Джек Лондон «Белый клык» 100 лучших книг всех времен:
http://www.100bestbooks.ru
Клыка. Но стоило богу уйти, как боль и тревога возвращались и Белого Клыка снова
охватывало ощущение пустоты, ощущение голода, властно требующего утоления.
Белый Клык понемногу находил самого себя. Несмотря на свои зрелые годы, несмотря на
жесткость формы, в которую он был отлит жизнью, в характере его возникали все новые и
новые черты. В нем зарождались непривычные чувства и побуждения. Теперь Белый Клык
вел себя совершенно по-другому. Прежде он ненавидел неудобства и боль и всячески
старался избегать их. Теперь все стало иначе: ради нового бога Белый Клык часто терпел
неудобства и боль. Так, например, по утрам, вместо того чтобы бродим, в поисках пищи или
лежать где-нибудь в укромном уголке, он проводил целые часы на холодном крыльце,
ожидая появления Скотта. Поздно вечером, когда тот возвращался домой, Белый Клык
оставлял теплую нору, вырытую в сугробе, ради того, чтобы почувствовать прикосновение
дружеской руки, услышать приветливые слова. Он забывал о еде — даже о еде, — лишь бы
побыть около бога, получить от него ласку или отправиться вместе с ним в город.
И вот склонность уступила место любви. Любовь затронула в нем такие глубины, куда
никогда не проникала склонность. За любовь Белый Клык платил любовью. Он обрел
божество, лучезарное божество, в присутствии которого он расцветал, как растение под
лучами солнца. Белый Клык не умел проявлять свои чувства. Он был уже немолод и
слишком суров для этого. Постоянное одиночество выработало в нем сдержанность. Его
угрюмый нрав был результатом долголетнего опыта. Он не умел лаять и уже не мог
научиться приветствовать своего бога лаем. Он никогда не лез ему на глаза, не суетился и не
прыгал, чтоб доказать свою любовь, никогда не кидался навстречу, а ждал в сторонке, — но
ждал всегда. Любовь эта граничила с немым, молчаливым обожанием. Только глаза,
следившие за каждым движением хозяина, выдавали чувства Белого Клыка. Когда же хозяин
смотрел на него и заговаривал с ним, он смущался, не зная, как выразить любовь,
завладевшую всем его существом.
Белый Клык начинал приспосабливаться к поной жизни. Так он понял, что собак хозяина
трогать нельзя. Но его властный характер заявлял о себе; и собакам пришлось убедиться на
деле в превосходстве своего нового вожака. Признав его власть над собой, они уже не
доставляли ему хлопот. Стоило Белому Клыку появиться среди стаи, как собаки уступали
ему дорогу и покорялись его воле.
Точно так же он привык и к Мэтту, как к собственности хозяина. Уидон Скотт сам очень
редко кормил Белого Клыка, эта обязанность возлагалась на Мэтта, — и Белый Клык понял,
что пища, которую он ест, принадлежит хозяину, поручившему Мэтту заботиться о нем. Тот
же самый Мэтт попробовал как-то запрячь его в нарты вместе с другими собаками. Но эта
попытка потерпела неудачу, и Белый Клык покорился только тогда, когда Уидон Скотт сам
надел на него упряжь и сам сел в нарты. Он понял: хозяин хочет, чтобы Мэтт правил им так
же, как и другими собаками.
У клондайкских нарт, в отличие от саней, на которых ездят на Маккензи, есть полозья.
Способ запряжки здесь гоже совсем другой. Собаки бегут гуськом в двойных постромках, а
не расходятся веером. И здесь, на Клондайке, вожак действительно вожак. На первое место
ставят самую понятливую и самую сильную собаку, которой боится и слушается вся
упряжка. Как и следовало ожидать, Белый Клык вскоре занял это место. После многих
хлопот Мэтт понял, что на меньшее тот не согласится. Белый Клык сам выбрал себе это
место, и Мэтт, не стесняясь в выражениях, подтвердил правильность его выбора после
первой же пробы. Бегая целый день в упряжке, Белый Клык не забывал и о том, что ночью
надо сторожить хозяйское добро. Таким образом, он верой и правдой служил Скотту, и у
того во всей упряжке не было более ценной собаки, чем Белый Клык.
— Если уж вы разрешите мне высказать свое мнение, — заговорил как-то Мэтт, — то
доложу вам, что с вашей стороны было очень умно дать за эту собаку полтораста долларов.