Общий экзистенциальный анализ

образом, в нем. Только человеку дано обнаружить про­
блематичность своего существования и ощутить всю не­
однозначность бытия. Эта способность сомневаться 
в значимости собственного существования значительно 
больше выделяет человека среди животных, чем такие его 
достижения, как прямохождение, речь или понятийное 
мышление. 
Проблема смысла жизни в своем предельном варианте 
может буквально завладеть человеком. Она становится 
особенно насущной, например, в подростковом возрасте, 
когда взрослеющие молодые люди в своих духовных 
исканиях вдруг обнаруживают всю неоднозначность чело­
веческого существования. Как-то преподаватель есте­
ственных наук в средней школе объяснял старшеклассни­
кам, что жизнь любого организма, в том числе и человека, 
в конечном счете есть не что иное, как процесс окисления 
и сгорания. Неожиданно один из его учеников вскочил 
и бросил учителю полный волнения вопрос: «Если это 
так, то в чем же тогда смысл жизни?» Этот юноша уже 
ясно осознал ту истину, что человек существует в иной 
плоскости бытия, чем, скажем, свеча, которая стоит на 
столе и сгорает, пока не угаснет совсем. Существование 
свечи (Хайдеггер сказал бы: «Vorhanden — Sein») можно 
объяснить как процесс сгорания. Человеку же присуща 
принципиально иная форма бытия. Человеческое суще­
ствование принимает форму исторического бытия, кото­
рое — в отличие от жизни животных — всегда включено 
в историческое пространство («структурированное» про­
странство, по Л. Бинсвангеру) и неотделимо от системы 
законов и отношений, лежащих в основе этого простран­
ства. И этой системой отношений всегда управляет 
смысл, хотя он может быть и не выраженным явно, а воз­
можно, совсем не поддаваться выражению. Жизнедеяте­
льность муравейника можно считать целенаправленной, 
но никак не осмысленной. А где отсутствует смысл, исто­
рический процесс невозможен. Муравьиное «сообщество» 
не имеет истории. 
Эрвин Штраус в книге «Случай и событие» показал, 
что действительность человеческой жизни (то, что он на­
зывает становящейся действительностью) невозможно 
понять в отрыве от исторического временного контекста. 
Особенно справедливо это в случае невроза, когда человек 
сам искажает эту действительность. Одним из способов 
такого искажения является попытка убежать от исходно 
158 

человеческой формы бытия. Штраус называет такую по­
пытку «существованием текущего момента», имея в виду 
полный отказ от какой-либо направленности в жизни, 
другими словами — поведение, которое не управляется ни 
опорой на прошлое, ни устремленностью в будущее, 
а связано только с «чистым» внеисторическим настоя­
щим. Так, многие невротические больные говорят, что 
они предпочли бы жить «вдали от борьбы за существова­
ние», где-нибудь на уединенном солнечном острове, 
в праздности и безделии. Такое может подойти лишь жи­
вотным, но никак не человеку. Только такому больному 
в глубоком забытьи может показаться приемлемым и 
в конечном счете достойным человека жить, подобно 
Дионису, в стороне от всего происходящего. «Нормаль­
ный» человек (и в смысле «средний», и в смысле «соответ­
ствующий этическим нормам») только иногда может по­
зволить себе отключиться от всего, кроме переживаемого 
момента, и то лишь до некоторой степени. 
Время и ситуация для этого — дело сознательного вы­
бора. Можно, например, «взять отпуск» от своих повсед­
невных обязательств и сознательно искать забытья в ал­
коголе. В период таких произвольно и искусственно вы­
званных приступов неподконтрольности человек время от 
времени сознательно сбрасывает с себя бремя своей дей­
ствительной ответственности. Но по сути и в конечном 
счете человек, по крайней мере человек западной цивили­
зации, постоянно подвержен диктату ценностей, которые 
он должен творчески претворять в жизнь. Это не значит, 
что он не может направить свой творческий потенциал на 
то, чтобы забыться в опьянении и утопить собственное 
чувство ответственности. Никто из нас не гарантирован 
от этой опасности, которую Шелер характеризовал как 
такую увлеченность средствами осуществления ценно­
стей, при которой забывается конечная цель — сами эти 
ценности. Сюда же следует добавить огромное множе­
ство тех, кто, напряженно работая в течение всей недели, 
в воскресенье оказывается охваченным ощущением пусто­
ты и бессодержательности собственной ж и з н и , — день, 
свободный от дел, заставляет их осознать это ощущение. 
Такие люди, жертвы «невроза выходного дня», напива­
ются, с тем чтобы спастись от ужаса внутренней пус­
тоты. 
Хотя вопросы о смысле жизни наиболее часты и осо­
бенно насущны в юности, они могут возникать и в более 
159 

зрелом возрасте — например, в результате глубокого ду­
шевного потрясения. И так же, как озабоченность под­
ростка этим вопросом никак не является болезненным 
симптомом, душевные страдания и кризисы взрослого, 
уже сложившегося человека, бьющегося в поисках содер­
жания собственной жизни, не имеют ничего общего с па­
тологией. Логотерапия и экзистенциальный анализ пы­
таются бороться главным образом с теми душевными 
расстройствами, которые не относятся к разряду болезней 
в клиническом смысле, поскольку основное предназначе­
ние нашей «психотерапии в духовном смысле» — 
справляться с теми страданиями, которые вызваны фило­
софскими проблемами, поставленными перед человеком 
жизнью. Однако даже при наличии клинических симпто­
мов некоторых нарушений логотерапия может помочь бо­
льному, поскольку она способна дать ему ту прочную ду­
шевную опору, в которой нормальный человек не так 
и нуждается, но которая крайне необходима человеку ду­
шевно незащищенному — чтобы компенсировать эту не­
защищенность. Ни в коем случае духовные проблемы че­
ловека нельзя описывать как «симптомы». В любом слу­
чае они являются «достоинством» (пользуясь противопо­
ставлением Освальда Шварца), выражающим уровень ос­
мысленности, достигнутый пациентом, или тот ее уро­
вень, которого он с нашей помощью должен достичь. Осо­
бенно это относится к тем, кто утратил душевное равнове­
сие не в силу внутренних причин (типа невроза), а под воз­
действием чисто внешних факторов. Среди таких людей 
стоит выделить тех, кто, скажем, потерял любимого чело­
века, которому посвятил всю свою жизнь, и теперь мучае­
тся вопросом о том, имеет ли смысл его собственная да­
льнейшая жизнь. Человек, чья вера в осмысленность со­
бственного существования подорвана таким кризисом, 
вызывает особую жалость. Он утрачивает тот духовный 
стержень, который может быть возрожден только безгра­
нично жизнеутверждающим мировоззрением. Не имея та­
кого стержня (который не обязательно должен быть ясно 
осознан и определенно сформулирован, чтобы выполнять 
свою функцию), человек оказывается не в состоянии 
в трудные периоды жизни собрать свои силы, чтобы про­
тивостоять ударам судьбы. 
Насколько решающей является жизнеутверждающая 
установка и насколько она органична биологической при­
роде человека, можно показать на следующем примере. 
160 

Широкомасштабное статистическое исследование долго­
жительства показало, что все долгожители придержива­
лись спокойной и уверенной жизнеутверждающей пози­
ции. Философская позиция человека не может не прояви­
ться рано или поздно. Например, меланхоликам, хоть они 
и пытаются скрыть свое принципиальное отрицание жи­
зни, это никогда полностью не удается. Их затаенную то­
ску легко обнаружить, располагая правильным методом 
психиатрического исследования. Если мы подозреваем, 
что меланхолик только притворяется, что он свободен от 
побуждения совершить самоубийство, это совсем не труд­
но проверить, например, с помощью следующей процеду­
ры. 
Сначала мы спрашиваем пациента, думает ли он о са­
моубийстве и вынашивает ли он все еще желание покон­
чить с жизнью, которое он выражал в прошлом. Он всегда 
ответит на этот вопрос отрицательно — и отрицание это 
будет тем более упорным, чем больше он притворяется. 
Затем мы задаем ему вопрос, ответ на который позволяет 
судить, действительно ли он избавляется от своей депрес­
сии или только старается скрыть ее. Мы спрашиваем (как 
бы жестоко ни прозвучал этот вопрос), почему он не ду­
мает (или уже больше не думает) о самоубийстве. Мелан­
холик, который в действительности не имеет суицидных 
намерений или который преодолел их, ответит без коле­
баний, что он должен думать о своей семье или о работе, 
или что-то в этом роде. Однако тот, кто пытается обма­
нуть врача, тут же смутится. Он растеряется, не находя ар­
гументов в поддержку своего «фальшивого» утверждения 
жизни. Как правило, такой пациент попытается сменить 
тему разговора и выразит свое неприкрытое требование 
выпустить его из лечебницы. Люди психологически неспо­
собны придумывать ложные доводы в пользу жизни вооб­
ще и в пользу продолжения собственной жизни в частно­
сти, когда мысли о самоубийстве овладевают ими все бо­
льше и больше. Если бы такие доводы действительно име­
лись, они были бы всегда наготове и в этом случае пациен­
тами уже не управляли бы побуждения к самоубийству. 
* * * 
К вопросу о смысле жизни можно подойти по-
разному. Прежде всего оставим в стороне проблему смы­
сла и замысла мира в целом, так же как и переживаемую 
161 
6—1046 

нами растерянность перед судьбой, наше сопротивление 
испытаниям, которые выпадают на нашу долю, посколь­
ку положительные ответы на эти вопросы относятся 
к области религии. Для человека религиозного, который 
верит в Провидение, подобного вопроса может не суще­
ствовать вовсе. Для остальной части человечества в пер­
вую очередь необходимо сформулировать этот вопрос 
подходящим образом. Прежде всего мы должны опреде­
лить, допустимо ли задаваться вопросом о смысле цело­
го, имеет ли смысл сам этот вопрос. 
Действительно, мы должны ограничить себя более 
конкретным и частным вопросом. Мы не можем начать 
выяснять «замысел» вселенной. Замысел всегда трансцен-
дентен — в той мере, в какой он всегда является внешним 
по отношению ко всему, что этим замыслом «обладает». 
Таким образом, мы в лучшем случае можем постичь 
смысл вселенной в форме сверхсмысла, подразумевая под 
этим, что смысл целого остается непонятным и лежит за 
пределами постижимого. Такое понятие смысла схоже 
с кантианским постулатом причинности — наш разум тре­
бует ее существования, хотя и не способен ее постичь. 
В свое время Паскаль заметил, что ветвь никогда не 
может постичь смысла всего дерева. Современная биоло­
гия показала, что всякое живое существо замкнуто 
в своем специфическом окружении и практически не спо­
собно вырваться за его пределы. И хотя человек занимает 
исключительное положение, хотя он может быть необы­
чайно восприимчив к миру и весь мир может выступать 
его окружением, все же кто может поручиться, что за пре­
делами этого мира не существует какого-нибудь сверхми­
ра? Возможно, подобно животному, которое едва ли спо­
собно выбраться из своей ниши, для того чтобы понять 
высший мир человека, сам человек едва ли способен по­
стичь сверхмир, хотя он может приблизиться к нему, на­
пример, в религии или в отдельные моменты озарения. 
Домашнему животному неведомы цели, ради которых че­
ловек его приручает. Так откуда же и человеку знать, ка­
кова «конечная» цель его жизни, каков «сверхсмысл» все­
ленной? Мы не можем согласиться с утверждением 
Н. Гартмана о том, что свобода и ответственность чело­
века противопоставлены целесообразности, которая 
скрыта от него, но от которой он зависит. Гартман сам 
признает, что свобода человека — это «свобода, несмотря 
на зависимость», поскольку свобода разума человека под-
162 

нимается над законами, управляющими природой, и дей­
ствует на своем собственном, более высоком уровне бы­
тия, который автономен, несмотря на его зависимость от 
нижних уровней бытия. С нашей точки зрения, аналогич­
ные взаимоотношения между областью человеческой сво­
боды и областью, высшей по отношению к человеку, 
вполне допустимы, так что человек обладает свободой во­
ли, несмотря на участь, уготованную ему Провидением,— 
точно так же, как домашнее животное живет своими ин­
стинктами, даже когда служит человеку. Ведь и человек 
использует сами эти инстинкты для своих собственных це­
лей. 
Таким образом, мы рассматриваем отношение челове­
ческого мира к сверхмиру как аналогичное отношению 
«окружающей среды» животного (Экскюль) к «окружаю­
щей среде» человека *. Шлейх очень убедительно и краси­
во выразил эти взаимоотношения словами: «Бог сел за 
орган возможностей и сотворил мир. Бедные создания, 
коими являемся мы, люди, могут лишь слышать глас 
человечий. Если он так прекрасен, можно себе предста­
вить великолепие Самого!» 
Очевидно, что вера в сверхсмысл — как в метафизиче­
ской концепции, так и в религиозном смысле Провиде­
ния — имеет огромное психотерапевтическое и психоги­
гиеническое значение. Подобно истинной вере, основан­
ной на внутренней силе, такая вера делает человека гораз­
до более жизнеспособным. Для такой веры в конечном 
счете нет ничего бессмысленного. Ничто не возникает «на­
прасно», «ни одно действие не остается необъясненным» 
(по Вильдгансу). Получается, что в мире проявляется не­
что подобное закону сохранения духовной энергии. Ни 
одна великая мысль не может пропасть, даже если она так 
и не дошла до людей, даже если она была «унесена в моги­
лу». Согласно этому закону, ни одна драма или трагедия 
внутренней жизни человека никогда не проходила впу­
стую, даже если они разыгрывались втайне, не отмечен­
ные, не прославленные ни одним романистом. «Роман», 
прожитый каждым индивидом, остается несравнимо бо­
лее грандиозным произведением, чем любое из когда-
* Взаимоотношения между (узким) миром животного и (более ши­
роким) миром человека, а также между миром человека и (всеобъемлю­
щим) сверхмиром соответствуют, таким образом, так называемому «зо­
лотому сечению». 
163 
6* 

либо написанных на бумаге. Каждый из нас так или иначе 
осознает, что содержание его жизни где-то сохраняется 
и оберегается. Таким образом, время, сменяющие друг 
друга годы не могут повлиять на смысл и ценность нашей 
жизни. Прошедшее — это тоже вид бытия, и, быть может, 
самый надежный. С этой точки зрения все продуктивные 
действия в жизни человека могут представлять собой 
«спасение» возможностей путем их реализации. Хотя эти 
возможности уже в прошлом, они хранятся там навсегда 
в безопасности, и время не властно более над ними *. 
* Прошедшего не вернуть. Неуязвимо и незыблемо то, что уже про­
изошло. Уходящее время поэтому является не только вором, но и стра­
жем. Любая философия, которая подразумевает преходящий характер 
существования, совсем не обязательно должна быть пессимистичной. 
Выражаясь образно, мы могли бы сказать: пессимист напоминает чело­
века, который со страхом и печалью наблюдает, как настенный кален­
дарь, от которого он ежедневно отрывает по листку, становится тоньше 
и тоньше с каждым днем. С другой стороны, человек, который воспри­
нимает жизнь так, как описывалось выше, похож на человека, который 
отрывает каждый последующий лист календаря и аккуратно складывает 
его с ранее оторванными листками, предварительно набросав несколько 
слов на обороте. Он может с гордостью и радостью размышлять о бо­
гатстве, содержащемся в этих записях, о всей полноте прожитой им жи­
зни. Какое значение будет иметь для него то, что он замечает надвигаю­
щуюся старость? Есть ли у него причины завидовать молодым людям, 
которых он видит, или страдать ностальгией по своей собственной мо­
лодости? Почему он должен завидовать молодому человеку? Из-за воз­

жүктеу/скачать 3,33 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: