Площадь. Мотив неожиданности, случайности – то, что определяет
сюжетный ход, а значит, и хронотоп любого романа. Такой неожиданностью,
перевернувшей жизнь Кристиана и Насти, становятся два события, которые
можно рассмотреть как символические: во-первых оставленные для них
умершей Сарой деньги на поездку в Париж, а во-вторых, пожар в Доме. Эти два
события размыкают закрытое пространство прошлого, в котором находится
Кристиан, и становятся для него в прямом и переносном смысле встречей с
настоящим и путёвкой в будущее.
Профанный, локальный хронотоп, в котором до этого находился
Кристиан (квартира, Дом, апартаменты князя Голицына), завершается, уступая
место хронотопу глобальному. Размышляя об этом спустя год, он напишет, что с
уходом из дома изменилось само качество его жизни, события приобрели
«удивительную значимость и следовали одно из другого, как в киносценарии».
[22, с. 164] Продолжая свои воспоминания рассуждениями об истории,
Кристиан приходит к выводу, что «история – это всего лишь то, что мы думаем
по поводу прошлого» [22, с. 165], и противопоставлять историю и литературу
как реальность и вымысел – поверхностно, ибо «и исторический, и
художественный тексты состоят из элементов того, что принято называть
объективной реальностью, и в обоих случаях эти элементы связывает фантазия
повествователя». [22, с. 165]
Париж, традиционно, – город любви. Именно здесь отношения Кристиана
и Насти приобретают ту завершённость, к которой они оба стремились в
Мюнхене. И именно здесь Кристиан буквально становится «центром
европейской истории», опять же во многом благодаря случаю, появлению в
нужное время в нужном месте. Прогуливаясь по улицам Парижа, Кристиан и
Настя попадают на площадь Трокадеро, где проходит антивоенная
демонстрация. В этой точке пространства и времени повседневные события
жизни Шмидта соединяются с историческими, они перестают быть
противопоставленными:
мировая
история
становится
его
личной
повседневностью, а события частной жизни приобретают исторический
характер, что для самого героя похоже на сон, на переход через границу
реального и нереального.
Показывает Кристиану эту границу и помогает её переступить некто
Анри, специалист по пиару, откомандированный для информационной
поддержки Косовской войны из Брюсселя в Париж. Детали его внешнего
облика – дорогой белый костюм денди и при этом «алая прядь в чёрных,
тщательно зачёсанных и напомаженных волосах», взгляд, одновременно
порочный и грустный, привлекательный и неприличный, а также место
знакомства Анри и Кристиана – площадь, связанная с символикой карнавала,
мистерии, где в данный момент тоже происходит в некотором роде
карнавальное действо (демонстрация), дают возможность предположить, что
этот герой – трикстер, «демонически-комический дублёр культурного героя,
наделённый чертами плута, озорника» [51].
Сам Кристиан позже признается, что видел в Анри «собственное
отражение – по зеркальному перевёрнутое – но моё». [22, с. 289] Трикстер не
подчиняется общепринятым нормам, однако всё, что он делает, совершается не
по его злому умыслу, а потому, что жизнь он воспринимает, как игру, и для него
важен сам процесс игры. Но, затевая «игру без правил» (или игру против
правил, которые не соблюдаются («а настоящая игра подразумевает
джентльменство!» [22, с. 217]) , как в случае с Анри), он добивается и
положительных результатов, хоть порой и неосознанно.
Герой, точнее, героиня подобного типа, Зоя, появится в «Соловьеве и
Ларионове». Анри – гей, что также может свидетельствовать о его
инфернальной природе, так как «зачастую фигура трикстера проявляет половую
изменчивость». [72] Обратив внимание на красивую пару, Анри предлагает
Кристиану и Насте дать интервью для французского телевидения, но это
предложение впоследствии перерастает в крупную и опасную игру –
антиамериканскую кампанию, развёрнутую в прямом смысле одним человеком,
Анри .
Интересно, что рассказ о «кухне» пиара, о том, как формируют
общественное мнение СМИ, он ведёт в Диснейленде, водя героев от одного
аттракциона к другому, предлагая им разнообразные симулякры, и это
продуманный ход: «Когда я рассказываю о средствах массовой информации
здесь и сейчас, я говорю вам: пресса – это что-то вроде Диснейленда. Несмотря
на правдоподобность её фантомов, она имеет очень мало общего с
действительностью» [22, с. 209].
Один из кульминационных моментов посещения Диснейленда –
аттракцион «Из пушки на луну». Это развлечение практически зеркально
отразит то, что произойдёт с жизнью Кристиана в дальнейшем: взлёт к самому
верху, падение в тёмную бездну, бешеное, хаотичное движение, которым он не
может управлять и каким-то образом повлиять на него, пока оно само собой не
прекратится, подчиняясь велению невидимого механизма. Анри предлагает
молодым людям участие в проекте «Похищение Европы», которой пора
избавиться от влияния Америки. Для этого необходимо создать некую
виртуальную, мифическую организацию, объединившую бы новую Европу, во
главе с Кристианом, потому что «все прислушиваются к тому, что говорят
красивые люди» [22, с. 233].
С этого момента жизнь Кристиана разворачивается в пространстве-
времени не им придуманной игры, и здесь вновь на сцену выступает его
двойник, сам же он наблюдает за собой как бы со стороны, порой ужасаясь
происходящему и недоумевая, как он мог ввязаться в эту сомнительную
историю. Этот же мотив «игры в чужую игру» получит развитие в «Соловьёве и
Ларионове», когда молодой аспирант, направляемый сотрудницей музея Зоей,
будет искать недостающие страницы воспоминаний генерала Ларионова.
К площади с её мистерийным, карнавальным действием примыкает в
«Похищении …» и футбольное поле, где, по инициативе Анри, проводится
матч с политическими деятелями «старой Европы», и всё это – звенья одной
авантюрной цепи, игра случая, в которую герой вступил, казало бы, по своей
воле, однако не по своей инициативе, и это его тяготит, пугает и приводит в
отчаяние.
С хронотоп площади связано как начало, так и окончание
«политической карьеры» Кристиана: она началась на площади Трокадеро в
Париже со знакомства с Анри и закончилась на театральной площади Дрездена
горячей речью о недопустимости манипулирования США сознанием миллионов
европейцев в целях создания видимости «справедливой войны»: «Мы создали
мощную экономику, мы имеем замечательную музыку, литературу, философию.
Так зачем же нам, спрашивается, эта война? Зачем мы унижаем самих себя?
Кому мы хотим понравиться?» [22, с. 297]
Таким образом, хронотоп площади в данном тексте играет важную роль,
«закольцовывая» линию глобального хронотопа, связанного с выходом героя на
новый уровень самопознания.
Достарыңызбен бөлісу: |