Ббк 84(8Авс)-44

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
34
вышла в ванную, чтобы нюхнуть кокаина, а когда вернулась, то увидела das er seinen Schwanz
ganz tief in einer meiner Schuhe hat!
21
Можешь себе представить?! В мою туфлю! Nicht zu fassen
22
.
– Приходится признать, – мягко заметила Карла, – что ненормальные личности прямо
липнут к тебе, Улла.
– Ja, leider
23
. Что я могу возразить? Я нравлюсь всем ненормальным.
– Не слушай ее, любовь моя, – обратился к ней Дидье утешительным тоном. – Ненормаль-
ность часто служит основой самых лучших отношений – да практически всегда, если подумать!
– Дидье, – отозвалась Улла с утонченной любезностью, – я никогда еще не посылала тебя
на хер?
– Нет, дорогая! – рассмеялся он. – Но я прощаю тебе эту небольшую забывчивость. И
потом, это ведь всегда подразумевается как нечто само собой разумеющееся.
Прибыло виски в четырех стаканах. Официант, взяв медную открывалку, подвешенную
на цепочке к его поясу, откупорил бутылки с содовой. Крышки при этом, ударившись об стол,
соскочили на пол. Пена залила весь стол, заставив нас отпрянуть и извиваться, спасаясь от нее,
а официант хладнокровно набросил на лужу грязную тряпку.
С двух сторон к нам подошли двое мужчин. Один из них хотел поговорить с Дидье, дру-
гой – с Моденой. Воспользовавшись моментом, Улла наклонилась ко мне и под столом всунула
мне в руку небольшой сверток, в котором прощупывались банкноты. Глаза ее умоляли меня
не выдавать ее. Я положил сверток в карман, не поглядев на него.
– Так ты уже решил, сколько ты тут пробудешь? – спросила она меня.
– Да нет пока. Я никуда не спешу.
– Разве тебя никто не ждет? – спросила она, улыбаясь с умелым, но бесстрастным кокет-
ством. – Ты не должен навестить кого-нибудь?
Улла инстинктивно стремилась соблазнить всех мужчин. Она точно так же улыбалась,
разговаривая со своими клиентами, друзьями, официантами, даже с Дидье – со всеми, включая
своего любовника Модену. Впоследствии мне не раз приходилось слышать, как люди осуждают
Уллу – иногда безжалостно – за то, что она флиртует со всеми подряд. Я был не согласен с
ними. Когда я узнал ее ближе, у меня сложилось впечатление, что она кокетничает со всем
миром потому, что кокетство – единственная форма проявления доброты, какую она знает. Так
она пыталась выразить свое хорошее отношение к людям и заставить их – мужчин в первую
очередь – хорошо относиться к ней. Она считала, что в мире слишком мало доброты, и не
раз говорила об этом. Ее чувства и мысли не были глубокими, но она действовала из лучших
побуждений, и трудно было требовать от нее чего-то большего. И к тому же, черт побери, она
была красива, а ее улыбка была очень приятной.
– Нет, – ответил я ей, – никто меня не ждет, и мне не надо никого навещать.
– И у тебя нет никакой… wie soll ich das sagen
24
– программы? Ты не делаешь каких-
нибудь планов?
– Да нет, в общем-то. Я работаю над книгой.
После побега я со временем убедился, что часть правды – а именно тот факт, что я писа-
тель, – может служить мне очень удобным прикрытием. Это было достаточно неопределенно,
чтобы оправдать неожиданный отъезд и длительное отсутствие, а когда я объяснял, что «соби-
раю материал», это можно было понимать очень широко и вполне соответствовало тому, чем я
занимался, – добыванию сведений о тех или иных местах, транспорте, фальшивых паспортах.
К тому же это прикрытие оберегало меня от нежелательных расспросов: как только возникала
21
Что он засунул свой член целиком в мою туфлю! (нем.)
22
В голове не укладывается (нем.).
23
Увы, да (нем.).
24
Как это сказать? (нем.)

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
35
угроза, что я примусь пространно рассуждать о тонкостях писательского ремесла, большин-
ство людей, кроме самых настырных, предпочитали сменить тему.
Я ведь и в самом деле был писателем. Я начал писать в Австралии, когда мне было чуть
больше двадцати. Но вскоре после того, как я опубликовал свою первую книгу и начал при-
обретать некоторую известность, разрушился мой брак, я потерял дочь, лишенный права ее
видеть, и загубил свою жизнь, связавшись с наркотиками и преступным миром, попав в тюрьму
и сбежав из нее. Но и после побега привычка писать не оставила меня, это было моим есте-
ственным времяпрепровождением. Даже в «Леопольде» мои карманы были набиты исписан-
ными клочками бумаги, салфетками, квитанциями и медицинскими рецептами. Я писал не
переставая в любом месте и в любых условиях. И теперь я могу подробно рассказать о тех
первых днях в Бомбее именно потому, что стоило мне оказаться в одиночестве, как я при-
нимался заносить в тетрадь свои впечатления о встречах с друзьями, разговоры, которые мы
вели. Привычка к писательству, можно сказать, спасла меня, приучив к самодисциплине и к
регулярному выражению словами всего пережитого за день. Это помогало мне справиться со
стыдом и его неразлучным спутником – отчаянием.
– Вот Scheisse
25
, я не представляю, о чем можно писать в Бомбее. Это нехорошее место,
ja
. Моя подруга Лиза говорит, что когда придумали слова «помойная яма», то имели в виду
как раз такое место. Я тоже считаю, что это подходящее название для него. Ты лучше поезжай
в какое-нибудь другое место, чтобы писать, например в Раджастхан. Я слышала, что там не
помойная яма, в Раджастхане.
– А знаешь, она права, Лин, – заметила Карла. – Здесь не Индия. Здесь собрались люди
со всей страны, но Бомбей – это не Индия. Бомбей – отдельный мир. Настоящая Индия далеко
отсюда.
– Далеко?
– Да, там, куда не доходит свет.
– Наверное, вы правы, – ответил я, подивившись ее метафоре. – Но пока что мне здесь
нравится. Я люблю большие города, а Бомбей – третий по величине город мира.
– Ты уже и говорить стал, как этот твой гид, – насмешливо бросила Карла. – Боюсь,
Прабакер учит тебя слишком усердно.
– Он действительно многому научил меня. Вот уже две недели он забивает мне голову
всевозможными фактами и цифрами. И это удивительно, если учесть, что он бросил школу в
семь лет и научился читать и писать здесь, на бомбейских улицах.
– Какими фактами и цифрами? – спросила Улла.
– Ну, например, касающимися населения Бомбея. Официально оно составляет одинна-
дцать миллионов, но Прабу говорит, что у парней, которые заправляют подпольным бизнесом
и ведут свой учет, более точные цифры – от тринадцати до пятнадцати миллионов. Здесь гово-
рят на двух сотнях языков и диалектов. На двух сотнях – подумать только! Это все равно что
жить в самом центре мира.
Словно желая проиллюстрировать мои слова, Улла стала очень быстро говорить что-то
Карле на немецком. Модена подал ей знак, и она поднялась, взяв со стола свой кошелек и
сигареты. Неразговорчивый испанец все так же молча вышел из-за стола и направился к арке,
ведущей на улицу.
– Мне надо работать, – объявила Улла, обворожительно улыбаясь. – До завтра, Карла.
В одиннадцать, ja? Лин, может, поужинаем завтра вместе, если ты здесь будешь? Мне этого
хотелось бы. Пока! Tschus!
26
25
Дерьмо (нем.).
26
Пока! (нем.)

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
36
Она вышла вслед за Моденой, провожаемая восхищенными плотоядными взглядами всех
окружающих мужчин. Дидье в этот момент решил побеседовать со знакомыми, сидевшими за
другим столиком. Мы остались с Карлой вдвоем.
– Не стоит слишком полагаться на ее слова, – сказала Карла.
– На какие слова?
– Что она будет ужинать завтра с тобой. Она всегда так говорит.
– Я знаю, – усмехнулся я.
– Она тебе нравится, да?
– Да, нравится. Почему ты улыбаешься? Разве в этом есть что-то забавное?
– В некотором смысле – да. Ты ей тоже нравишься.
Карла помолчала, и я ожидал, что она объяснит сказанное, но она переменила тему:
– Улла дала тебе деньги, американские доллары. Она сообщила мне это по-немецки,
чтобы Модена не понял. Ты должен отдать их мне, а она возьмет их завтра, когда мы встре-
тимся в одиннадцать.
– Хорошо. Отдать их прямо сейчас?
– Нет, не здесь. Мне сейчас надо уйти – у меня назначена встреча. Я вернусь примерно
через час. Ты можешь дождаться меня? Или, если тебе тоже куда-то надо, прийти сюда через
час снова? А потом можешь проводить меня домой, если хочешь.
– О чем речь? Я буду здесь.
Она встала, и я тоже поднялся, чтобы отодвинуть ее стул. Она слегка улыбнулась мне
и приподняла одну бровь – не то удивленно, не то насмешливо, а может, это означало и то и
другое.
– А насчет Бомбея я не шутила. Тебе вправду надо уехать отсюда.
Я смотрел, как она выходит на улицу и садится на заднее сиденье частного такси, по-види-
мому ожидавшего ее. Когда автомобиль кремового цвета стал медленно вписываться в вечер-
ний поток машин, из переднего окна с пассажирской стороны высунулась мужская рука, дер-
жавшая в толстых пальцах зеленые четки и махавшая прохожим, чтобы они уступили дорогу.
Оставшись один, я опять сел, прислонившись спиной к стене, и погрузился в шумную
атмосферу «Леопольда». Он был самым большим рестораном в Колабе и одним из самых боль-
ших во всем городе. В прямоугольном зале первого этажа могли бы поместиться четыре других
обычного размера. Две металлические двери вели к деревянным аркам, откуда открывалась
панорама улицы Козуэй, самой оживленной и живописной в этом районе. На втором этаже
находился более интимный бар с кондиционерами; его подпирали массивные колонны, разде-
лявшие нижний зал на несколько частей, примерно равных по величине. Вокруг колонн были
расставлены столики. К колоннам, так же как и к стенам, было прикреплено множество зер-
кал, которые служили дополнительным преимуществом заведения, давая посетителям возмож-
ность наблюдать за другими украдкой, а то и в открытую. Многие развлекались, любуясь соб-
ственным отражением, размноженным сразу в нескольких зеркалах. Короче, в «Леопольде»
ты мог вволю разглядывать себя и других, быть объектом наблюдения и наблюдать, как тебя
разглядывают.
В зале имелось штук тридцать столиков с крышками из пепельно-жемчужного индий-
ского мрамора. Возле каждого из них стояло не меньше четырех кедровых стульев. Карла
называла их шестидесятиминутными сиденьями, потому что они были достаточно неудоб-
ными, чтобы отбить у посетителей желание задержаться на более долгий срок. Целый рой вен-
тиляторов с широкими лопастями жужжал под потолком, и люстры из матового стекла мед-
ленно и величественно покачивались в струе воздуха. Бордюр красного дерева окаймлял ярко
окрашенные стены, окружал окна и двери и служил рамой зеркалам. На столах вдоль одной
из стен были навалены в роскошном изобилии фрукты, подававшиеся на десерт или в виде

Г. Д. Робертс. «Шантарам»
37
соков, – пау-пау
27
, папайя, кремовые яблоки, сладкий лайм, виноград, арбузы, бананы, сан-
тра
28
и четыре сорта манго – если был его сезон. На возвышении за широкой стойкой тикового
дерева восседал метрдотель, наблюдавший, подобно капитану на корабельном мостике, за тем,
что происходит на палубе. За его спиной был узкий коридор, из которого то и дело вырывались
клубы пара и табуны официантов; иногда в конце коридора можно было разглядеть уголок
кухни и царивший там кавардак.
Несколько поблекшая, но все же впечатляющая роскошь «Леопольда» приковывала
взгляд каждого, кто входил под широкие деревянные арки в этот красочный и блестящий
мир. Но самой выдающейся достопримечательностью «Леопольда» могли любоваться лишь его
самые незаметные служители: когда ресторан закрывался и уборщики отодвигали в сторону
всю мебель, глазам представали во всем их блеске полы. Шестиугольные плитки, расходивши-
еся лучами от сверкавшего, как солнечный взрыв, центра, образовывали сложный узор, харак-
терный для полов в северных индийских дворцах. И это пышное великолепие пропадало втуне
для посетителей, любовавшихся лишь собственными отражениями в зеркалах, и раскрывало
свою тайну только босоногим уборщикам, беднейшим и скромнейшим из городских тружени-
ков.
Каждое утро, когда двери ресторана с его вымытыми полами распахивались, наступал
час благословенной прохлады, и «Леопольд» был оазисом спокойствия в водовороте городской
суеты. Затем вплоть до самого закрытия в полночь он был переполнен как туристами из сотен
стран мира, так и местными жителями самых разных национальностей, съезжавшимися сюда
со всех концов города для обсуждения своих дел и заключения сделок. Здесь торговали не
только наркотиками, валютой, паспортами, золотом и сексом, но и менее осязаемым товаром
– назначениями, протекциями, контрактами, сферами влияния. Это была целая система под-
купа, игравшая важную роль в развитии индийского бизнеса.
«Леопольд» был неофициальной зоной свободной торговли, а находившийся через
дорогу от него бдительный во всех других отношениях полицейский участок Колабы стара-
тельно закрывал на это глаза. Деловая жизнь в ресторане подчинялась строго определенным
правилам, разделявшим территорию на отдельные участки. Так, индийские проститутки, обви-
тые гирляндами цветов жасмина и укутанные в многослойные, усыпанные украшениями сари,
не имели права находиться в нижнем зале и могли только сопровождать посетителей, направ-
лявшихся в бар на втором этаже. Проститутки европейского происхождения, напротив, допус-
кались лишь в нижнее помещение, где они пытались привлечь внимание мужчин, сидевших
за столиками, если не хотели заниматься этим на улице у входа. Сделки с наркотиками и дру-
гими контрабандными товарами заключались за столиками совершенно открыто, но переда-
вать товар разрешалось только за пределами ресторана. Поэтому часто можно было наблюдать,
как продавец и покупатель, достигнув соглашения, выходили из зала, чтобы совершить обмен,
а затем возвращались на свои места. Даже правительственные чиновники и заправилы под-
польного бизнеса были обязаны подчиняться этим неписаным законам: соглашения, достигну-
тые в полутемных кабинках верхнего бара, скреплялись рукопожатиями и наличными лишь
на улице, так что никто не мог сказать, что он заключил нелегальную сделку в «Леопольде».
Тонкие линии, столь искусно протянутые в «Леопольде» от легального к нелегальному
и разграничивавшие их, продолжались и за его стенами. Уличные торговцы с подчеркнутым
пренебрежением к закону продавали подделки под «Лакосту», «Кардена» и «Картье»; водители
припаркованных у тротуара такси за умеренную плату отворачивали свое зеркальце, чтобы не
видеть, что происходит на заднем сиденье их автомобиля, а полицейские из заведения напро-
27

жүктеу/скачать 0,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: