Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
— И я их тоже не люблю, но раз они полезны…
Фанни была девушка чрезвычайно благоразумная.
Господь наш Форд — или Фрейд, как он по неисповедимой некой причине именовал себя,
трактуя о психологических проблемах, — господь наш Фрейд первый раскрыл гибельные опасности
семейной жизни. Мир кишел отцами — а значит, страданиями; кишел матерями — а значит, извра-
щениями всех сортов, от садизма до целомудрия; кишел братьями, сестрами, дядьями, тетками —
кишел помешательствами и самоубийствами.
— А в то же время у самоанских дикарей, на некоторых островах близ берегов Новой Гвинеи…
Тропическим солнцем, словно горячим медом, облиты нагие тела детей, резвящихся и обнима-
ющихся без разбора среди цветущей зелени. А дом для них — любая из двадцати хижин, крытых
пальмовыми листьями. На островах Тробриан зачатие приписывали духам предков; об отцовстве, об
отцах там не было и речи.
— Крайности, — отметил Главноуправитель, — сходятся. Ибо так и задумано было, чтобы они
сходились.
— Доктор Уэллс сказал, что трехмесячный курс псевдобеременности поднимет тонус, оздоро-
вит меня на три-четыре года.
— Что ж, если так, — сказала Ленайна. — Но, Фанни, выходит, ты целых три месяца не должна
будешь…
— Ну что ты, милая. Всего неделю две, не больше. Я проведу сегодня вечер в клубе, за музы-
кальным бриджем. А ты, конечно, полетишь развлекаться?
Ленайна кивнула.
— С кем сегодня?
— С Генри Фостером.
— Опять? — сказала Фанни с удивленно нахмуренным выражением, не идущим к ее круглому,
как луна, добродушному лицу. — Неужели ты до сих пор все с Генри Фостером? — укорила она
огорченно.
Отцы и матери, братья и сестры. Но были еще и мужья, жены, возлюбленные. Было еще едино-
брачие и романтическая любовь.
— Впрочем, вам эти слова, вероятно, ничего не говорят, — сказал Мустафа Монд.
— «Ничего», — помотали головами студенты.
Семья, единобрачие, любовная романтика. Повсюду исключительность и замкнутость, сосредо-
точенность влечения на одном предмете; порыв и энергия направлены в узкое русло.
— А ведь каждый принадлежит всем остальным, — привел Мустафа гипнопедическую посло-
вицу.
Студенты кивнули в знак полного согласия с утверждением, которое от шестидесяти двух с
лишним тысяч повторений в сумраке спальни сделалось не просто справедливым, а стало истиной
бесспорной, самоочевидной и не требующей доказательств.
— Но, — возразила Ленайна, — я с Генри всего месяца четыре.
— Всего четыре месяца! Ничего себе! И вдобавок, — обвиняюще ткнула Фанни пальцем, — все
это время, кроме Генри, ты ни с кем. Ведь ни с кем же?
Ленайна залилась румянцем. Но в глазах и в голосе ее осталась непокорность.
— Да, ни с кем, — огрызнулась она. — И не знаю, с какой такой стати я должна еще с кем-то.
— Она, видите ли, не знает, с какой стати, — повторила Фанни, обращаясь словно к незримому
слушателю, иставшему за плечом у Ленайны, но тут же переменила тон. — Ну кроме шуток, — ска-
зала она, — ну прошу тебя, веди ты себя осторожней. Нельзя же так долго все с одним да с одним —
это ужасно неприлично. Уж пусть бы тебе было сорок или тридцать пять — тогда бы простительнее.
Но в твоем-то возрасте, Ленайна! Нет, это никуда не годится. И ты же знаешь, как решительно наш
Директор против всего чрезмерно пылкого и затянувшегося. Четыре месяца все с Генри Фостером и
ни с кем кроме — да узнай Директор, он был бы вне себя…
— Представьте себе воду в трубе под напором — Студенты представили себе такую трубу. —
Пробейте в металле отверстие, — продолжал Главноуправитель. — Какой ударит фонтан! Если же
проделать не одно отверстие, а двадцать, получим два десятка слабых струек