ГЛАВА 2. ШВАНК СРЕДИ ЛИТЕРАТУРНЫХ ЖАНРОВ ПОЗДНЕГО

 
63 
«формирование,  развитие  и  функционирование  немецкого  литературного 
языка
11
  является  важной  составной  частью  общего  исторического  и 
культурно-исторического  процесса».  А  так  как  «для  литературного  языка 
характерно  накопление  языковых  и  культурных  ценностей,  то  и  история 
немецкого  литературного  языка  органичным  образом  входит  в  историю 
культуры» [Гухман 1991: 119]. 
Процесс развития немецкой культуры, а следовательно, и литературного 
языка в период позднего Средневековья – эпохи Возрождения находился под 
влиянием  множества  общественно-политических  и  культурно  значимых 
факторов.  
Хотя  экономическое  развитие  Германии  в  рассматриваемое  время 
проходило  крайне  неравномерно,  стоит  отметить  значительные  успехи  в 
области  промышленности,  главным  образом,  горной,  металлургической  и 
текстильной,  достижения  в  торговле,  городском  цеховом  ремесле 
[История …  1962:  194].  Все  же  определяющим  фактором  социально-
экономического уклада Германии стали города, расцвет которых начался еще 
с XIII в., а к началу XVI в. в стране было уже немалое количество богатых, 
могущественных и влиятельных городов.  
Без  сомнения,  городская  жизнь  оказала  большое  влияние  на  духовное 
развитие  средневекового  человека.  Ж.  Ле  Гофф  сравнивает  город  с 
личностью,  слепленной  «из  личностей  горожан,  на  которых  он,  в  свою 
очередь, накладывает свой отпечаток» [Ле Гофф 2014: 173]. Н. Н. Шевлякова 
называет  немецкий  город  XV  –  XVI  вв.  сосредоточием  и  двигателем 
цивилизации,  центром  культуры  и  учености,  «с  которым  не  могли 
                                                 
11
 В настоящей работе под литературным языком вслед за М. М. Гухман понимается 
обработанный  язык  любой  разновидности,  «который  противостоит  спонтанным  формам 
существования  обиходно-разговорной  речи»,  релевантными  признаками  которого 
являются  «обработанность  и  связанная  с  ней  селекция»,  «обособление  от  диалекта», 
«полифункциональность  и  функционально-стилистическое  варьирование»  [Гухман  1991: 
117–118]. 
 

 
64 
конкурировать резиденции сельской знати и еще не могли состязаться дворы 
территориальных князей» [Шевлякова 2006: 196].  
Таким  образом,  развитие  городов  и  их  значимость  способствовали 
стремительному развитию культуры, особенно литературы и искусства. 
Как  известно,  важнейшим  событием  немецкой  культурной  жизни  на 
рубеже  XV  –  XVI  вв.  стали  успехи  гуманистического  движения.  В  трудах 
гуманистов  поднимались  различные  вопросы,  их  работы  были  посвящены 
многим  общественно  значимым  проблемам.  При  этом,  по  мнению  ряда 
ученых,  гуманизм  считался  элитарной  идеологией,  «поскольку  ее 
носителями  был  ограниченный  круг  образованных,  владевших  широким 
диапазоном  знаний  современной  им  эпохи»  [Гухман,  Семенюк,  Бабенко 
1984:  8].  Тем  не  менее,  гуманистическая  литература,  безусловно,  оказала 
существенное  влияние  на  немецкую  культуру  и  литературный  язык  в 
анализируемый период.  
Одной  из  характерных  черт  гуманистической  литературы  Германии  на 
рубеже  XV–XVI  вв.  «можно  считать  ее  бросающееся  в  глаза  тяготение  к 
сатире»  [Пуришев  1967:  213–214].  В. П. Даркевич  утверждает,  что  «сатира 
как  бескомпромиссная  борьба  со  злом,  с  вызывающими  негодование 
явлениями  в  общественной  жизни,  подчиненная  реформаторским  целям, 
развивается с конца XV в. и особенно с эпохи Реформации [Даркевич 2004: 
14–15]. Мастерами сатиры можно назвать Ульриха фон Гуттена, Себастиана 
Бранта, Эразма Роттердамского и многих других.  
События  Реформации,  многоаспектного  религиозного,  социально-
политического  и  культурного  явления,  и  Крестьянской  войны,  которые  
можно  назвать  «переломным  событием  и  кульминацией  рассматриваемой 
эпохи»  [Дубинин  2000:  15],  сыграли  не  последнюю  роль  для  развития 
немецкой  культуры  и  языка.  По  мнению  В. М. Жирмунского,  «реформация 
была для Германии эпохой великих социальных потрясений революционного 
характера,  всколыхнувших  все  общественные  классы  и  сделавших  вопросы 
общественно-политические  (в  характерной  для  того  времени  религиозной 

 
65 
оболочке)  предметом  страстных  споров  и  обсуждения  широких  народных 
масс» [Жирмунский 2015: 79].  
«Заметное  повышение  интереса  к  чтению,  торжество  письменности  и 
книги привели к изобретению книгопечатания» [Ле Гофф 2014: 268], которое 
распространилось почти по всей Европе к концу XV в. Благодаря авторам и 
печатникам,  стремившимся  к  унификации  языка  и  сглаживанию 
диалектальных 
различий, 
в 
рассматриваемое 
время 
происходит 
формирование  немецкой  письменной  языковой  нормы.  В  XVI  в. 
«книгопечатание  привело  к  обновлению  собственно  содержания  книги. 
Долгие  годы  в  типографиях  печатались  прежде  всего  Библия  и 
средневековые религиозные тексты» [Ле Гофф 2014: 270] преимущественно 
на латыни. В этой связи особенно стоит подчеркнуть важность деятельности 
М. Лютера  по  стандартизации  немецкого  языка  и  его  перевод  Священного 
писания на родной язык.  
Изменения  в  социальной  структуре  общества  на  рубеже  позднего 
Средневековья и начала Нового времени повлекли за собой закат рыцарской 
эпохи и появление новой бюргерской культуры, в которой на передний план 
выдвинулись смех, карнавал, игра и различные табуированные формы.  
По  справедливому  замечанию  О. В. Тимашевой,  диалектика  развития  и 
идеология  эпохи  Возрождения  «характеризуются  ориентацией  на 
материалистическое  истолкование  законов  природы,  антропоцентризм, 
рационализм» [Тимашева 2012: 5].  
Постепенно  разрушается  средневековая  концепция  мира,  основным 
«стержнем»  которой  явилось  христианство  и  христианские  максимы, 
предписывающие  покорность  и  послушание.  Своеобразным  протестом 
против  этого  можно  считать  появление  различных  игровых  форм. 
Й. Хейзинга  отмечает,  что  «средневековый  мир  полон  игры,  резвой, 
необузданной народной игры, полон языческих элементов, которые утратили 
свое  сакральное  значение  и  преобразились  в  чисто  шуточные  обряды» 
[Хейзинга 2015: 250]. Игра и смех, овладевающие сознанием средневекового 

 
66 
человека,  смягчали  все  жизненные  невзгоды.  Так,  смеховая  культура  через 
Средние века перешла и в эпоху Возрождения. 
Рассматривая смеховую культуру в Cредние века и в эпоху Ренессанса, 
М. М. Бахтин отмечает, что ее объем и значение были огромными. Он пишет 
о  том,  что  «целый  необозримый  мир  смеховых  форм  и  проявлений 
противостоял  официальной  и  серьезной  (по  своему  тону)  культуре 
церковного и феодального средневековья. При всем многообразии этих форм 
и  проявлений  –  площадные  празднества  карнавального  типа,  отдельные 
смеховые  обряды  и  культы,  шуты  и  дураки,  великаны,  карлики  и  уроды, 
скоморохи  разного  рода  и  ранга,  огромная  и  многообразная  пародийная 
литература и многое другое – все они, эти формы, обладают единым стилем и 
являются  частями  и  частицами  единой  и  целостной  народно-смеховой, 
карнавальной культуры» [Бахтин 1965: 6]. 
Карнавал породил и понятие «перевернутый мир» или «мир наизнанку». 
В  данном  мире  все  поставлено  с  ног  на  голову.  Сюжеты  изнаночного  мира 
воплотились  в  гротескных,  подчас  абсурдных  и  комических  формах,  что 
проявляется 
в 
нарушении 
привычных 
человеку 
представлений, 
подчеркивании  бессмысленности  многих  поступков  и  выполнении 
бесполезных,  бесцельных  работ  и  напрасных  дел.  Подобный  «нонсенс 
реализуется 
путем 
гиперболы, 
деформации 
явлений. 
Комическая 
гиперболизация  дерзко  нарушала  нормальные  пропорции,  соединяла 
несоединимое»  [Даркевич  2004:  19].  Вершиной  «перевернутого  мира», 
пожалуй, 
можно 
считать 
картину 
Питера 
Брейгеля 
Старшего 
«Нидерландские пословицы»
12
.  
В  связи  с  этим  необходимо  остановиться  и  на  том,  что  карнавал  или 
народный  праздник  был  тем  местом,  где  люди  получали  права  шутов  и 
дураков,  т.е.  основание  говорить  правду.  Ведь  «сказанное  на  карнавале  как 
бы  ничего  не  значит,  оно  как  бы  не  обидно.  Таким  образом,  можно 
пародировать все, что угодно: церковь, суд, войны, привилегии» [Тимашева 
                                                 
12
 Подробнее об этом см. в Главе 4. 

 
67 
2012:  6].  Вот  почему  наиболее  характерными  фигурами  рассматриваемой 
эпохи,  которые  получили  широкое  распространение  в  качестве  типичных 
образов  не  только  в  художественных  произведениях  того  времени,  но  и 
явились  особенно  продуктивными  элементами  в  лексике  и  фразеологии 
ранненововерхненемецкого  периода,  стали  именно  шуты  и  дураки 
(подробнее  в  [Цветаева  1995:  43–44;  Бакмансурова  2011]).  Это  было 
обусловлено тем, что для людей позднего Средневековья глупое и смешное 
являлось  почти  совпадающими  понятиями.  «В  бытовой  практике 
безрассудным считали все, что противоречило здравому смыслу. Отрицание 
разумности  действительности  принимало  комические  формы,  дурацкое 
антиповедение вызывало смех» [Даркевич 2004: 187], ведь комическое было 
тесно связано с глупостью [Хейзинга 2015: 29].  
Данное  явление  привело  к  распространению  в  XV–XVI  вв.  так 
называемой  литературы  дураков  (нем.  Narrenliteratur),  в  которой  в 
гротескных картинах различным образом отразились социальные изменения 
и  идеологические  «перестановки»  той  эпохи  [Röcke,  Münkler  2004:  18]. 
Известно,  что  многие  гуманисты,  в  первую  очередь,  Себастиан  Брант  и 
Эразм Роттердамский, писали произведения в такой манере.  
Так,  например,  С. Брант  в  своем  «Корабле  дураков»,  осуждая  и 
рассматривая социальные и экономические изменения, новые формы знания 
и  моральную  переориентацию  своего  времени  как  грех  и  безрассудство, 
пытался выставить их в «дурацком» свете. Несмотря на то что произведение 
С. Бранта полно пессимизма (ведь мир дураков неудержимо ведет к упадку), 
«Корабль  дураков»  представляет  собой  злободневную  и  провокационную 
книгу,  которая  в  своей  меткости  и  открытом  порицании  пороков  выходит 
далеко за пределы дидактики Средневековья. Это и объясняет значительный 
успех данного произведения на книжном рынке XV–XVIII вв., разумеется, в 
соединении с искусными иллюстрациями молодого Дюрера [Röcke, Münkler 
2004: 18]. 

 
68 
Эразм  Роттердамский,  в  свою  очередь,  не  просто  продолжает  писать 
распространенные  прежде  всего  в  университетах  и  среди  гуманистов 
популярные  «дурацкие  речи»  (Narrenreden),  но,  обыгрывая  альтернативные 
возможности человеческого поведения и моральной ориентации литературы 
дураков,  удивительным  образом  открывает  новые  перспективы.  Его 
«Похвала глупости» ясно показывает, насколько видна тесная связь истории 
жанров  и  стилей,  изменения  в  эпохе,  которые  отразились  прежде  всего  в 
сохранении  «старого  и  нового»,  насколько  переплетались  между  собой 
отдельный  текст  и  литературные  институты,  которые  были  исключительно 
важны для инновации литературных жанров [Ibid.: 19]. 
Й. Хейзинга  отмечает,  что  все  произведения  Эразма  Роттердамского 
излучают  настроение  игры,  «и  не  только  Похвала  глупости  и  Беседы,  но  и 
Adagia  [Пословицы],  и  очаровательное  остроумие  его  писем,  а  порой  и 
серьезнейшие из его научных трудов» [Хейзинга 2015: 252 – курсив Й. Х.].  
И  это  неудивительно,  так  как  культуру  позднего  Средневековья  и 
Возрождения    определяла  игра.  Не  в  последнюю  очередь  потому,  что  игра 
позволяет смягчить негативный подтекст сказанного или увиденного, а также 
снять  запреты  с  некоторых  табуированных  форм.  Й. Хейзинга  уверен,  что 
«если  когда-либо  сознательная  и  обособленная  элита  стремилась 
воспринимать жизнь как игру в воображаемое совершенство, то это был круг 
Ренессанса»,  духовная  атмосфера  Ренессанса,  по  мнению  историка,  –  это 
атмосфера игры [Там же: 251]. 
Однако  рубеж  XV–XVI  столетий  характеризуется  не  только 
религиозными  и  общественными  преобразованиями,  но  и  изменениями  в 
восприятии  книг  и  литературы  вообще.  Ж. Ле  Гофф  пишет,  что  «печатной 
книге  суждено  было  произвести  революцию  не  только  в  области 
человеческих знаний, но и собственно в читательской практике». По меткому 
выражению  историка,  «формировалась  Европа  новых  читателей»  [Ле  Гофф 
2014:  270].  Согласно  Ж. Ле Гоффу,  эпоха  книги  достигла  в  Европе 
настоящего расцвета во второй половине XV в. [Там же: 195]. 

 
69 
В  рассматриваемое  время  литературный  немецкий  язык  получает 
распространение  практически  во  всех  жизненных  областях,  в  том  числе  и 
благодаря  изобретению  книгопечатания.  Распространение  типографского 
дела  «способствовало  развитию  многожанровой  литературы  на  немецком 
языке»  [Гухман,  Семенюк,  Бабенко  1984:  20]  и  привело  к  существенным 
изменениям  в  читательских  привычках  и  в  отношении  к  литературе  и 
литературным  текстам.  Это  было  связано  с  тем,  что,  начиная  с  середины 
XVI в.,  книга  из  эксклюзивного  превратилась  в  массовый  продукт,  из 
предмета роскоши в предмет ежедневной потребности. И если раньше только 
ограниченное  число  людей  умело  читать,  то  теперь  появилась  широкая 
читательская  публика  [Müller  2004:  22],  тем  более  что  уже  почти  вся 
литература  XVI в.,  связанная  с  Реформацией,  а  также  произведения 
полемического  и  сатирического  характера  выходили  не  на  латинском,  а  на 
немецком языке [Бах 2011: 142]. 
Ссылаясь  на  Д. Балу,  Ж. Ле Гофф  отмечает,  что  книга  стала 
«одновременно  инструментом  мирского  образования,  работы,  досуга  и 
подспорьем  для  уединенных  молитв».  Вместе  с  формой  книги  меняется  и 
становится 
разнообразнее 
ее 
содержание. 
«Книги 
все 
больше 
приспосабливаются  к  вкусам  и  интересам  читателей,  тем  более  что  в  них 
проникают местные языки» [Ле Гофф 2014: 194]. 
Вполне  закономерно,  что  «новый  тип  общения  всегда  порождает  и 
новые  формы  речевой  жизни:  новые  речевые  жанры,  переосмысление  или 
упразднение некоторых старых форм и т.п.» [Бахтин 1965: 20]. М. Ю. Реутин 
определяет  народно-смеховую  культуру  как  «агон,  перетекающий  в 
родственные  ему  шванк,  басню,  паремию,  загадку,  сворачивающийся  в 
площадный неологизм и перерастающий свою словесную форму, переходя в 
форму  двигательно-жестовую:  драку  и  спортивную  игру.  При  этом  каждый 
из  названных  жанров  представляет  собой  свое  иное  другого  жанра,  способ 
его  инобытия,  момент  постоянного  распределения  и  становления 
фольклорного материала» [Реутин 1996: 88]. 

 
70 
Что  касается  городской  литературы  XIV–XV вв.,  то  она,  обслуживая 
идеологические  и  житейские  потребности  бюргерства,  имела,  по  мнению 
В. М. Жирмунского,  трезво-практический,  морализующий,  поучительный 
характер.  Так,  господствовавшими  литературными  формами  стали 
реалистическая  стихотворная  повесть  (шванк),  сатира  и  дидактика, 
прозаическая  литература  практического  назначения  (деловая  проза, 
городские  и  провинциальные  хроники,  переводы  Библии,  церковные 
проповеди 
и 
богословско-философские 
трактаты, 
предварявшие 
деятельность церковной реформации XVI в.) [Жирмунский 2015: 74]. 
Литературу  же  позднего  Средневековья  и  начала  Нового  времени 
многие  исследователи  описывают  как  эпоху  религиозных  преобразований, 
эпоху  расслоения  (Ausdifferenzierung)  литературных  форм  и  становления 
«немецкой  литературы  Возрождения»,  эпоху  перехода  от  сельско-аграрного 
менталитета,  от  крестьянских  форм  сопротивления  к  общественным 
изменениям и соответствующим политическим утопиям, с одной стороны, к 
началам бюргерско-городской культуры и реформаторской религиозности, с 
другой [Röcke, Münkler: 9].  
А. Бах  называет  конец  XV  –  начало  XVI  вв.  эпохой  «бурного  роста  и 
развития  языка»,  которая  «дает  нам  пеструю,  не  обнаруживающую  особого 
единства  картину  жизни  языка»  [Бах  2011:  152–153].  При  этом  «в 
функционировании литературного языка этого периода не столь характерны 
структурные  изменения,  сколько  развитие  и  закрепление  стилистической 
дифференциации в связи с жанровым обогащением немецкой письменности 
и  усложнением  ее  тематики»  [Гухман,  Семенюк,  Бабенко  1984:  27]. 
Популярные в Средневековье романы и новеллы «отходят на задний план, а 
шванки  и  религиозно-дидактическая  проза  приобретают  новый  характер, 
растворяясь в той массе религиозно-пропагандистской литературы, которая в 
те годы характеризовала культурную жизнь страны» [Там же: 47].  
Необходимо  отметить,  что  в  XVI  в.  в  немецкоязычном  пространстве 
развивается  самобытная  бюргерская  драма  и  театр,  в  котором  нашли 

 
71 
отражение  светские  драматические  игровые  и  изобразительные  формы 
позднего  Средневековья,  а  также  отчасти  формы  средневековой  церковной 
игры. В качестве названия этой всегда по-разному оформленной бюргерской 
драмы  все  чаще  стали  использовать  понятие  «фастнахтшпиль» 
(«карнавальная  пьеса»  по  [Гухман,  Семенюк,  Бабенко  1984])  и  писать 
исключительно на родном языке [Zielske 1984: 140].  
Литературоведы  объясняют  популярность  фастнахтшпилей  и  шванков 
тем,  что  данные  формы  были  исключительно  продуктивными  для 
демонстрации  социального  и  идеологического  порядка,  так  как  в  
рассматриваемую  эпоху  передаваемые  из  поколения  в  поколение  образы  и 
представления о миропорядке и обществе, об отношении господ и слуг, Бога 
и  человека,  политики,  а  также  о  доме,  семье  и  браке  разрабатывались  и 
испытывались,  или  перечеркивались  или  даже  высмеивались  в  самых 
различных  текстовых  формах.  К  тому  же  подобная  литература  служила 
одновременно  и  средством  поучения  и  назидания,  и  развлечения  для  всех, 
кто  мог  приобрести  книгу  на  литературном  рынке  [Röcke,  Münkler:  15]. 
Э. Мозер-Рат  подчеркивает,  что  малую  прозу  развлекательного  характера, 
определенно,  было  не  только  легче  читать,  она  была  к  тому  же  дешевой 
[Moser-Rath 1984: 265].  
Все-таки,  несмотря  на  увеличение  доли  художественных  форм 
прозаического  типа  и  «отступлением»  жанров,  в  которых  «изначально 
культивировалась  главным  образом  поэтическая  речь»,  в  том  числе 
стихотворных шванков, существование шванковой литературы в прозе также 
оказалось  кратковременным.  Период  ее  наибольшего  расцвета  относится  к 
50-м гг. XVI в. и продолжается чуть больше десятилетия. Однако именно от 
шванковой  литературы  берут  свое  начало  романы  –  произведения  крупных 
эпических  форм,  что  ярко  прослеживается  в  творчестве  Г. Викрама,  одного 
из  авторов  шванков  и  первых  оригинальных  романов  [Гухман,  Семенюк, 
Бабенко 1984: 98].  

 
72 
Подводя  итог,  можно  отметить,  что  расцвет  городов,  значительные 
изменения в экономической, социальной и духовной сферах жизни, усиление 
расслоения  общества,  появление  третьего  сословия,  активно  развивающаяся 
бюргерско-городская  культура,  а  также  стремительное  распространение 
книгопечатания  способствовали  развитию  жанров  немецкой  массовой 
литературы,  среди  которых  особое  место  занимал  шванк.  В  последующих 
параграфах  рассмотрим,  какими  характерными  чертами  обладал  шванк  и 
какое место он занимал в немецкой литературе анализируемого периода. 
 
2.2. Шванк как жанр немецкой литературы 
 
С целью всестороннего изучения исследуемого литературного жанра для 
начала  целесообразно  обратиться  к  анализу  понятия  «шванк»  и  его 
происхождению в немецком языке.  
Лексема  Schwank,  номинализованное  образование  от  глагола  schwingen 
«махать»,  происходит  от  средневерхненемецкого  swanc,  обозначавшего 
сначала  «взмах»,  «удар»,  «укол»  и  использовавшегося  как  термин  в 
фехтовании.  Затем  с  XV  в.  слово  Schwank  получает  значение  «проделка», 
«веселая  выходка»,  позднее  «рассказ  о  выходке,  шутке»,  в  связи  с  чем 
закрепляется  как  общее  название  за  малой  грубо-комической  прозой, 
особенно популярной в XVI в. Отмечается, что в ранненововерхненемецком 
данное  понятие  по  причине  использования  в  терминологии  фехтования 
имело  более  яркий  смысл  и  означало  «злую  и  коварную  проделку», 
«интригу», «уловку» [Duden 2007; DWB; Lexikon … 2002]. Начиная с XIX в. 
термином  «шванк»  обозначают  не  просто  какой-либо  шуточный  рассказ,  а 
его  драматическую  постановку  в  веселой  пьесе  на  сцене  –  прежде  всего  в 
таком смысле употребляется сегодня «шванк» [Wodarz-Eichner 2007: 21]. 
Для  обозначения  жанра  шванка  параллельно  на  начальном  этапе 
развития встречаются термины bossen, jocus, cavillum, facetia, ludicrum и др., 
а  также  территориальные  синонимы,  например,  Läuschen  и  Dontjes  в 

 
73 
Мекленбурге,  Померании  и  на  Нижнем  Рейне,  Putz  и  Verstellsel  в 
Мюнстерланде,  Grappen  в  Вестфалии,  Krätzcher  и  Scheldereie  в  Кельне, 
Wippkes и Risse в Бергишес Ланд, Schaakestoksjere и Verzällselcher в Аахене, 
Stickelche,  Stöhtche  и  Spruuchten  в  Эйфеле,  Spicht  в  Люксембурге,  Schnergle, 
Riß  и  Schnitzer  в  Лотарингии,  Schnitz,  Stuckle  и  Streiche  на  юге  Германии 
[Данилова 2007: 59].  
Характеризуя шванк как жанр, одни исследователи определяют его как 
короткую историю, незатейливую «повестушку», жанрово-бытовую сценку с 
предельно  конкретными  временными,  территориальными,  социальными  и 
предметными  характеристиками  действия,  которая  служила  целям 
развлечения  читающей  публики  [Гухман,  Семенюк,  Бабенко  1984:  100], 
другие  как    «повествовательное  произведение  малого  (от  15  до  110  строк) 
объема,  написанное  “ломаным”  книттельферзом
13
  и  организованное  вокруг 
одного  события,  комического,  но  вполне  ординарного,  о  котором 
рассказывается с бытовыми подробностями и подчеркнутым натурализмом» 
[Реутин 1996: 64]. 
Впрочем,  рассматривая  многочисленные  толкования  термина  шванк, 
В. Дойферт  заключает,  что  не  существует  ясности  и  единства  в  его 
определении.  Это  вызвано,  в  частности,  тем,  что  в  шванке  нередко  можно 
обнаружить  такие  литературные  формы,  которые  используются  в  других 
произведениях  и  которые  являются  (или  могут  являться)  частью  шванка: 
шутка,  анекдот,  новелла,  рассказ,  рифмованный  стих,  в  связи  с  чем,  по 
мнению исследователя, невозможно дать общепринятое толкование данного 
понятия  [Deufert  1975:  5–7].  Также  и  В. А. Данилова  утверждает,  что  в 
интернациональных  каталогах  типов  и  мотивов  народной  литературы  нет 
четких критериев жанра шванка в связи с его структурной гетерогенностью, 
                                                 
13
 Восьмисложный силлабический стих. 

 
74 
которая  затрудняет  выбор  точных  классификационных  критериев
14
 
[Данилова 2007: 64; Данилова 2007 б: 10].  
Н. С. Бабенко, разбирая шванковую литературу рассматриваемой эпохи, 
приходит  к  выводу  о  том,  что  анализируемые  произведения  представляют 
собой  «явление  чрезвычайно  сложное  и  неоднозначное  в  культуре 
Германии».  По  мнению  ученого,  «это  вовсе  не  только  наивная, 
простодушная, развлекательная область рекреативной литературы, но способ 
воплощения  событийного  дискурса  в  письменности  средствами  самого 
немецкого языка» [Бабенко 2011: 362].  
И  все  же  необходимо  остановиться  на  том,  что  жанр  шванка  долго  не 
являлся предметом рассмотрения литературоведов. В конце XIX в. К. Гедеке 
предпринимает  попытку  дать  общую  характеристику  жанра  шванка, 
указывает  на  формальное  многообразие  шванковых  сюжетов,  представляет 
богатый  материал  содержания  отдельных  шванков  и  биографий  авторов 
[Deufert 1975: 8]. Среди других исследователей конца XIX в. можно назвать 
Г. Ламбеля  и  Ф. Бобертага.  В  начале  ХХ в.  Л.-Ф. Вебер  в  своей  работе 
«Märchen  und  Schwank.  Eine  stilkritische  Studie  zur  Volksdichtung»  одним  из 
первых  попытался  выделить  шванк  как  самостоятельный  жанр  и  указал  на 
необходимость чёткого разграничения жанров сказки и шванка [Weber 1904: 
5–6].  
Игнорирование  изучения  шванковой  литературы  было  связано  с  тем, 
что,  по  мнению  Н. С. Бабенко,  «изучение  развития  немецкой  словесности 
второй  половины  XVI  в.  длительное  время  находились  под  давлением 
традиции,  сложившейся  еще  в  конце  ХIХ  в.  и  сводившей  описание 
письменной  культуры  этого  периода  к  исключительно  негативным  оценкам 
как  лишенной  какой-либо  эстетической  ценности»  [Бабенко  2014:  146]. 
Считалось,  что  подобные  произведения  не  представляют  особого  интереса 
                                                 
14
 В типологии А. А. Аарне шванк определяется как подвид сказки, в каталоге А. Аарне –
С. Томпсона  шванки  включены  в  раздел  «Шутки  и  анекдоты»,  В. Я. Пропп  относит 
шванки к бытовой/новеллистической сказке о людях [Данилова 2007 б: 10]. 

 
75 
для  исследования,  так  как  часто  являлись  образцами  грубой  и 
неблагопристойной языковой формы.  
Впрочем,  по  мнению  А. Я. Гуревича,  так  называемая  литература 
«второго  эшелона»,  которая  не  блещет  оригинальностью  или  высокими 
художественными  достоинствами,  созданная  образованными  людьми,  но 
предназначенная  для  массового  читателя  и  используемая  с  целью 
наставления и назидания, предлагает историку «ключи, раскрывающие тайны 
картины мира и общественной психологии средневековых людей» [Гуревич 
1989:  5].  Поэтому  даже  если  считать,  что  образцы  письменности  в 
рассматриваемый  нами  период  не  отличались  высокой  эстетической 
ценностью, то «письменная практика при этом довольно быстро и адекватно 
реагировала  на  запросы:  она  все  отчетливее  становилась  феноменом 
публичной  деятельности,  которая  была  обращена  к  самым  широким  слоям 
читателей в условиях новых реалий действительности» [Бабенко 2014: 147–
148].  То  есть,  исследование  жанра  шванка,  особенностей  его 
композиционной структуры, выявление специфики использования языковых 
средств  представляется  актуальным  и  позволит  внести  вклад  не  только  в 
изучение  функционирования  литературного  немецкого  языка  XVI  в.,  но  и 
описать  характерные  черты  общественного  самосознания,  которые  нашли 
отражение в исследуемых текстах.  
М. Ю. Реутин  замечает,  что  шванк  является  жанром  смежным  с 
«типологически  сходными,  но  исторически  разновременными  формами 
французского  фаблио  конца  XII  –  середины  XIV  в.,  английского  прэнка 
XVI в.,  российской  сатиры  XVII  в.,  с  которыми  он  находился  в  более  или 
менее тесных литературных связях» [Реутин 1996: 68]. И это неудивительно, 
ведь  шванк  как  жанр  немецкой  литературы,  предназначенный  для  широкой 
публики,  начал  складываться  в  середине  XII в.  под  влиянием  различных 
текстов  малых  форм,  таких  как  поучительных  прикладов  или  «примеров» 
(Exempla), итальянских фацетий и французского фаблио.  

 
76 
Что касается жанра «примера» (Exempla), то его формирование относят 
ко второй половине XII в. Произведения данного жанра представляют собой 
короткие 
рассказы, 
анекдоты, 
которые 
«имели 
дидактическую, 
морализаторскую  направленность,  должны  были  учить,  назидать,  внушать 
отвращение  к  греху  и  приверженность  к  благочестию».  Подобные  цели 
достигались  «преимущественно  при  помощи  демонстрации  конкретных 
казусов,  случаев  из  жизни,  чудесных  происшествий  и  древних  легенд, 
рассказ  о  которых  был  рассчитан  на  то,  чтобы  вызвать  изумление,  восторг 
или  ужас  слушателей  и  читателей»
15
  [Гуревич  1989:  7].  Следует  упомянуть, 
что латинская лексема еxemplum («пример») соотносима с немецкой bî-spël
16
 
(нвн. Beispiel), которая происходит от двн. spel ‘говорить’ [DWB]. Уже само 
название жанра указывает на тесную связь с устной формой языка. 
Так  как  в  средневековой  Германии  активно  использовались  формы, 
выработанные  прежде  всего  в  романском  мире  и  главным  образом  во 
Франции,  то,  по  мнению  М. Ю. Реутина,  не  вызывает  сомнений,  что 
отдельные  шванки  обязаны  своим  возникновением  именно  французской 
литературе.  Об  этом  свидетельствует  их  «известная  поэтическая  близость, 
сходство  сюжетообразующих  факторов  и,  как  следствие,  самих  сюжетов», 
так как «переход мотива из романской городской литературы в немецкую не 
сопровождался  его  коренной  переработкой».  Отличие  между  жанрами 
шванка  и  фаблио,  как  считает  историк,  «сводились  к  отказу  от 
нарицательности,  нравоучительности  латинского  примера,  к  отбрасыванию 
его  заключительной  морали»  [Реутин  1996:  95–96;  215].  Все  же  прямое 
воздействие  французского  фаблио  на  немецкий  шванк  XIII  –  XIV  вв. 
доказуемо лишь в отдельных произведениях. Схожесть сюжетов объясняется 
структурным  совпадением  малых  форм  эпической  литературы  [Lexikon ... 
2002]. 
                                                 
15
  Подробнее  о  развитии  данного  жанра  в  эпоху  Средневековья  писал  известный 
медиевист А. Я. Гуревич в [Гуревич 1989]. 
16
 Согласно словарю М. Лексера «bî-spël» – это поучительная история, басня, пословица 
[Lexer]. 
 

 
77 
Большое  влияние  на  развитие  жанра  шванка  оказали  и  итальянские 
фацетии,  мастером  которой  считался  Джанфранческо  Поджо  Браччолини 
(1380 – 1459). В 1470 г. был опубликован его сборник фацетий, написанных 
на  латинском  языке, 
«Poggii  Florentini  Oratoris  clarissimi  facetiarum  liber»
, 
который  пользовался  большой  популярностью  у  многих  авторов  XVI  в.,  в 
том числе немецких.  
В  целом,  можно  утверждать,  что  шванк  представляет  собой  типично 
немецкое  явление,  хотя  похожие  жанровые  формы  можно  обнаружить  в 
Древнем  Египте,  Индии,  Греции.  Как  считает  Е. Водарц-Айхнер,  многие  из 
исконно  восточных  шванковых  мотивов  благодаря  крестовым  походам  и 
развитию  торговых  отношений  были  привезены  в  Европу,  где  они 
впоследствии  распространились  в  эпоху  Средневековья  [Wodarz-Eichner 
2007: 21].  
Неудивительно,  что  первые  шванки  были  написаны  на  латыни, 
например  «Asinarius»  или  «Rapiarius»,  так  как  находились  под  сильным 
влиянием  античной  традиции.  Их  сюжеты  были  почерпнуты  из 
старофранцузских  фаблио  или  англонорманнских  новелл  [Enzyklopädie  des 
Märchens  1975].  По  мнению  Г. Баузингера,  самым  древним  шванком  на 
немецкой  земле  является  написанный  латинскими  стихами  «Modus  Liebinc» 
так называемого Кембриджского собрания XI в. [Bausinger 1980: 152].  
Первые шванки на немецком языке появились в первой половине XIII в. 
и  связаны  с  именем  странствующего  поэта  Штриккера,  который  был  родом 
из Центральной Германии, но большую часть времени проживал в Австрии. 
Его  произведение  «Der  Pfaffe  Amis»  («Поп  Амис»),  написанное  ок.  1236  г., 
представляет  собой  самый  ранний  сборник  шванков,  в  который  вошли 
рассказы  о  мошеннических  похождениях  и  проделках  священнослужителя 
Амиса.  М. Ю. Реутин  утверждает,  что  данный  сборник  «обладает  чертами 
“преждевременной”  зрелости  и  напоминает  шванк  конца  XVI  в.»  [Реутин 
1996:  64].  Истоки  ранней  «престарелости»  «Попа  Амиса»  исследователь 
видит  в  связи  Штриккера  с  более  к  тому  времени  развитой  романской 

 
78 
городской  культурой,  так  как  география  данного  произведения  сильно 
отличается  от  географии  анекдотов  средневековой  Германии,  «осваивавших 
на протяжении 250 лет родные земли» [Там же].   
По мнению М. Ю. Реутина, «оригинальный шванк возник лишь к концу 
XV  в.,  через  двести  лет  нормального  созревания  устных  традиций»  [Реутин 
1996: 65]. Одним из первых авторов, пишущих произведения в жанре шванка 
как  на  латинском,  так  и  на  немецком  языке,  был  Августин  Тюнгер.  Его 
«Facetiae latinae et germanicae» появились ок. 1486 г. и в основном являлись 
переработкой произведений Поджо [Röcke 2004: 470].  
В  конце  XV  в.  появился  организованный  по  образцу  Штриккера  цикл 
шванков,  собранный  жителем  Вены  Филиппом  Франкфуртером,  под 
названием  «Des  pfaffen  geschicht  und  histori  vom  Kalenberg»  («История  и 
приключения попа из Каленберга»).  
Последующий  XVI  в.  стал  апогеем  развития  шванковой  литературы  в 
Германии.  Так,  известный  гуманист  Генрих  Бебель  (1472  –  1518),  автор 
сборника  пословиц  и  поговорок,  собирал  и  фацетии.  Его  труд  «Libri 
facetiarum»  был  переведен  на  немецкий  язык
17
  в  1558  г.  и  часто 
заимствовался другими авторами шванковой литературы того времени. 
В 1519 г. закончил работу над своим произведением «Schimpf und Ernst» 
(«В  шутку  и  всерьез»)  Иоганнес  Паули,  родившийся  ок.  1455  г.  в  Эльзасе. 
Его сборник, включавший 693 шванка, впервые был опубликован в 1522 г. в 
Страсбурге.  Шванкам  И. Паули  больше  свойственна  краткость.  Немалое 
значение  для  автора  имела  дидактическая  направленность  произведений, 
ведь  И. Паули  был  францисканским  проповедником.  В  своих  шванках  он  
обличает  многие  человеческие  пороки,  часто  высмеивая  их,  описывает 
смешные поступки, остроумные реакции. 
Материал для своего сборника И. Паули берет из различных источников. 
Ряд  историй,  по  всей  видимости,  взят  непосредственно  из  жизни,  многие 
                                                 
17
  Скорее  всего,  перевод  был  сделан  М. Линденером,  который  сам  к  тому  времени  стал 
известен как автор шванков [Röcke 2004: 471]. 

 
79 
шванки  восходят  к  книжным  или  фольклорным  источникам.  Автор 
обращается  и  к  церковной  проповеди,  и  к  литературе  Средних  веков, 
античности,  Востока,  европейского  и  немецкого  Возрождения  [История  … 
1962: 234]. 
Одним из известнейших авторов шванков был Ганс Сакс (1494 – 1576). 
По  меткому  замечанию  О. В. Тимашевой,  он  был  «уже  не  рядовым 
ремесленником,  а  художником  эпохи  Возрождения,  разносторонним  и 
смелым,  оригинальным  и  глубоко  немецким»  [Тимашева  2012:  15].  Г. Сакс 
писал  не  только  стихотворные  шванки,  которые,  бесспорно,  образуют 
вершину его поэзии, «в них он особенно оживлен и естественен» [Пуришев 
1955: 205], но и фастнахтшпили, драмы, прозаические диалоги и стихи. Его 
мастерство  заключалось  в  способности  «перекачивать»  мотивы  из  одного 
жанра  в  другой,  переоформлять  их  и  подвергать  литературной  обработке 
[Реутин 1996: 180]. 
Средой,  питавшей  творчество  Г. Сакса,  был  мелкий  ремесленный  люд, 
который наполнял немецкие города XVI в. С подкупающей живостью автор 
изображает  «пестрый  поток  житейских  дел,  никогда,  однако,  не  упуская 
случая  оттенить  назидательный  элемент,  заключенный  в  произведении» 
[Пуришев 1955: 194; 196]. Для своих шванков Г. Сакс брал не только сюжеты 
из немецких народных книг и устной народной традиции, но и из Библии, из 
городских  хроник  и  описаний  путешествий,  ему  были  известны  переводы 
итальянских  новелл  и  сочинений  античных  авторов.  Такая  широкая 
начитанность  была  новым  явлением  в  бюргерской  литературе  и  характерна 
для  мастера,  «выросшего  в  окружении  гуманистической  культуры» 
[История … 2011: 386]. 
О. В. Тимашева  отмечает,  что  «искусство  Ганса  Сакса  было  широко 
популярно в его стране благодаря сочности, красочности, знанию народного 
быта, остроумию, непосредственности, слиянию правды жизни с элементами 
иносказаний, притч, сказочной фантастики и гротеска» [Тимашева 2012: 15]. 

 
80 
В период с 1522 г. (появление сборника И. Паули «В шутку и всерьез») 
по 
1558/1559 
г. 
(собрания 
шванков 
В. Шумана, 
М. Монтануса, 
М. Линденера),  в  этом  относительно  коротком  промежутке  времени,  были 
написаны самые значительные сборники шванков.  
Новую  ступень  шванковая  литература  достигла  с  появлением  в 
Страсбурге  в  1555 г.  «Rollwagenbüchlein»  («Дорожная  книжица»)  Георга 
(Йорга)  Викрама,  содержавшей  67  историй.  Б. И. Пуришев  называет 
Г. Викрама «плодовитым писателем и поэтом», а его «Дорожную книжицу» 
первым  после  И. Паули  значительным  сборником  прозаических  шванков 
[Пуришев  1955:  210].  Г. Викрам  родился  в  первом  десятилетии  XVI  в.  в 
Кольмаре  (Эльзас).  Его  семья  принадлежала  к  зажиточному  бюргерскому 
роду.  Однако  тот  факт,  что  он  стал  лишь  средним  городским  служащим, 
свидетельствует, скорее, о его внебрачном происхождении [Pradel 1962: 78].  
По мнению Н. Ноймана, произведения Г. Викрама послужили примером 
огромному числу последующих сборников шванков. Его истории или просто 
пересказывали,  или  вспоминали  в  предисловии  к  своим  книгам  о 
произведении  Г. Викрама,  отдавая  ему  и  его  книге  дань  уважения  и 
восхищения.  До 1613 г. появилось 17 изданий данной книги, что, разумеется, 
свидетельствует  о  широком  распространении  и  популярности  шванковой 
литературы [Neumann 1986: 25–26]. 
Не стоит забывать, что Г. Викрам стоит не только у истоков немецкого 
шванка, он еще и автор первых оригинальных романов на немецком языке, в 
которых отразился переход от феодально-рыцарской к бюргерской тематике.  
Другом  Г.  Викрама  считался  Якоб  Фрей,  родившийся  в  Страсбурге  ок. 
1520  г.  Именно  произведение  друга  натолкнуло  Я. Фрея  создать  похожую 
книгу. Так, свет увидел книгу «Die Gartengeselschafft» («Общество в саду»), 
изданную  в  1557  г.  в  Страсбурге,  в  состав  которой  вошли  129  шванков, 
сюжеты многих из них были переняты из фацетий Г. Бебеля и Поджо [Pradel 
1962: 126].  

 
81 
По  примеру  своих  предшественников  Валентин  Шуман  переработал 
сюжеты  ряда  шванков  и  выпустил  в  1558/1559 г.  книгу  под  названием 
«Nachtbüchlein»  («Ночная  книжица»)  с  22  и  29  шванками  в  первой  и  во 
второй  части  соответственно.  Он  родился  в  Лейпциге  ок.  1520  г.  в  семье 
печатника и издателя. Отмечается, что у В. Шумана легкий стиль, его юмор 
довольно  пикантный,  а  язык  –  красочный.  Стилистической  особенностью 
В. Шумана  является  то,  что  с  помощью  вопросов  он  побуждает  читателя 
продолжить ход мыслей [Pradel 1962: 323–324]. 
Автором  другого  обширного  собрания  «Wendunmuth»  («Отврати 
печаль»),  охватывающего  2084  шванков  в  семи  книгах,  которые  начали 
издаваться в 1563 г., был Ганс Вильгельм Кирхгоф, родившийся ок. 1525 г. в 
Касселе.  Изначально  Г.-В.  Кирхгоф  планировал  лишь  перевести  фацетии 
Г. Бебеля.  Однако  уже  скоро  они  были  дополнены  другими  историями  из 
личного  опыта  писателя  и  различными  рассказами,  прежде  всего 
историческими,  освещающими  события  из  античности  и  современного  ему 
времени, и а также связанными с политическим и религиозными событиями 
эпохи.  
В  настоящей  диссертационной  работе  для  исследования  были  взяты 
произведения  И. Паули,  Г. Викрама,  Г.-В. Кирхгофа,  Я. Фрея  и  Г. Сакса. 
Однако  представляется  необходимым  упомянуть  и  некоторых  других 
известных авторов шванков XVI в. 
Так, Мартин Монтанус (Монтан)
18
, родившийся ок. 1537 г. в Страсбурге, 
написал  «Wegkürtzter»  («Дружок  в  дорожку»)  с  42  шванками,  а  ок.  1560  г. 
выходит его вторая книга с 115 шванками «Ander Theil der Gartengesellschaft» 
(«Другая часть общества в саду»). Сюжеты своих произведений М. Монтанус 
заимствует в том числе у Г. Бебеля, И. Паули, Г. Викрама, Я. Фрея, Г. Сакса, 
Бокаччо и др. [Pradel 1962: 146].  
                                                 
18
 Имя Мартина Монтануса (Монтана) было латинизировано, возможно, его настоящее 
имя звучало как Бергман или Амберг. 

 
82 
В 1558 г. появилась книга Михаэля Линденера, родившегося ок. 1520 г. 
в Лейпциге, «Rastbüchlein» («Книжица для отдохновения») с 28 шванками. В 
этом же году выходит «Erster Theil Katzipori» («Первая часть Катципори») с 
122 шванками. Известно, что М. Линденера казнили за убийство.  
В 1560 г. свет увидела книга «Schildwacht» («Ночной дозор») Бернгарда 
Герцога,  хрониста  из  Эльзаса  и  тестя  Иоганна  Фишарта.  Его  сборник, 
состоящий  из  83  шванков,  по  большей  части  является  компиляцией 
предыдущих. 
В  1572  г.  Вольфганг  Бютнер  собрал  в  одно  произведение  веселые 
рассказы о придворном шуте Клаусе.  
Стоит  указать,  что  географический  ареал  распространения  шванковой 
литературы  подтверждает  теорию  С. И. Дубинина  о  том,  что  «одним  из 
уникальных  культурно-исторических  и  языковых  ареалов  периода 
формирования  общенемецкого  литературного  стандарта  был  юго-запад» 
[Дубинин 2000: 9].  
В  основном,  упомянутые  выше  собрания  шванков  были  написаны  в 
прозе.  В  стихах  шванки  писал  только  Г. Сакс.  Однако  иногда  авторы 
включали в свои произведения небольшие стихотворные фрагменты. 
В  XVII  –  XVIII  в.  продолжается  традиция  написания  шванков,  однако, 
по мнению В. Дойферт, более поздние собрания являются или переизданием 
уже  вышедших  книг,  или  свидетельствуют  о  закате  жанра  или  тенденции  к 
его  так  называемому  «разрастанию»  (исследователь  намекает  на 
многотомное  издание  Г.-В. Кирхгофа),  которые  доказывают,  что  к  концу 
XVI в.  шванк  теряет  выразительность,  а  период  его  расцвета  в  качестве 
развлекательной литературы подходит к концу [Deufert 1975: 2–3]. 
В XIX в. шванк еще существует как веселая и поучительная история, а в 
ХХ в.  этот  жанр  практически  полностью  вытесняется  другими  малыми 
комическими формами, например, анекдотом или шуткой. 
Необходимо  уточнить,  что  к  литературе  шванков  тесно  примыкали 
книги  обличительно-комического  характера,  явившиеся  наиболее  яркими, 

 
83 
самобытными  и  значительными  памятниками  немецкой  народной 
повествовательной литературы конца XV – начала XVI в. [История … 1962: 
222],  так  называемые  народные  книги.  М. Ю. Реутин  называет  народные 
книги  немецкого  предвозрождения  уникальным  литературно-издательским 
жанром. По его мнению, народная книга середины XIV – начала XVI в. стоит 
между устным фольклором и собственно литературным творчеством [Реутин 
1996: 100]. 
В  современном  литературоведении  понятие  «народная  книга» 
закрепилось  прежде  всего  за  особой  группой  повествовательной  прозы, 
созданной  в  ранненововерхненемецкий  период.  Сюда  относятся  собрания 
шванковых  коротких  рассказов,  объединенных  общим  героем,  как 
«Уленшпигель», или локальными рамками, как «Шильдбюргеры», эпическая 
литература, как «Gehörnte Siegfried» или «Герцог Эрнст», а также «История 
Доктора Фауста» со всеми редакциями и дополнениями [Kolb 1984: 194]. 
По  мнению  М. Ю. Реутина,  анонимный  «Тиль  Уленшпигель»  («Till 
Eulenspiegel»),  который  обычно  датируется  началом  XVI  в.  (по  дошедшему 
до  нас  страсбургскому  изданию  1515  г.),  представляет  собой  завершение  и 
апогей  культуры  раннего  шванка.  «Изображая  жизнь  шута  от  дурацких 
крестин  до  идиотских  приключений  труа,  произведение  разрабатывает 
штриккеровский  канон  до  абсолютного  предела.  «Тиль  Уленшпигель» 
является  также  суммой  сюжетов  средневекового  комического  эпоса», 
заимствуя фабулы из «Амиса», «Каленберга» и др. [Реутин 1996: 67]. 
Шванковые  книги  черпали  свои  идеи  из  разных  источников:  из 
проповеднической  литературы,  средневековых  стихотворных  шванков, 
фацетий  гуманистов.  При  этом  большую  роль  играли  устные  предания. 
Сюжеты  передавались  из  уст  в  уста.  Жанр  шванка  как  нельзя  лучше 
подходил  для  описания  чувств,  страстей,  душевных  переживаний,  передачи 
народной мудрости последующим поколениям [Pradel 1962: 304–305].  
Н. С. Бабенко  справедливо  считает,  что  «внимание  к  деталям,  к 
поступкам  человека,  к  поведению  в  нестандартных  ситуациях,  а  не  к  его 

 
84 
внутреннему  миру,  отсутствие  признаков  психологизма,  но  внимание  к 
внешним  проявлениям  эмоционального  состояния  человека  отчетливо 
указывает на связь шванка с традицией «примера» [Бабенко 2014: 148]. 
При  этом  В. Реке  не  без  оснований  полагает,  что  сборники  шванков 
XVI в. 
доказывают, 
насколько 
серьезно 
книжная 
продукция 
рассматриваемого времени зависела от финансовой выгоды, осуществляемой 
посредством  копирования  успешной  литературной  модели.  В  центре 
внимания находилось не стремление к оригинальности или избирательности 
автора,  а  желание  получить  наибольшую  выгоду,  основываясь  на  успехе 
предшественников [Röcke 2004: 472–473].  
В. И. Пуришев  также  отмечает,  что  многие  авторы  шванков  широко 
используют  различные  фольклорные  и  письменные  немецкие  и  иноземные 
источники,  без  смущения  заимствуя  материалы  друг  у  друга,  по  нескольку 
раз  обрабатывая  один  и  тот  же  сюжет  [Пуришев  1990:  9–10].  Примером 
подобного  «копирования»  может  служить  шванк  И.  Паули  «Die  Kellerin  het 
zwei  gebrotne  Hüner  gessen»  («Домохозяйка  съела  две  жареные  курицы»), 
содержание  которого  дважды  переработал  Г. Сакс.  Этот  же  сюжет  стал 
основой многочисленных шванков вплоть до XVIII в. (подробнее в [Röhrich 
1962: 292]).  
Но если И. Паули видел цель своей книги в «исправлении людей», ради 
чего  он  «подчинял  развлекательный  элемент  дидактическому  заданию»,  то 
авторы  середины  и  второй  половины  XVI  в.  больше  заботились  о 
развлечении  читателя,  чем  о  его  нравственном  воспитании  [Пуришев  1990: 
10]. В этом случае нельзя не согласиться с Ж. Ле Гоффом, который полагает, 
что «при первом чтении назидательные истории могут развлечь; но когда сто 
раз  обнаруживаешь  их  в  разных  местах,  то  становится  ясной  эта  практика 
постоянного  повторения,  которая  переводит  в  интеллектуальную  сферу  и 
духовную  жизнь  стремление  остановить  время,  становится  ясной  сила 
инерции,  как  бы  поглощавшая  большую  часть  ментальной  энергии 
средневековых людей» [Ле Гофф 1992: 304].  

 
85 
Итак,  действительно,  многие  авторы  заимствуют  сюжеты  друг  у  друга. 
Все  же  при  копировании  фабулы  некоторые  истории  обладают  ярко 
выраженными авторскими особенностями. Сравнивая, например, два шванка 
с одинаковой тематикой «Der dem Tüfel ein Liecht uffzünt» И. Паули и «Woher 
es  kumpt,  das  man  spricht:  Ey  du  armer  teüffel,  und  herwiderumb:  Das  ist  eben 
deß  teüffels  danck»
19
  Г. Викрама,  можно  обнаружить  некоторые  различия. 
Главный  персонаж  у  И. Паули  –  это  суеверный  крестьянин,  который 
неоднократно  из  своих  мистических  побуждений  ставил  свечу  и  Богу,  и 
злому духу. Герой Г. Викрама – простоватый хороший человек, пожалевший 
нечистого, уродливый образ которого он увидел в церкви. И если И. Паули 
просто  дает  в  конце  своего  произведения  мораль,  то  Г. Викрам  еще  и 
приписывает  гробианскую  концовку
20
,  таким  образом  компилирует  в  своем 
шванке сразу два сюжета о злом духе.  
 В  данном  случае  необходимо  остановиться  на  анализе  семантики 
заглавия произведения и его роли в структуре текста. В большинстве случаев 
заглавие  шванка  имеет  прогностическую  функцию  и  во  многом  позволяет 
определить  тематику  повествования,  а  также  отношение  автора  к 
рассматриваемой им проблеме. 
Похожую  роль  играет  и  заголовок  всего  сборника  шванков,  и 
написанное  к  нему  предисловие
21
,  в  котором,  в  частности,  указывалась  и 
целевая аудитория книги (например, у Г.-В. Кирхгофа в произведение вошли 
«истории  всех  сословий»),  а  также  ее  предназначение.  Как  отмечает 
Н. С. Бабенко,  «потенциальный  читатель  мог  извлечь  из  текста  титульного 
листа  весьма  разнообразную  информацию,  с  помощью  которой  автор  / 
издатель стремился привлечь внимание потенциального читателя и вызвать у 
него  интерес  к  приобретению  книжки»  [Бабенко  2011:  357].  Исходя  из 
названия (чаще всего довольно развернутого, включающего в себя еще и так 
                                                 
19
 См. в Приложении 1. 
20
  Гробианская  картина  благодарности  злого  духа  часто  становилась  сюжетом  многих 
шванков. 
21
 Именно в предисловии многие авторы указывают источники своих шванков, ссылаются 
на другие цитируемые ими заимствованные произведения или иные источники. 

 
86 
называемый  подзаголовок
22
)  и  предисловия,  шванковая  литература  XVI  в. 
была  составлена  для  чтения  в  пути,  именно  здесь  указывается  их 
развлекательная и увеселительная функции.  
Впрочем,  В. Дойферт  пишет,  что  назначение  сборников  шванков  было 
отнюдь не развлечение. Некоторые авторы, хотя и подчеркивали в названии 
книг  или  предисловии  развлекательную  функцию  своих  произведений,  на 
первый  план,  однако,  выдвигали  пользу  шванков,  которая  выражалась  в 
поучении, воспитании, улучшении читателя [Deufert 1975: 42]. Так, И. Паули 
в  предисловии  к  своему  сборнику  «В  шутку  и  всерьез»  не  просто  заявляет, 
что  его  книга  «повествует  о  делах  мирских  на  примере  поучительных  и 
забавных  притч  и  историй  ради  улучшения  и  исправления  человеческой 
натуры»  [Pauli],  но  сразу  обращает  внимание  на  то,  что  в  конце  каждой 
истории приводится мораль.  
Н. С. Бабенко все же считает, что «шванковая литература как жанровая 
форма,  предназначенная  для  массового  читателя,  имела  своей  целью  не 
столько  назидание  и  наставление,  сколько  развлечение  и  отвлечение  от 
жизненных  тягот  и  трудностей,  служила  средством  преодоления 
депрессивных и меланхолических состояний. При этом она претендовала на 
правдоподобность  и  истинность  своих  сюжетов»  [Бабенко  2014:  148]. 
Неудивительно, ведь в шванках довольно широко отражалась общественная 
жизнь  Германии  XVI в.  Хотя,  по  мнению  В. И. Пуришева,  реализм 
рассматриваемых произведений был еще достаточно примитивным и лишь в 
редких случаях авторы поднимались до социальных обобщений, но большую 
живость  шванкам  придают  обилие  красочных  бытовых  деталей,  сочный 
разговорный  язык  и  занимательность  фабулы.  При  этом,  в  отличие  от 
коротких  прикладов  И. Паули,  служивших  средством  религиозно-
нравственного  поучения,  повествовательный  элемент  в  шванках  второй 
половины XVI в. развит гораздо сильнее. Однако «вместе с тем стремление 
                                                 
22
 См. в Приложении 1 название и подзаголовок к сборнику шванков Я. Фрея «Общество в 
саду». 

 
87 
во  что  бы  то  ни  стало  развлечь,  позабавить  читателя  увлекало  нередко 
авторов шванков на скользкий путь». Так, некоторые шванки крайне грубы и 
откровенно  непристойны  [Пуришев  1955:  213].  Это  касается  главным 
образом сборников Я. Фрея, В. Шумана и особенно М. Линденера, цинично 
смакующего детали сексуальных эпизодов, в то время как Г. Викрам еще не 
выходит за пределы благопристойности и даже особо отмечает в обращении 
к  «милостивому  читателю»  отсутствие  в  своей  книжечке  всего  того,  что 
могло бы поранить слух «честных женщин и девушек»» [Там же: 213–214].  
В  этой  связи  необходимо  упомянуть,  что  шванки  М. Монтануса 
характеризуют новую ступень в развитии немецкой литературы. Он первым 
обращается к эротическим сценам, которые в литературе Возрождения были 

жүктеу/скачать 2,48 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: