Семантические отношения во фразеологии шванков

 
122 
В. Н. Телия  полагает,  что  «наиболее  серьезное  исследование 
семантического поля как категории принадлежит Ю. Н. Караулову», главным 
достоинством  этого  исследования  является  «увязывание  понятия  поля  с 
более  широким  понятием  картины  мира»  [Телия  1998:  159].  Так,  в  своей 
работе  Ю. Н. Караулов  делает  вывод,  что  основными  элементами, 
составляющими  языковую  модель  мира,  «являются  семантические  поля» 
[Караулов 1976: 271] и отмечает, что «один из компонентов «картины мира», 
а  именно  статистический  ее  компонент,  который  включает  принципы 
членения  лексического  состава  данного  языка  и  отражает  наиболее  общие, 
доминантные  грамматические  категории,  определяющие  его  структурный 
тип» составляет структуру идеографического словаря» [Там же: 259]. 
Как  известно,  элементы  культуры  вложены  во  внутреннюю  форму 
фразеологизма,  анализ  которой  в  системе  фразеосемантических  полей 
способствует  реконструкции  картины  мира,  в  нашем  случае  специфичных 
для  позднесредневековой  общности,  в  результате  чего  распределенные  по 
семантическим  полям  устойчивые  единицы  позволят  представить  систему 
ценностей,  нравственно-этических  воззрений  человека,  жившего  в  эпоху 
позднего Средневековья и Ренессанса. 
При  этом  необходимо  учитывать,  что  «диахронический  анализ 
фразеосемантического поля предполагает не только определение его состава 
в один из периодов развития языка (это было бы синхронным срезом), но и 
выявление  динамики  этого  поля  на  протяжении  определенной  эпохи 
(устранение или появление элементов поля; взаимовлияние ФЕ внутри поля; 
утрата  или  возникновение  вариантов  и  т.п.).  Организующим  началом  при 
описании поля могут служить поэтому синонимические ряды и структурно-
семантические  модели.  Анализ  смысловых  и  вариантных  отношений  ФЕ 
позволит  выявить  основные  мотивировки  фразеологизмов,  случаи 
контаминации устойчивых сочетаний или влияния одной модели на другую» 
[Бирих 1995: 15]. 

 
123 
Итак,  важную  роль  в  понятийной  картине  мира  рассматриваемого 
периода  играли  такие  категории  как  время  и  пространство,  религия  и 
церковные  ритуалы,  «отношение  к  святости  и  чуду,  образ  потустороннего 
мира  и  соотношение  двух  эсхатологий,  дихотомия  страха  и  смеха, 
порождавшая  средневековый  гротеск»  [Гуревич  2014:  13],  проблемы 
человеческой  личности,  развитие  торгово-денежных  и  правовых  отношений 
и  др.  Так  как  шванки  XVI  в.  были  рассчитаны  на  массового  читателя, 
представителей  всех  социальных  групп,  то  в  них  нашли  отражения 
практически  все  перечисленные  категории,  таким  образом,  анализ  ФЕ  в 
шванках  позволяет  выделить  фразеосемантические  поля,  транслирующие 
культурно-историческое  своеобразие  эпохи  позднего  Средневековья  и 
Возрождения. 
Более  подробно  в  работе  будут  рассмотрены  поле  «смерти»,  поле 
«лжи/обмана» и поле «злой дух», так как они репрезентированы наибольшим 
количеством фразеологических единиц, а в их семантике заложена культурно 
значимая  информация,  наиболее  ярко  передающая  систему  ценностей, 
особенности  мировоззрения  средневекового  человека.  Другие  поля  будут 
представлены кратко. 
Фразеосемантическое  поле  «злой  дух»  в  немецких  шванках 
представлено  большим  количеством  устойчивых  единиц,  имеющих  в  своем 
составе  компонент  Teufel
30
  (рус.  черт).  В  связи  с  этим  целесобразно 
подробнее  остановиться  на  том,  как  в  исследуемых  текстах  эксплицируется 
символьное  содержание,  включенное  в  семантику  подобных  устойчивых 
оборотов.  
                                                 
30
  Согласно  этимологическому  словарю,  лексема  Teufel  вошла  в  немецкий  язык  с 
принятием  христианства  (свн.  tiuvel,  tievel;  двн.  tiufal)  и  была  заимствована  или  из 
готского  diabaulus,  diabulus  (через  латинский  из  греческого  dia-bolos),  или  напрямую  из 
латинского  языка.  Слово  Teufel  заменило  в  немецком  языке  уже  существующее 
германское  Unhold  (двн.  unholdo  «злой  дух»)  [Duden  2007],  употребляющееся  в 
современном  языке  также  как  «черт,  демон,  дьявол»,  но  уступающее  Teufel  по 
частотности.  

 
124 
Следует  упомянуть,  что  персонаж  нечистого  духа  является  одним  из 
наиболее  колоритных  и  распространенных  в  европейском  сознании,  может 
быть,  поэтому  он  лег  в  основу  большого  количества  легенд,  сказаний, 
преданий,  а  также  немалого  количества  устойчивых  выражений
31
.  Данное 
обстоятельство  «определяется  многозначностью  его  образа  –  от  сатаны, 
дьявола-искусителя средневековой религиозной легенды, до глупого черта – 
смехотворного,  одураченного  персонажа  шванка»  [Померанцева  1975:  148]. 
Очевидно,  что  особое  демоническое  и  одновременно  обиходное 
представление о злом духе в разные эпохи проявляется по-своему и требует 
специальной интерпретации.  
Своеобразие  и  неоднозначное  толкование  исследуемого  образа  весьма 
убедительно прослеживается в рассматриваемую в настоящем исследовании 
эпоху  позднего  Средневековья,  когда,  с  одной  стороны,  господствовали 
религиозность и необходимость следования учениям церкви, а с другой – это 
была эпоха карнавала и шутовства. При этом жанровые особенности шванка 
XVI в.:  дидактическая  направленность  и  шутливый  тон,  позволяют 
использовать  образ  Teufel  не  только  для  усиления  проповедческих  мотивов, 
но  и  делают  возможным  представить  данную  фигуру  в  виде  глупца  или 
неудачника,  которого  нетрудно  перехитрить  и  над  которым  можно  с 
удовольствием посмеяться.  
Уже 
первое 
прочтение 
списка 
устойчивых 
выражений 
во 
фразеологическом  словаре  указывает  на  то,  что  основным  значением 
исследуемого  персонажа  является  «проявление  зла»,  что  объясняется 
традиционным  толкованием  данной  фигуры  в  христианской  культуре. 
                                                 
31
 В целом, с персонажем злого духа в немецком языке связано немалое количество 
устойчивых сочетаний, что объясняется многоликостью исследуемой фигуры. Например: 
dem  Teufel  dienen;  den  Teufel  austreiben;  jemanden  reitet  der  Teufel;  der  Teufel  verblendet; 
zum Teufel gehen; wenn man vom Teufel spricht, so kommt er; man darf den Teufel nicht an die 
Wand  malen,  er  kommt  ohne  hin  wohl;  der  Teufel  ist  fein,  aber  er  spinnt  grob  и  др.  (см. 
подробнее в [Adelung]). Наряду с фразеологизмами употребляются также сравнительные 
конструкции  с  усилительной  функцией:  er  wehrt  sich  wie  der  Teufel;  er  arbeitet  wie  der 
Teufel; es stinkt wie der Teufel и др. В переносном значении слово Teufel  означает злого и 
коварного человека. 
 

 
125 
Обычно персонаж злого духа используется как антитеза божественного. Ведь 
в  отличие  от  Бога  нечистый  часто  пытается  обмануть,  соблазнить  человека, 
побудить  его  совершить  дурной,  порочный  поступок,  ввести  во  грех, 
причинить  различные  неприятности  и  беды,  также  он  охотится  за 
человеческими душами.  
Поэтому  естественно,  что  авторы  шванков  XVI  в.,  видевшие  важной 
целью  своих  сатирических,  но  в  то  же  время  поучительных  историй 
благочестивое  напутствие  читателей,  использовали  данный  образ  для 
усиления назидания, т.е. напоминали о серьезности греха, предостерегали от 
опасных  сделок  или  дружбы  с  нечистым,  интерпретировали  старинные 
суеверные  обычаи  заклинать  или  вызывать  злого  духа  с  помощью  его 
изображения,  употребляли  фамильярные  или  грубые  выражения  для  брани 
или наложения проклятия, описывали нелицеприятную гробианскую картину 
благодарности лукавого.  
И. Паули наряду с отдельными шванками, где упоминается исследуемый 
образ,  посвятил  данному  персонажу  целую  главу,  назвав  ее  «О  злом  духе» 
(«Von  dem  bösen  Geist»).  Нетрудно  прийти  к  заключению,  что  в  понимании 
автора,  францисканского  монаха,  фигура  лукавого  в  первую  очередь 
воплощает  в  себе  отрицательные  качества.  Так,  автор  предостерегает  от 
опасных  сделок  с  нечистым  и  напоминает,  что  бесы  часто  склоняют  людей 
заключить с ними выгодную сделку (ein Packt mit dem bösen Geist machen), а 
взамен получают их души
32
.  
Часто И. Паули повествует о воришках, которые находили общий язык с 
лукавым  (eins  mit  dem  Tüffel  sein)  или  имели  разногласия  с  ним  (uneins  mit 
dem  Tüffel  sein,  например  in  dem  Stelen).  Следовательно,  по  мнению  автора, 
                                                 
32
  Ср.  шванк  «Der  Tüfel  kauft  ein  Seel»  («Черт  покупает  душу»)  о  человеке,  не  верящем, 
что  после  смерти  есть  другая  жизнь,  и  пожелавшем  продать  свою  душу,  которую  купил 
как раз злой дух и наглядно показал ему «другую жизнь».  
В  русском  языке  о  стремлении  нечистого  добраться  до  человеческой  души 
свидетельствует выражение как черт за душой тянется. 

 
126 
Дружба  со  злыми  людьми  непостоянна  (Also  die  Früntschafft  der  bösen 
Menschen ist unbestentlich)
33
. 
В 
этой 
связи 
необходимо 
упомянуть 
выражение 
«чертова 
благодарность». К.-Ф.-В. Вандер приводит в своем словаре пословицу Даже 
черт порой творит добрые дела (Auch der Teufel kann zuweilen gute Dienste 
thun)  [Wander].  Но  чаще  всего  «благодарность»  нечистого  духа 
представляется  весьма  сомнительной.  В  уже  упомянутом  в  Главе  2  шванке 
«Woher es kumpt, das man spricht: Ey du armer teüffel, und herwiderumb: Das ist 
eben des teüffels danck» («Откуда повелось говорить: «Ах ты, бедный черт» и 
«Вот  так  чертова  благодарность»)  Г. Викрам  довольно  неэстетично 
описывает «чертову благодарность» (Das ist eben des teüffels danck). 
Фамильярные,  подчас  грубые  выражения  для  брани  или  наложения 
проклятия,  употребляемые  авторами  исследуемых  текстов  (Der  Teufel  hohle 
mich! (Черт меня подери!) Hohl ihn der Teufel! (Черт его побери!) Gehe zum 
Teufel!  (Иди  к  черту!)  In  aller  Teufel  Nahmen!  (Во  имя  всех  чертей!)  и  др.), 
соотносятся с образом «злого» Teufel
34
.  
Что  касается  сочетаний  hol  mich  (dich)  der  Teufel!;  der  Teufel  soll  mich 
holen  (черт  меня  (тебя)  подери),  то  они  являются  убедительным 
подтверждением  сказанных  слов.  Произнося  данное  восклицание,  человек 
будто бы говорит, что в случае неправды он окажется во власти злого духа 
[Duden 2007]. Таким же выражением клятвенного заверения служат и другие 
устойчивые сочетания, например, у И. Паули: Und wenn ich dem Teufel darum 
ins  Loch  fahren  sollte  (И  даже  если  мне  придется  спуститься  к  черту  в 
преисподнюю). 
Другой известный фразеологизм den Teufel an die Wand malen «кликать 
беду,  несчастье»  восходит  к  старинному  суеверному  обычаю  заклинать  или 
вызывать  злого  духа  с  помощью  его  изображения  [Duden  2007].  В  шванке 
«Der  Lam  lief  belder  dan  der  Grad»  («Хромой  бежал  быстрее,  чем  прямой») 
                                                 
33
 Ср. рус. Не зови черта братом 
34
 В русском языке в качестве синонима к слову «браниться» используется «чертыхаться», 
что обусловлено частым упоминанием лукавого в ругательствах. 

 
127 
И. Паули  использует  выражение  Говорят,  не  так  страшен  черт,  как  его 
малюют  (Es  spricht  mancher:  Der  Tüffel  ist  nit  als  grausam,  als  man  in  malt), 
описывая  чрезмерное  чувство  страха,  вызванное  богатым  воображением 
людей. 
Обращаясь к образу нечистой силы, И. Паули напоминает о пороках, как 
в  шванке  «Cirus  bereitet  den  Tisch  Amasonibus»  («Кир  готовит  стол 
амазонкам») о грехе чревоугодия: Итак, отравляет черт нашу пищу грехом, 
и  когда  мы  слишком  много  едим  или  пьем,  то  попадаем  в  его  сети  (Also 
vergift  uns  der  Tüfel  unser  Speis  mit  der  Sünd,  und  wan  wir  zů  vil  essen  und 
trincken,  so  werden  wir  von  im  gefangen)  или  об  опасности  приписывать  ему 
свои собственные дурные дела. Шванк «Der Tüfel widerriet einer Junckfrawen, 
nit  uff  die  Burg  oder  Schloß  ze  gon»  («Черт  отговаривал  девицу  идти  в 
крепость или замок») посвящен толкованию выражения Это черт надоумил 
меня  (Der  Tüffel  hat  mir  geraten)
35
.  И.  Паули  уверен,  что  когда  в  людей 
вселяется  бес  (vol  Tüfel  sein),  они  становятся  на  порочный  путь  (сюжет 
шванка  «Zwölf  Blinden  verzarten  zwölf  Guldin»  («Двенадцать  слепых  съели 
двенадцать  гульденов»),  поэтому  приходится  проявлять  осторожность,  ведь 
Also  ist  der  Tüffel  in  allen  Orten  in  dem  Kraut  (Черт  повсюду  прячется),  как 
пишет И. Паули в шванке «Anthonius leid ein Eebrecherin» («Антоний терпит 
прелюбодейку»). 
С  хитростью  исследуемого  персонажа  связано  и  выражение  Er  ist  nicht 
mit dem Teufel zur Schule gegangen, т. е. не прошел выучки у черта (оказался 
несмекалистым,  нехитрым  и  в  конечном  счете  обманутым),  которое 
употребляет Г. Викрам в шванках «Wie ein lantzknecht mit seinem wolspringen 
umb ein schönes meitlin kam und must die nacht neben einer süwsteigen übernacht 
liegen»  («Как  один  ландскнехт  упустил  красивую  девушку  и  должен  был 
ночевать у свинарника из-за того, что хорошо прыгал») и «Von einem pfaffen, 
der by nacht auff einem wasser seltzam obentheür erfaren hatt» («О священнике, 
                                                 
35
  Устойчивые  обороты  со  схожей  семантикой  есть  и  в  русском  языке,  например,  черт 
дернул кого-л. сделать что-то, черт и век не пьет, а людей искушает и др. 
 
 

 
128 
который  пережил  удивительное  приключение  ночью  на  воде»). Такое  же 
устойчивое  сочетание,  но  без  отрицания,  встречаем  в  шванке  «Ein  guter 
schlemmer  dichtet  ein  liedlin,  damit  ward  sein  würt  bezalet  von  den  Fuckern» 
(«Славный кутила сочиняет песенку, за это фуггеры оплачивают его счет»). 
Появление  данного  выражения  вполне  очевидно,  ведь  известно,  что  черт  – 
это воплощение коварства, лжи, лукавства, изворотливости и притворства, и 
чтобы добиться намеченной цели, он всегда шел на всевозможные хитрости.  
Часто герои шванков сами хотят встретиться со злым духом и получить 
от  него  выгоду,  однако  при  этом  испытывают  желание  обвести  лукавого 
вокруг  пальца.  В  шванке  Г. Сакса  «Der  bauer  mit  dem  bodenlosen  sack» 
(«Крестьянин с бездонным мешком») рассказывается о потерявшем урожай и 
скот  крестьянине,  который  очень  сильно  захотел,  чтобы  явился  нечистый  и 
помог ему. Как и в других произведениях (согласно известному выражению 
Вспомни черта – он и появится – Wenn man vom Teufel spricht, so kommt er), 
при  его  упоминании  перед  крестьянином  сразу  же  предстал  злой  дух, 
предложивший сделку: наполнить мешок деньгами, а взамен получить душу. 
Согласившись,  хитрый  крестьянин  пытается  обмануть  демона  и  делает  в 
мешке дыру, так что деньги высыпаются в хлев. Однако нечистый обо всем 
догадался,  побил  крестьянина  и  улетел,  оставив  после  себя  смрадный  запах 
(ср.  stinkt  wie  der  Teufel).  В  данном  шванке  Г.  Сакс  обыгрывает  выражение 
Чертов мешок не бывает полон – Des Teufels Sack wird nicht voll.   
Итак,  нечистый  дух  всегда  творит  зло,  но  иногда  человеку  удается 
победить  его  с  помощью  хитрости  или  силы  крестного  знамения,  чего 
особенно боятся бесы. Шванк И. Паули «Der Tüfel förcht das Kreutz» («Черт 
боится креста») рассказывает об одном святом, который всегда крестил воду, 
прежде  чем  пить,  так  как  в  кружке  мог  прятаться  лукавый  (экспликация 
выражения  бояться  чего-то  как  черт  святой  воды  –  etwas  fürchten/scheuen 
wie  der  Teufel  das  Weihwasser
36
).  При  этом  автор  пишет,  что  демон  живет 
внутри  людей,  ведущих  злой,  греховный  образ  жизни  (Vil  Menschen  haben 
                                                 
36
 Ср. с устойчивой единицей в русском языке: боится, как черт ладана. 

 
129 
den  Tüffel  in  inen,  und  wont  in  inen  durch  ir  böß  sündlich  leben),  а  помочь 
набожному человеку не пустить в себя беса позволяет крестная сила. 
Именно  страх  перед  нечистой  силой,  ее  способностью  завладеть 
человеческой душой, породило народное поверье ставить свечу в церкви не 
только  Богу,  но  и  злому  духу.  В  словаре  К.-Ф.-В.  Вандера  можно  найти 
пословицы Нужно и черту свечку зажечь (Man zündet auch wol dem Teufel ein 
Lichtlein  an)  или  Черту  нужно  всегда  ставить  две  свечи,  тогда  как  Богу 
только одну (Dem Teuffel muss man allzeit zwo Kertzen auffstecken, da man Gott 
nur  eine  auffsteckt)  [Wander].  С  данным  поверьем  связаны  сюжеты  шванков 
И. Паули «Der dem Tüfel ein Liecht uffzünt» («Тот, кто зажигал черту свечу») 
о  крестьянине,  ставившем  в  церкви  свечу  и  Богу,  и  черту,  а  также  в  уже 
упомянутом шванке Г. Викрама «Woher es kumpt, das man spricht: Ey du armer 
teüffel,  und  herwiderumb:  Das  ist  eben  des  teüffels  danck»,  рассказывающем  о 
некоем  благочестивом  человеке,  который  пришел  в  церковь  помолиться  и 
поставить свечку Христу, но, случайно обнаружив в темном углу страшный 
образ  нечистого,  пожалел  его,  сказал: «Ах  ты,  бедный  черт!» («Ey  du  armer 
teüffel») и поставил свечку и ему
37
.  
По  мнению  исследователей,  в  рассматриваемую  эпоху  «внушающее 
суеверный  страх  выступало  в  нерасторжимом  единстве  с  комическим» 
[Даркевич  2004:  72].  К  такой  сфере  комического  относится  и  фигура  черта-
неудачника, а разнообразные «истории о демонах обнаруживают стремление 
унизить,  осмеять  их  и  тем  самым  нейтрализовать  зловредность  нечистой 
силы, обуздать ее» [Там же: 70]. 
Следует  подчеркнуть,  что  Г.  Викрам,  «объясняя»  в  своем  шванке 
этимологию  выражения  Ey  du  armer  teüffel  (в  современном  немецком  языке 
данное  выражение  употребляется  в  переносном  значении  по  отношению  к 
несчастному,  жалкому  человеку),  не  просто  обращается  к  отрицательной 
фигуре  злого  духа,  известного  своей  способностью  соблазнить,  обмануть 
                                                 
37
  Небезынтересным  представляется  и  сравнение  подобных  высказываний  с  русской 
пословицей Богу молись, а черта не гневи. Конечно, в них проявляются дохристианские 
языческие верования. 

 
130 
человека  или  толкнуть  его  на  дурной  поступок,  но  и  актуализирует 
характерный для позднего Средневековья образ жалкого, слабого, нелепого, 
уязвимого  черта,  которого  легко  перехитрить  и  над  которым  можно 
посмеяться.  При  этом  иногда  данный  персонаж  даже  вызывает  сочувствие, 
как  в  шванке  Г. Сакса  «Der  Teufel  läßt  keinen  Landsknecht  mehr  in  die  Hölle 
fahren»  («Черт  больше  не  пускает  ландскнехтов  в  ад»),  в  котором 
описывается история о бедном черте (armer Teufel), которого смогли запугать 
ландскнехты. Вместо того чтобы прихватить парочку ландскнехтов с собой в 
преисподнюю, он вообще отказался впускать их в ад, так как боялся, что они 
сожрут всех чертей (Sie fräßen uns wol all’ zusamm’).  
Данное  обстоятельство  только  подтверждает  тот  факт,  что  «в  трудах 
видных  мыслителей  Средневековья  христианская  культура  основывалась  на 
противопоставлении  святости  и  сатанинства.  Смех  связан  с  идеей 
демонической гордости, ибо предполагает превосходство над осмеиваемыми. 
Представления об изнаночном, бесовском, мире сочетали как грозные, так и 
комические черты» [Даркевич 2004: 9].  
О парадоксальности трактовки нечистой силы писал и А. Я. Гуревич. По 
его  мнению,  «то,  что  черти  беспредельно  страшны,  но  вместе  с  тем 
простоваты  и  забавны,  –  общее  место  средневекового  их  восприятия» 
[Гуревич 2014: 29].  
На 
основании 
вышесказанного, 
многогранность 
исследуемого 
персонажа отражается, с одной стороны, в олицетворении злого, с другой – в 
стремлении  людей  показать  всю  ничтожность  бесовских  сил,  которая 
проявляется в их осмеянии. Интересно, что в данной ситуации бессмертный 
нечистый дух вдруг боится чего-то, особенно огня, учитывая его постоянное 
местопребывание. При этом очевидно сравнение с другими произведениями, 
где черт выступает в роли неудачника, которого без труда обманывают более 
находчивые  герои  (ср.  схожие  сюжеты  в  других  странах  или  литературных 
жанрах,  например,  у  Н. В. Гоголя  или  А. С. Пушкина,  о  безобидных,  не 
слишком умных бесах). 

 
131 
Любопытным фактом представляется сравнение нечистого духа с лихой 
бабой. Не секрет, что «с женским нравом не совладать даже черту» – такой 
мотив «на разные лады шутливо обыгрывался средневековой и ренессансной 
литературой,  найдя  отражение  в  народных  сказках  и  изобразительном  и 
искусстве» [Даркевич 2004: 156]. В шванке «Ein Mensch ist des andern Tüfel» 
(«Человек – это чёрт другого») И. Паули пишет, что от беса можно спастись, 
осенив себя крестным знамением, а от злой бабы нет (Vor eim teuffel mag man 
sich  segnen,  aber  vor  eim  bösen  weib  nit).  Здесь  можно  провести  аналогию  с 
русским  языком,  в  котором  существует  выражение  «Куда  чёрт  не  поспеет, 
туда  бабу  пошлет»,  а  злую  бабу  нередко  называют  чертовкой.  Стоит 
упомянуть,  что  на  картине  П. Брейгеля  «Нидерландские  пословицы» 
изображена  женщина,  привязывающая  нечистого  к  подушке,  что  является 
олицетворением пословицы «Баба хуже чёрта»
38
.  
Хотя  в  шванках  XVI  в.  встречаются  разные  сюжеты  с  исследуемым 
персонажем,  стоит  обратить  внимание  на  соединение  серьезного  и 
комического  в  произведении.  Во  многих  шванках  авторам,  используя 
запоминающийся  образ  нелепого  черта,  удается  наглядно,  но  с  юмором 
представить  различные  пороки.  Например,  Г.  Сакс  в  шванке  «Der  Teufel 
nahm  ein  altes  Weib  zur  Ehe»  («Черт  вступил  в  брак  со  старой  женщиной») 
рассказывает  о  бедном  черте,  который  сбежал  от  своей  пожилой  жены  и 
повстречал одного врача, обманувшем его. В отместку нечистый дух решил 
наказать  врача,  но  последний  вышел  из  положения,  сказав,  что  за  чертом 
пришла его жена с судебным решением вернуться к ней. На это черт ответил: 
«Никогда не вернусь я к ней. Я возвращаюсь в преисподнюю, там спокойнее, 
чем в доме жены». В назидательной концовке Г. Сакс приводит слова о том, 
что  брак,  где  ругаются,  ссорятся,  бьют  друг  друга,  где  нет  радости  и  мира, 
                                                 
38
  Отметим,  что  лукавый  в  шванках  является  человеку  в  виде  антропоморфного 
существа,  нередко  принимая  человеческое  обличие.  Подобный  антропоморфный  образ 
характерен  для  Средневековья,  на  картинах  и  в  литературе  его  часто  изображали  с 
козлиной бородой, рожками, длинным хвостом и копытами.
 
 

 
132 
называют чертовской, или адской жизнью (Die Ehe wird genannt ein teuflisch 
oder höllisch Leben).  
Итак,  авторы  анализируемых  произведений  используют  устойчивые 
единицы  с  компонентом  Teufel,  в  которых  эксплицируется  образ 
предводителя  злых  сил,  хитрого  искусителя,  клеветника  и  обманщика,  а 
также  выражения,  высмеивающие  данный  персонаж,  где  он  предстает 
жалким, смешным, обманутым, глупым бесом.  
Представим 
кратко 
фразеосемантическое 
поле 
«злой 
дух», 
репрезентированное в немецких шванках XVI в. 

жүктеу/скачать 2,48 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: