Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
93 – Понял, – говорю я. – В каждой выигрышной ситуации надо совершать определенные
поступки, принимать определенные позы, говорить определенные слова – а другие позы и
слова категорически возбраняются. Верно?
– Если угодно…
– В общем, выигрышная ситуация – это сырье, его надо обработать.
– Именно, – говорит она. – Сначала надо оказаться в каких-то исключительных обсто-
ятельствах, а потом ощутить, что вносишь в них порядок. Если все эти условия соблюдены,
мгновение становится совершенным.
– Словом, это своего рода произведение искусства.
– Ты мне это уже говорил, – раздраженно возражает она. – Нет: это был… долг. Выиг-
рышную ситуацию ты обязан преобразить в совершенное мгновение. Это был вопрос нрав-
ственности. Можешь смеяться сколько угодно – именно нравственности. Я вовсе не смеюсь.
– Слушай, – говорю я внезапно, – я тоже хочу покаяться. Я никогда тебя по-
настоящему не понимал, не старался искренне тебе помочь. Если бы я знал…
– Спасибо, большое спасибо, – говорит она с иронией. – Надеюсь, ты не ждешь благо-
дарности за твое запоздалое раскаяние. Впрочем, я на тебя не сержусь – я никогда ничего
тебе толком не объясняла, я была зажата, я не могла говорить об этом ни с кем, даже с тобой
– в особенности с тобой. В эти минуты всегда вторгалась какая-то фальшивая нота. И я те-
ряла голову. А между тем у меня бывало такое чувство, что я сделала все что могла.
– Ну а что надо было делать? Как себя вести?
– До чего ты глуп! Разве можно привести пример. Смотря по обстоятельствам.
– Но расскажи, что ты пыталась делать.
– Не хочу. Впрочем, пожалуй, расскажу тебе историю, которая поразила меня, когда я
еще в школе училась. Был один король, он проиграл сражение и попал в плен. И сидел где-
то в уголке в лагере победителя. Перед ним провели в оковах его сына и дочь. Он не запла-
кал, не сказал ни слова. Потом перед ним провели, тоже в оковах, одного из его слуг. И тут
он начал стонать и рвать на себе волосы. Другие примеры можешь придумать сам. Но ты
понял: иногда плакать нельзя, или ты мразь. Но если тебе на ногу упало полено, можешь де-
лать что угодно – хнычь, рыдай, прыгай на другой ноге. Глупо все время оставаться стоиком
– растратишь себя по пустякам. – Она улыбается. – А в некоторых случаях надо быть даже
БОЛЬШЕ чем стоиком. Ты, конечно, не помнишь, как я в первый раз поцеловала тебя?
– Прекрасно помню, – победно заявляю я, – это было в Кью-Гарденз на берегу Темзы.
– Но ты никогда не подозревал, что я сидела на крапиве: платье у меня задралось, кра-
пива обстрекала ляжки, и при малейшем движении их жгло все сильнее. Ну так вот, тут од-
ного стоицизма было мало. Ты меня нисколько не волновал, особого желания целоваться с
тобой у меня не было, поцелуй, который я собиралась тебе подарить, имел куда более важ-
ный смысл – то был залог, договор. Понимаешь сам, как некстати пришлась эта боль: в та-
кую минуту я не имела права думать о своих ляжках. Мало было не показывать, что мне
больно, надо было боли не чувствовать. – Она гордо смотрит на меня, все еще удивленная
своим подвигом. – На целых двадцать минут – на все то время, что ты меня уламывал, хотя я
и без того уже решила тебя поцеловать, на все то время, что я заставила себя упрашивать, –
ведь поцелуй должен был быть дан по всем правилам, – я себя полностью обезболила. А,
Бог свидетель, кожа у меня на редкость чувствительна. Но я НИЧЕГО не чувствовала, пока
мы не встали.
Все так, все знакомо. И приключений нет, и совершенных мгновений нет… мы утра-
тили одни и те же иллюзии, мы шли одними и теми же путями. Остальное я угадываю – мо-
гу даже сам вместо нее договорить то, что ей еще осталось сказать:
– И вот ты поняла, что всегда найдутся тетки, которые плачут, или рыжий тип, или
кто-нибудь еще, кто испортит тебе всю картину?
– Конечно, – подтвердила она без восторга.
– Разве не в этом дело?
– Ох, знаешь, с оплошностями рыжего типа я в конце концов могла бы смириться. В