на  территории  Аркалыкской  сельхозопытной  стан-
ции.  Раскопки  могильника  Ащитасты  27.  Отчет  о  полевых  исследованиях  Тургайской  археологиче-
ский  экспедиции  на  территории Тургайской области в полевом сезоне  1992  г. Кустанай, 1993 // Ар-
хив ИА КН МОН РК, оп. 2, д. 2409. 
15.  Хасенова Б.М. Курган тюркского времени могильника Ащитасты 27 // Ежелгi Торғай – Ұлы 
дала  төсiндегi  асыл  алқа.  Древний  Тургай  и  Великая  Степь:  часть  и  целое:  сб.  научн.  статей,  по-
свящ. 70-летию В. Н. Логвина. – Костанай–Алматы, 2015. – С. 212–222. 
16.  Логвин  А.В.,  Шевнина  И.В.,  Дей  Д.Б.  Геоглифы  Торгая  //  Вопросы  истории  и  археологии 
Западного Казахстана. – Уральск, 2011. – №1 (вып. 14). – С. 226–229. 
17.  Logvin  A.,  Shevnina  I.,  Motuzaite  Matuzeviciute  G., Seitov  A.  Steppe  geoglyphs  mark  the  an-
cient routes of human migration across Central Azia: introduction to the research // 20-th Annual Meeting 
of the European association of archaeologists: abstract of the oral and poster presentations (Istanbul, 10–
14 September 2014). – Istanbul, 2014. – P. 492. 
18.  Motuzaite Matuzeviciute G., Logvin A.V., Shevnina I., Seitov A.M., Feng J., Zhou L. OSL dates 
for  the  ancient  geometric  earthworks  of  Kazakhstan  //  Archaeological  Research  in  Asia.  –  2015.  Режим 
доступа: 
ttps://www.academia.edu/19798505/OSL_dates_for_the_ancient_geometric_earthworks_of_Kazakhstan 
 
 
 
УДК 613(574)  
 
ПРОИЗВОДНЫЕ С ДИМИНУТИВНЫМИ СУФФИКСАМИ В 
ОПРЕДЕЛЕНИИ КАТЕГОРИИ ЭМОТИВНОСТИ, ЭМОЦИОНАЛЬНОСТИ 
 
 Баяхметова  А.А.  –  кандидат  филолог.наук,  доцент  КГУ  им.  А.Байтурсынова, 
ст.преподаватель ЦЯП 
 
В современном  научном  языкознании значение слова  рассматривается как  организованная 
система  взаимосвязанных  макрокомпонентов  и  микрокомпонентов.  В  качестве  микрокомпонен-
тов  исследователи  выделяют  семантические  показатели,  выражающие  экспрессивность,  эмо-
циональность,  оценочность,  образность.  Диминутивность  характеризуется  определённой 
стилистической  окраской,  особенности  её  определяются  коммуникативной  целью  высказыва-
ния.  В настоящей статье рассматривается роль диминутивных формантов в определении ка-
тегории эмотивности и эмоциональности.  
Ключевые слова: диминутивы, эмотивность, эмоциональность, производные, апеллятивы, 
словообразовательные варианты, оценочность 
 
В  современном  русском  языке  в  образовании  производных  особое  место  отводится  димину-
тивным формантам. Уменьшительность (диминутивность) – это особое языковое значение, которое 
связано с  указанием на уменьшение размера  объекта. Уменьшительность может передаваться пу-
тем прибавления определенного аффикса к именной основе. В качестве морфологического средст-
ва мы можем использовать специальные уменьшительные суффиксы:–ок, -ец, -чик, -ик, -еньк, -оньк 
и др.: хомут – хомуток, дуб-дубочек, карман – карманчик, билет - билетик, букет – букетик, сладкий 
– сладенький, маленький- махонький. Уменьшительный суффикс может присоединяться  к глаголь-
ной основе. В таких случаях он указывает на изменение действия: пойдем спатеньки. Данное явле-
ние характерно для художественного и разговорного стилей.  
Основной  функцией  языка  является  коммуникативная  функция  или  функция  общения.  Как 
нам известно, суффиксальный способ является одним из продуктивных способов образования слов 
в  русском  языке,  проявляет  высокую  степень  продуктивности  в  создании  слов  разной  стилистиче-
ской принадлежности, наиболее широкое употребление  анализируемых диминутивов наблюдается 
в художественной  и разговорной  речи, чаще  в речи эмоционально  окрашенной. Так,  слова с дими-
нутивными суффиксами передают различные оттенки чувства. Например, положительные эмоции -
 сыночек, солнышко, бабуля, аккуратненъко, близехонько и отрицательные - бородища, детина,  ка-
зенщина. 
Художественное произведение – это эмоциональное постижение окружающего мира и образ-
ное представление с целью воздействия на наши  чувства.Аффиксальные морфемы,  в том числе  и 

ӘЛЕУМЕТТІК-ГУМАНИТАРЛЫҚ БІЛІМ БЕРУ МЕН ҒЫЛЫМНЫҢ ӨЗЕКТІ МӘСЕЛЕЛЕРІ 
АКТУАЛЬНЫЕ
 
ВОПРОСЫ
 
СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОГО
 
ОБРАЗОВАНИЯ
 
И
 
НАУКИ 
 
15 
 
диминутивные,  позволяют  образовывать  словообразовательные  варианты,  которые  получают  оп-
ределённую  функционально-стилевую  закреплённость.  Н.А.  Ипполитова  справедливо  отмечает: 
″Стилистически  окрашенные  (эмоционально-экспрессивные  и  функциональные)  средства  –  основ-
ной  фонд  стилистических  средств  языка.  Стилистическая  окраска  языковой  единицы  –  это  те  до-
полнительные  к  выражению  основного  лексического  и  грамматического  значения  функциональные 
и  экспрессивные  свойства,  которые  несут  стилистическую  информацию  о  возможности  употребле-
ния этой единицы в определённой сфере и ситуации общения″ [1, с.87]. Русское словообразование 
отличается  гибкостью,  богатством  словообразовательных  ресурсов,  обладающих  яркой  стилисти-
ческой окраской.               
Многие  слова  не  только  определяют  понятия,  но  и  выражают  отношение  к  ним  говорящего, 
т.е.  имеют  особого  рода  оценочность.  Эмоциональность  традиционно  рассматривается  в  науке  с 
учётом  таких  категорий,  как  оценочность,  экспрессивность,  образность,  интенсивность.  Становле-
нию  теоретической  базы  по  категории  оценочности,  экспрессивности,  эмоционально-оценочной 
лексике послужили исследования современных русистов, среди которых мы выделяем работы Ю.Д. 
Апресяна  (2,  366с.),  Б.И.  Доданова  (3,  272с.),  М.Н.  Кожиной  (4,  223с.),  Е.М.  Вольф  (5,  227с.),  Н.А. 
Лукьяновой  (6,  227с.)  и  др.  В  своих  трудах  они  исследуют  особенности  эмоциональных  состояний. 
По мнению Н.А. Лукьяновой: ″Оценочность, представляемая как соотнесённость слова с оценкой, и 
эмоциональность,  связываемая  с  эмоциями,  чувствами  человека,  не  составляют  двух  разных  ком-
понентов значения, они едины, как неразрывны  оценка  и  эмоция  на внеязыковом уровне″ [6,  с.45]. 
″Положительная оценка, - пишет она, - может быть передана только через положительную эмоцию 
–  одобрение,  ласку,  восторг,  похвалу  и  т.  п.,  оценка  как  бы  ″впитывает  в  себя  соответствующую 
эмоцию″ ″ [6, с.27]. Понятия эмоциональности  и оценочности не тождественны, хотя и тесно связа-
ны. Проблема эмоции в языке в первую очередь рассматривается в лексикологии: Л.Г. Бабенко, В. 
Н. Гридин, И. Н. Худяков, М. К. Шакова, З. Е. Фомина, О. Ф. Шматина и др., и связана  с проблемой 
отражения в языке  национального сознания, культуры, традиций народа: А. Вежбицкая, Ю. С. Сте-
панов, Ю. Д. Апресян и др. Не все эмоциональные слова (например, междометия) содержат оценку. 
Есть слова, в которых оценка составляет суть их смысловой структуры, но они не относятся к эмо-
циональной  лексике,  например:   слова  хороший,  плохой,  радость,  гнев,  любить,  страдать.  Подоб-
ные слова могут содержать лишь одну сторону оценки, только семантику. 
Особенность  эмоционально-оценочной  лексики  состоит  в  том,  что  эмоциональная  окраска 
"накладывается"  на  лексическое  значение  слова,  но  не  сводится  к  нему.  Многие  ученые  считают, 
что эмоции выражаются преимущественно в сфере лексической семантики  и исследовать эмотив-
ность в языке нужно как лексико-семантическое явление.  
Вслед за учеными, в составе эмоциональной лексики мы выделяем три группы. Это: 
1. Слова с ярким коннотативным значением, которые  содержат оценку фактов, явлений, при-
знаков,  дающие  однозначную  характеристику  людей:  воодушевить,  восхитительный,  дерзание,  не-
превзойденный,  первопроходец,  предначертать,  провозвестник,  самопожертвование,  безответст-
венный,  брюзга,  двурушник,  делячество,  допотопный,  напакостить,  опорочить,  очковтирательство, 
подхалим, пустозвон, разгильдяй. Такие слова имеют одно значение и, как правило, выразительная 
эмоциональность препятствует развитию у них переносных значений. 
2.  Многозначные  слова.  Подобные  слова  нейтральные  в  основном  значении,  которые  полу-
чают  качественно-эмоциональный  оттенок  при  переносном  употреблении.  О  человеке  определен-
ногохарактера  мы  можем  сказать: тряпка,  тюфяк,  дуб,  слон,  медведь,  змея,  ворона,  попугай;  в  пе-
реносном значении можно использовать глаголы: пилить, шипеть, петь, грызть, копать, зевать, мор-
гать и др. 
3. Слова с суффиксами субъективной оценки. На наш взгляд,к этой группе мы можем отнести 
апеллятивы  с  диминутивными  формантами.  Данные  слова  передают  различные  оттенки  чувств, 
несут в себе положительные эмоции: сыночек, дочурка, бабуля, солнышко, быстренько, близехонь-
ко, бородища, детина, казенщина. Оценочные значения подобных слов обусловлены не номинатив-
ными  свойствами,  а  словообразованием,  так  как  эмоциональную  окрашенность  формам  придают 
аффиксальные морфемы, в частности диминутивы.  
Человек характеризуется социально-значимыми и природными качествами с точки зрения его 
отношения к самому себе, к окружающим, к труду, собственности и т.д. На наш взгляд, лексические 
значения производных как единиц языкового сознания отражают социальный опыт людей, их пред-
ставления об окружающем мире. Эмоциональность традиционно рассматривается в науке с учетом 
таких  категорий,  как  оценочность,  экспрессивность,  образность,  интенсивность,  семантическая 
структура слова, как правило, осложняется коннотативностью. 
В языкознании существуют различные определения коннотации. Так, Ш.Балли рассматривает 
её  как  ″стилистическое значение″, Л.А.  Новиков  –  как ″эмотивное  значение″, А.А.  Киселёв, В.Н.  Ко-
миссаров как ″прагматическое значение″, В.Г. Гак – как ″лексический фон″ и т. д.Е.Ю. Мягкова опре-
деляет  коннотацию  ″как  совокупность  эмоционального,  оценочного,  экспрессивного  и  стилистиче-
ского компонентов″ [7, с.15].  Ю.Д. Апресян коннотациями  называет семантические ассоциации, т.е. 

жүктеу/скачать 5,13 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: