Человек в поисках смысла: Сборник. С англ и нем

Выше мы уже рассматривали вопрос о смысле примени­
тельно ко всеобщему смыслу вселенной. Теперь мы рас­
смотрим ряд случаев, когда пациенты ищут ответа на во­
прос о смысле собственной, частной жизни. Для многих 
пациентов характерна искаженная постановка этого во­
проса, которая неизбежно приводит их к этическому ниги­
лизму. Больной, как правило, будет категорически утвер­
ждать, что смысл жизни состоит в удовольствии. Защи­
щая свою точку зрения, он выдвинет как неоспоримое от­
крытие, что всей жизнедеятельностью человека управляет 
стремление к счастью, что все психические процессы де­
терминированы исключительно принципом удоволь­
ствия. Представления о доминирующей роли принципа 
удовольствия во всей душевной жизни составляют, как 
известно, один из основных догматов психоанализа; при­
нцип реальности фактически не противопоставляется при­
нципу удовольствия, а является лишь его расширением 
и служит его целям. 
Так вот, с нашей точки зрения, принцип удовольствия 
является искусственной психологической конструкцией. 
Удовольствие — это не цель наших стремлений, а след­
ствие их удовлетворения. В свое время это отмечал еще 
Кант. Также и Шелер, обсуждая гедонистическую этику 
(эвдемонизм), заметил, что удовольствие не вырисовы­
вается перед нами в качестве цели нравственного дей­
ствия; скорее напротив — нравственное действие влечет 
удовольствие за собой. Теория, основанная на принципе 
удовольствия, упускает из виду важное качество всей пси­
хической деятельности — интенциональность. И вообще 
люди желают не удовольствия как такового, они просто 
хотят того, что хотят. Человеческому желанию может со-
ловеческой ответственности, мы не можем не содрогнуться, ибо в ней 
есть что-то пугающее и — в то же самое время — что-то величественное. 
Страшно осознавать, что в любой данный момент мы несем ответствен­
ность за все, что за ним последует; что каждое решение — от мельчайше­
го до самого крупного — это решение навеки; что каждый раз мы либо 
реализуем, либо упускаем возможность, имеющуюся только на данный 
конкретный момент. Каждый момент содержит в себе тысячи возможно­
стей, но мы можем выбрать только одну из них; тем самым все осталь­
ные возможности отвергаются, обрекаются на небытие, и это тоже на­
вечно. Но разве не прекрасно осознавать, что наше будущее, а вместе 
с ним и будущее всех и всего, что нас окружает, зависит — хотя бы и 
в малой степени — от того, какое решение мы принимаем в данный мо­
мент? То, что мы реализуем этим решением, что мы тем самым прино­
сим в мир, таким образом сохраняется; претворив его в жизнь, мы не 
даем ему исчезнуть бесследно. 
165 

ответствовать любое множество целей — самого различ­
ного в и д а , — тогда как удовольствие всегда выступает в 
одной и той же форме, независимо от того, каким спосо­
бом оно доставлено — нравственным или безнравствен­
ным. Отсюда очевидно, что принятие принципа удоволь­
ствия привело бы — в этическом плане — к выравниванию 
всех потенциальных человеческих целей. И стало бы не­
возможным отличить одно действие от другого, посколь­
ку все они преследовали бы одну и ту же цель. При та­
ком подходе можно было бы сказать, что некая сумма де­
нег, потраченная на собственное пропитание, или та же 
сумма, розданная в виде милостыни, послужила одной и 
той же цели: в каждом из этих случаев человек потратил 
деньги, чтобы избавиться от своих неприятных чувств. 
Стоит определить поведение таким образом — и вы 
обесцените в человеке любой его истинно нравственный 
порыв. В действительности чувство симпатии нравствен­
но уже само по себе, даже до того, как оно воплотится 
в действие, имеющее якобы лишь негативный смысл — 
ликвидацию неудовольствия. Одна и та же ситуация мо­
жет вызвать сочувствие у одного и возбудить злорадство 
садиста у другого, кто радуется чужому несчастью и пере­
живает таким образом выраженное удовольствие. Если 
было бы справедливо, например, что мы читаем хорошую 
книгу только ради удовольствия, которое мы испытываем 
во время чтения, мы с таким же успехом могли бы потра­
тить деньги на хорошее пирожное. В действительности 
наша жизнь почти не имеет дела с удовольствием или не­
удовольствием. Для зрителя в театре не так важно, что он 
смотрит — комедию или трагедию; что привлекает его — 
так это содержание и собственная, истинная ценность пье­
сы. Конечно, никто не будет утверждать, что отрицатель­
ные эмоциональные переживания, которые овладевают 
зрителями, увлеченными трагическими событиями на сце­
не, составляют действительную цель посещения ими теа­
тра. В этом случае всех театралов можно было бы считать 
замаскированными мазохистами. 
Однако несостоятельность утверждения о том, что 
удовольствие является конечной целью всех (а не толь­
ко некоторых отдельных) устремлений, убедительно 
подтверждается и логическим анализом «от противного». 
Если было бы верно, к примеру, что Наполеон прово­
дил свои военные кампании только для того, чтобы испы­
тать удовольствие от победы (подобные чувства прос-
166 

той солдат мог бы испытать, набив брюхо, напившись 
допьяна или предавшись разврату), тогда должно быть 
справедливо и обратное: „конечной целью" последних, ги­
бельных для Наполеона сражений, „предельным замыс­
лом" его поражений могли быть только отрицательные 
переживания, сопровождающие эти п о р а ж е н и я , — так же 
как чувство удовольствия вызывалось победами. 
Если весь смысл жизни свести к удовольствию, в ко­
нечном итоге мы неизбежно придем к тому, что жизнь по­
кажется нам лишенной смысла. Удовольствие никак не 
может придать жизни смысл. Ибо что такое удоволь­
ствие? Состояние. Материалист — а гедонизм обычно 
связывается с материализмом — сказал бы даже, что удо­
вольствие есть не что иное, как состояние клеток мозга. 
И разве стоит жить, чувствовать, страдать и вершить дела 
ради того лишь, чтобы вызвать такое состояние? Предпо­
ложим, что человека, приговоренного к смерти, просят за 
несколько часов до казни выбрать меню для своей послед­
ней трапезы. Вероятнее всего, он ответит: имеет ли смысл 
перед лицом смерти ублажать себя вкусовыми ощущения­
ми? Коль скоро организм превратится в труп через каких-
нибудь два часа, не все ли равно, будет он иметь или нет 
еще одну возможность пережить то состояние мозговых 
клеток, которое называется удовольствием? Так и вся 
жизнь постоянно сталкивается со смертью, которая не­
избежно перечеркивает этот элемент удовольствия. Лю­
бому несчастному, для которого вся жизнь сводится к по­
гоне за удовольствием, пришлось бы усомниться в каж­
дом моменте такой жизни, будь он хоть сколько-нибудь 
последователен. Он оказался бы в том же состоянии 
духа, что и один из моих пациентов, госпитализирован­
ный после суицидной попытки. Этот больной описывал 
мне пережитое им следующим образом. Чтобы осущест­
вить свой план самоубийства, ему нужно было попасть 
на окраину города. Трамваи уже не ходили, и поэтому он 
решил взять такси. «Затем я п е р е д у м а л , — рассказывал 
о н , — с чего это я должен тратиться на такси? И тут же я 
не смог удержаться от улыбки над собственным желани­
ем сэкономить несколько марок перед самой смертью». 
Сама жизнь приучает большинство из нас к тому, что 
«мы на этом свете не для того, чтобы наслаждаться». Для 
тех же, кто еще не выучил этого урока, будут поучительны 
данные одного русского психолога-экспериментатора, ко­
торый показал, что в среднем нормальный человек ежед-
167 

невно переживает несравнимо больше отрицательных 
эмоций (неудовольствия), чем положительных (удоволь­
ствия). Простой пример убеждает, насколько неудовлет­
ворителен принцип удовольствия — как в теории, так и на 
практике. Если мы спросим человека, почему он не делает 
того, что, по нашему мнению, стоило бы делать, а он от­
казывается просто потому, что ему не хочется этого де­
лать, так как это не доставит ему удовольствия, то такой 
ответ нам покажется явно неудовлетворительным. Оче­
видно, что подобный ответ недостаточен из-за того, что 
мы никогда не рассматриваем удовольствие или неудово­
льствие в качестве аргумента за или против того или ино­
го действия. 
Принцип удовольствия не смог бы составить приемле­
мой моральной максимы даже в том виде, в котором его 
утверждал Фрейд в своей работе «По ту сторону принци­
па удовольствия», а именно как производной от общей тен­
денции органической жизни возвращаться к состоянию 
покоя мира неорганического. Фрейд полагал, что может 
доказан, сходство всех видов стремлений к удовольствию 
и того, что он называл инстинктом смерти. По нашему 
мнению, вполне возможно, что все эти первичные психо­
логические и биологические тенденции могли бы быть 
сведены к еще более универсальному принципу редукции 
напряжения, согласно которому любой фрагмент бытия 
развивается в сторону снижения заключенного в нем на­
пряжения. Аналогичный закон признается в физике, в тео­
рии энтропии, описывающей движение мира к финально­
му состоянию полной неопределенности. Нирвану, напри­
мер, можно было бы считать психологическим корреля­
том энтропии; редукцию всей психической напряженности 
путем освобождения от отрицательных переживаний в та­
ком случае можно было бы рассматривать как микрокос­
мический эквивалент макрокосмической энтропии. Други­
ми словами, нирвану можно определить как «энтропию, 
видимую изнутри». Однако принцип редукции напряже­
ния сам но себе противоречил бы принципу идентичности, 
согласно которому все сущее стремится сохранить свою 
неповторимость, индивидуальность, отличимость от все­
го другого. Само существование такого противопоставле­
ния наводит на мысль, что столь универсальные принци­
пы и столь всеобщие законы в нравственном смысле заве­
дут нас в тупик, поскольку эти явления практически не 
оказывают влияния на наш субъективный мир и мораль-
168 

ное поведение. Что заставляет нас отождествлять себя с 
этими принципами и тенденциями? В какой мере наша 
нравственность должна принимать эти принципы, даже 
если мы обнаружим их в собственной душевной жизни? 
С равной вероятностью мы могли бы занять такую пози­
цию, в которой наша нравственная задача будет заклю­
чаться в противостоянии власти подобных сил. 
По сути, наше образование, в значительной степени ос­
нованное на материализме, сформировало в нас преувели­
ченное почтение к открытиям и законам так называемых 
точных наук. Мы безоговорочно принимаем картину ми­
ра, построенную в физике. Но насколько, к примеру, ре­
альна для нас энтропия, которой пугают нас ф и з и к и , — 
насколько реальна эта всеобщая обреченность, эта вселен­
ская катастрофа, предсказанная физикой и в свете кото­
рой все наши усилия и усилия наших потомков оказывают­
ся сведенными к нулю? Неужели из нашего внутреннего 
опыта, из нашей повседневной жизни, далекой от всяких 
теорий, мы не знаем, что естественное очарование, кото­
рое вызывают в нас великолепные краски заката, в каком-
то смысле более реально, чем, скажем, астрономические 
расчеты того момента времени, когда Земля столкнется 
с Солнцем? Может ли быть что-либо дано нам более не­
посредственно, чем наш собственный личный опыт, наше 
глубокое чувство собственной человечности и ответствен­
ности? «Самое определенное знание — это сознание»
1
, — 
замечено кем-то. И никакая теория о физиологической 
природе жизни, ни утверждении о том, что удовольствие 
есть строго организованный «танец» молекул, атомов или 
электронов внутри серого вещества нашего мозга, никог­
да не были столь убедительны и неопровержимы, как эта 
простая мысль. Точно так же человек, испытывающий 
высшие эстетические эмоции или счастье разделенной 
любви, ни на минуту не сомневается в том, что жизнь его 
имеет смысл. 
Однако радость может сделать жизнь осмысленной, 
только если она сама имеет смысл. Смысл радости не мо­
жет заключаться в ней самой. В действительности этот 
смысл лежит за ее пределами — поскольку радость всегда 
направлена на какой-нибудь объект. Шелер убедительно 
показал, что радость является направленной эмоцией — в 
1
Здесь очевидна игра слов: "The most certain science is conscience". — 

жүктеу/скачать 3,33 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: