Дополнительная литература

Дополнительная литература 

1. Бауман 3. Философские связи и влечения постмодернистской социологии // Вопр. 
социологии. 1992. Т. 1. № 2. 
2. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности, М., 1990. 
3. Иноземцев В. Перспективы постиндустриальной теории в меняющемся мире // Новая 
постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. 
4. Кемеров В.Е., Керимов Т.Х. Грани социальности: постклассический взгляд: 
Исследование. Пособие. Словарь. Екатеринбург, 1999. 
5. Рормозер Г. Ситуация христианства в эпоху «постмодерна» // Вопр. философии. 
1991. № 5. 
6. Соболь О. Постмодерн: философские и культурные измерения // Философская и 
социологическая мысль, 1992. № 8. 
7. Философия истории: Антология. М., 1995. 
Послесловие 
На всем протяжении книги мы постоянно возвращались к вопросу о том, кто ставит 
социально-философские задачи, кому необходимо такое философствование, кто решает 
экологическую проблему, кто проводит границы культуры, и т.д. и т.п. Выходит, эти задачи 
и проблемы определяются, конкретизируются, исследуются, решаются в значительной мере 
в зависимости от того, кто ими занимается. Значит, дело обстоит не так, что есть «готовая» 
социальная философия, которую можно взять и использовать для своих целей…Чтобы 
включить социальную философию в стратегию своего поведения, нужно приложить силы, 
подготовить способности, что-то изменить в себе и рядом с собой. Тот, кто живет под знаком 
этой необходимости, кто ощущает потребность в изменении или стабилизации социальных 
форм, уже так или иначе «введен» в социальное философствование и формирует своим 
присутствием его задачи и проекты. 
Когда мы говорим о «введении» в социальную философию, мы имеем в виду не 
столько то, что вслед за «введением» последует ее более полное изложение, сколько то, что 
«введение» является средством характеристики и самоопределения этого кто – или, говоря 
языком философии, – этого субъекта, формой связи социально-философских понятий и 
ориентаций его деятельности. В этом смысле социальная философия есть «открытая форма», 
и «подключение» к ней все новых субъектов, решающих свои жизненных проблемы, влияет 
на ее представления, на ее связи с другими областями человеческой деятельности. Внимание 
современной социальной философии к ее собственной субъектности, к ее ктойности 
позволяет понять и сдвиги ее позиции в ряду других философских дисциплин, и ее растущее 
влияние на так называемую общую философию. 
В классическую эпоху философские дисциплины различались тем, что одни 
занимались бытием, другие – познанием, третьи – мышлением; социальная философия 
вообще «скрывалась» под маркой философии истории, философии права или антропологии. 
У каждой дисциплины было то, что составляло объект ее интересов; общество (с 
образующими его людьми) тоже было одним из таких «что». Вопрос – кто действует, 
познает, осваивает мир, воспроизводит и развивает общество – решался в общефилософском 
плане: его решение в основном ограничивалось рассуждениями о Субъекте, о Человеке или о 
человеческом индивиде с некими универсальными характеристиками. 
Однако динамика изменений, вносимых человеком в мир, трансформации, 
происходившие в обществе в конце XIX и в XX вв. вынудили философов заняться 
конкретизацией схемы абстрактного субъекта, выявлением форм совместной и индивидной 
жизни людей, скрывающихся за фигурой обобщенного человека. Более того, характеристика 
этих форм существенно повлияла и на трактовки познавательной, мыслительной, 
культуротворческой деятельности, обнаруживших свою «вписанность» в различные типы 

социальности. 
Конечно, вопросы о мире и человеке, о человеке и мире – это своего рода философские 
константы, постоянные и незаместимые составляющие человеческого бытия и 
философствования. Однако никогда прежде не был столь важен вопрос определения 
конкретных характеристик человека, о котором философствуют и который философствует. 
От такой конкретизации зависит и взгляд на мир, и выявление человеческой проблематики, и 
трактовка ктойности, т. е. субъектности философии. Иными словами, говоря о ктойности 
философии, о чтойности философии и о формах связи между тем и другим, мы вынуждены 
все более смещать акценты на понимание ктойности, на социально-философское ее 
обоснование. 
Далее речь в философии идет уже не столько о человеке, сколько о людях, о динамике 
их деятельности и отношений. Динамика социальности входит в плоть философии и 
определяет ее современные формы; абстрактному субъекту классики приходится занять 
место в ряду других моделей человеческого освоения мира. Философия и раньше – 
вспомним Аристотеля или Ницше – напоминала нам о необходимости учитывать динамику 
бытия. Но сейчас дело идет о сохранении – воспроизведении, изменении, развитии – 
социального мира и о выживании самой философии. Формула этого выживания скрыта в 
динамике социального процесса, прояснения этой динамики – в работе социальной 
философии. 
Динамика социального бытия либо не дается непосредственно, либо сопротивляется 
«приручению» в тех формах, которые видны на поверхности, – этим, собственно, и 
определяются специфические сложности социально-философской работы. Социальной 
философии приходится не только выявлять, но и переосмысливать формы воспроизводства 
разных потоков человеческой практики и ситуаций социальных взаимодействий. 
Переосмысливать – значит определять конкретные контексты появления, сохранения, 
изменения этих форм, их границы и возможности. Причем это приходится проделывать не 
только с обыденными, но и с научными формами, претендующими на самостоятельное 
описание и объяснение человеческого бытия. 
Социальные формы, в особенности социальные стереотипы, давно уже находятся под 
подозрением. Расхожими являются положения об отказе от стереотипов, об их преодолении, 
деконструкции и т.п. Обычно эти тезисы подкрепляются ссылками на родство социальных 
форм с идеологическим или науч– ным догматизмом, на многообразие, ускользающую 
неповторимость жизни, ее неподатливость какой-либо систематизации. Самым сложным в 
этой проблеме, однако, является то, что преодоление одних форм – это появление других. 
Преодоление обобщающих, редуцирующих, тотализующих стереотипов – это вместе с тем 
выдвижение на первый план индивидуализирующих, локализующих или овременивающих 
способов фиксации человеческого сосуществования. 
Нравится нам это или нет, но на месте одних форм оказываются другие, и приходится 
заниматься их предназначением и смыслом. Возникает вопрос о взаимосвязи разных форм, 
пространств их проявления и употребления. 
Сказанное относится прежде всего к самой социальной философии. В ней 
соприсутствуют подходы, по-разному относящиеся и к формам самой философии, и к 
формам иного, «вне философского» опыта, и к связям между ними. Для одних эти связи 
определяются неким устойчивым, каноническим укладом социальной философии и 
соответствующей привилегией предельно обобщать материал общественной жизни, для 
других такой канон представляется пережитком, обреченным на растворение в схемах и 
образах повседневности, для третьих проблема заключается в усмотрении связи между 
самостоятельностью социальной философии и ее взаимодействием с внефилософскими 
формами человеческого опыта. В последнем случае, собственно, и может быть 
содержательно поставлен вопрос о социально-философской работе, то есть о том, где и как 
реализуются философские действия, с какими типами человеческих актов и контактов они 
кооперируются, какой эффект они могут производить, что показывать, на что влиять. 

Движение социальной философии в сторону дисциплин научного обществознания 
постоянно наталкивается на множество препятствий, которые, однако, не только тормозят 
это движение, не только обнаруживают несогласуемость философских и научных форм, но и 
достаточно ярко характеризуют различия в режимах их бытования. Если мы захотим более 
полно «ввести» в социальную философию материал научного обществознания, мы 
почувствуем, что дисциплинарные формы, в которые он упакован, всячески сопротивляются 
их включению в картины социального процесса. Это происходит в основном потому, что они 
показывают не людей, не процессы общения деятельности или самореализации, где люди 
выступают субъектами социальности, а стороны, грани, подсистемы, в которых 
опредмечиваются эти процессы. Каждая из дисциплин сосредоточена на своем аспекте 
социальности: он отделен от других аспектов, вне-положен им и только косвенным образом 
– через функции дисциплин, скажем, социологии и истории или экономики и психологии – 
связан с другими аспектами, с другими предметами. Адальше – просматривается особая 
система разделения деятельности, которая гораздо сильнее, чем вопросы о тенденциях 
общественной жизни и стремлениях людей, воздействует на методологические установки и 
научные пристрастия представителей различных социальных и гуманитарных дисциплин. 
Этот вариант «введения» материала научного обществознания в социальную 
философию выявляет как будто бы непреодолимые барьеры, но он же ставит ряд вопросов, 
позволяющих обрисовать перспективу дальнейшего движения. Это вопрос о социальной 
укорененности традиционной системы социально-гуманитарных наук, вопрос о 
принадлежности системе самой социальной философии, а стало быть – о принципиальной 
неполноте последней, и, наконец, вопрос о социально-философском выражении 
проблематики бытия людей, освобожденном от «структурного насилия», производимого 
разделением научного труда. Этот вопрос означает переключение философской ориентации 
на формы повседневности, фиксирующие проблематику индивидной и совместной жизни 
людей на «языках» обычных схем общения и действия. 
Введение в социальную философию форм повседневности также сталкивается со 
значительными и специфическими трудностями. Обнаруживаются разные «здравые 
смыслы», несоизмеримые контексты социальных взаимодействий, «разрывы» в структурах 
повседневности групп и субкультур, формально принадлежащих одному обществу. 
Возникает проблема – практическая и теоретическая – связи этих разных социальностей, а 
значит, выхода за пределы отдельной позиции для поиска форм, кооперирующих разные 
точки зрения и схемы жизненного поведения. В решении такой задачи пригодился бы опыт 
научного обществознания. Но его формы для этого не готовы. Их еще надо перевести в 
другой модус, транспонировать в иную тональность. От функций, определенных научным 
понятием разделения труда, важно перейти к смыслам, делающим взаимодействия между 
людьми возможными и необходимыми. 
Складывается ситуация, когда социальная философия оказывается не «над» 
повседневностью и не «внутри» научного познания, а между тем и другим. Возникают 
задачи «на введение» опыта повседневности в социальные науки и придание им 
человеческого, индивидуального смысла и задачи «на введение» опыта научного 
обществознания в описание структур повседневности, соответственно, в практику 
взаимодействия разных типов социальности. 
Развитие социальной философии и обществознания в XX в. проходило в соперничестве 
двух методологий: первой, считавшей «люди не ведают, что творят» (значит, нужен 
отстраненный, объективный анализ), и второй, утверждавшей, что понимание социальности 
надо строить из понятий и схем, с помощью которых люди сами воссоздают и изменяют свое 
повседневное бытие. В этом соперничестве победитель так и не определился. 
Многомерность социального бытия оказалась не сводимой ни к объектным структурам и 
овеществленным формам человеческого опыта, ни к непосредственным («лицом к лицу») 
контактам индивидов. Преобладание любой из этих методологий приводило к ощутимым 
потерям: в одном случае на периферии анализа оставались живая энергия и деятельные 

качества людей, воспроизводящие социальный мир, в другом – совокупность 
опосредованных связей и разделенных форм человеческой деятельности, обеспечивающих 
сложную динамику современного социального пространства. 
Главный, пожалуй, результат этого соперничества состоит в осознании нелинейной 
взаимозависимости разных методологий, в осмыслении необходимости связывания разных 
позиций и точек зрения соответственно контурам общих проблем. Важно более конкретно 
представить многообразие человеческого бытия в формах социальной философии, поискать 
соразмерность во взглядах философа и человека с улицы, человека из лаборатории и 
человека от станка, человека гор и человека равнины. 
…В планах доработки этого «Введения» – более объемное и детальное рассмотрение 
особых граней социальности (ее подсистем, «механизмов») как форм прямого и косвенного 
общения людей, их продуктивной, репродуктивной или разрушительной деятельности, их 
самореализации. Перспективы этой работы определены, некоторые ее результаты скорее 
всего будут представлены в следующем издании.