Джек Лондон «Белый клык» 100 лучших книг всех времен:
http://www.100bestbooks.ru
схватку, рысь ушла к себе в нору. Волчица отыскала эту нору, но, судя по многим признакам,
рысь была там, и волчица не решилась войти к ней.
После этого волчица перестала охотиться на левом рукаве ручья. Она знала, что у рыси в
норе есть детеныши и что сама рысь славится своей злобой и неустрашимостью в драках.
Трем-четырем волкам ничего не стоит загнать на дерево фыркающую, ощетинившуюся
рысь; однако совсем иное дело встретиться с ней с глазу на глаз, особенно когда знаешь, что
за спиной у нее голодный выводок.
Но Северная глушь есть Северная глушь, и материнство есть материнство,— оно не
останавливается ни перед чем как в Северной глуши, так и вне ее; и неминуемо должен был
настать день, когда ради своего серого детеныша волчица отважится пойти по левому рукаву
к норе в скалах, навстречу разъяренной рыси.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. СТЕНА МИРА К тому времени, когда мать стала оставлять пещеру и уходить на охоту, волчонок уже постиг
закон, согласно которому ему запрещалось приближаться к выходу из логовища. Закон этот
много раз внушала ему мать, толкая его то носом, то лапой, да и в нем самом начинал
развиваться инстинкт страха. За всю свою короткую жизнь в пещере он ни разу не встретил
ничего такого, что могло испугать его, — и все-таки он знал, что такое страх. Страх перешел
к волчонку от отдаленных предков, через тысячу тысяч жизней. Это было наследие,
полученное им непосредственно от Одноглазого и волчицы; но и к ним, в свою очередь, оно
перешло через все поколения волков, бывших до них. Страх — наследие Северной глуши, и
ни одному зверю не дано от него избавиться или променять его на чечевичную похлебку!
Итак, серый волчонок знал страх, хотя и не понимал его сущности. Он, вероятно,
примирился с ним, как с одной из преград, которые ставит жизнь. А в том, что такие
преграды существуют, ему уже пришлось убедиться: он испытал голод и, не имея
возможности утолить его, наткнулся на преграду своим желаниям. Плотные стены пещеры,
резкие толчки носом, которыми наделяла его мать, сокрушительный удар ее лапы,
неутоленный голод выработали в нем уверенность, что не все в мире дозволено, что в жизни
существует множество ограничений и запретов. И эти ограничения и запреты были законом.
Повиноваться им — значило избегать боли и всяких жизненных осложнений.
Волчонок не размышлял обо всем этом так, как размышляют люди. Он просто разграничил
окружающий мир на то, что причиняет боль, и то, что боли не причиняет, и, разграничив,
старался избегать всего, причиняющего боль, то есть запретов и преград, и пользоваться
только наградами и радостями, которые дает жизнь.
Вот почему, повинуясь закону, внушенному матерью, повинуясь неведомому закону страха,
волчонок держался подальше от выхода из пещеры. Выход все еще казался ему светлой
белой стеной. Когда матери в пещере не было, он большей частью спал, а просыпаясь, лежал
тихо и сдерживал жалобное повизгивание, которое щекотало ему горло и рвалось наружу.
Проснувшись однажды, он услышал у белой стены непривычные звуки. Он не знал, что это
была росомаха, которая остановилась у входа в пещеру и, трепеща от собственной дерзости,
осторожно принюхивалась к идущим оттуда запахам. Волчонок понимал только одно: звуки
были непривычные, странные, а значит, неизвестные и страшные, — ведь неизвестное было
одним из основных элементов, из которых складывался страх.
Шерсть на спине у волчонка встала дыбом, но он молчал. Почему он догадался, что в ответ
на эти звуки надо ощетиниться? У него не было такого опыта в прошлом, — и все же так
проявлялся в нем страх, которому нельзя было найти объяснения в прожитой
жизни. Но страх сопровождался еще одним инстинктивным желанием — желанием
притаиться, спрятаться. Волчонка охватил ужас, но он лежал без звука, без движения,