«ОСТРОВ САХАЛИН» А. П. ЧЕХОВА КАК СИНТЕЗ

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
98 
книги, так и её места в творчестве писателя. 
Так  что  же  представляет  собою  «Остров  Сахалин»:  научное 
исследование,  очерк,  трактат  или  глубина  научного  исследования 
соединяется в ней с художественностью? 
Подготавливая  «Остров  Сахалин»  для  печати,  писатель  искал 
наиболее  удовлетворяющей  его  формы  изложения  -  единство 
научного,  публицистического  и  художественного  элементов.  Строго 
научное освещение фактического материала должно было, по замыслу 
автора,  сочетаться  с  художественными  зарисовками  картин  быта 
каторжных и ссыльных, при этом манера повествования должна быть 
строго объективной. «То, что Вы когда-то читали у меня, забудьте, ибо 
то  фальшиво.  Я  долго  писал  и  долго  чувствовал,  что  иду  не  по  той 
дороге, пока, наконец, не уловил фальши. Фальшь была именно в том, 
что  я  как  будто  кого-то  хочу  своим  «Сахалином»  научить  и  вместе  с 
тем  что-то  скрываю  и  сдерживаю  себя.  Но  как  только  я  стал 
изображать, каким чудаком я чувствовал себя на Сахалине и какие там 
свиньи, то мне стало легко...» (письмо Суворину от 28 июля 1893 г., 2, 
с. 565). 
Уже  при  первом  знакомстве  с  чеховскими  сахалинскими 
очерками  мы  видим  в  них  живые  зарисовки  наблюдательного 
талантливого художника, тонко очерченные характеры и пейзажи. 
М.  Л.  Семанова  отметила,  что  книга  довольно  чётко  делится  на 
две  части:  «Первые  тринадцать  глав  строятся  как  очерки  путевые; 
главы XIV - XXIII – как очерки  проблемные» [5]. Это разграничение,  
в общем, бесспорно. 
Однако  помимо  такого  «материального»  членения  текста  нужно 
учитывать  наличие  в  каждой  из  этих  частей  и  во  всей  книге  двух 
тематических  линий:  истории  чеховского  путешествия  и  жизни 
человека  на  каторге.  Постоянно  переплетаясь,  создавая  своеобразный 
контрапункт, эти линии представляют внутренне структурное единство 
книги. Ведущей оказывается история путешественника. Его движение 
в пространстве и во времени, осмысление им увиденного, его ищущая 
мысль  и  становится  магистральным  «сюжетом»  книги.  А  главным 
изобразительным  элементом  выступает,  по  словам  самого  автора, 
«анекдот» [5]. 
«Анекдот»  в  «Острове  Сахалине»  типологически  родственен 
«микросюжету» 
или  записи  в  записной  книжке.  Он  тоже 
«микропроизведение»,  освещающее  и  поясняющее  главный  сюжет, 
иллюстрирующее  ту  или  иную  затрагиваемую  тему.  Таких 
«микропроизведений»  в  «Сахалине»  более  шестидесяти.  Иногда  они 
разрастаются,  превращаются  в  самостоятельный  вставной  сюжет; 
порой  это  небольшая  сценка,  но  чаще  всего  -  услышанный, 
рассказанный,  записанный  факт,  лишённый,  казалось  бы,  всякой 
эмоциональности, но на самом деле, при включении в магнитное поле 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
99 
книги,  в  сопоставлении  с  другими  микросюжетами,  приобретающий 
самые разные эмоциональные оттенки. Без понимания функции таких 
образных  элементов  в  сахалинской  книге  невозможно  постичь 
подлинное  богатство  её  интонаций  при  внешней  сухости, 
наполненности цифрами и примечаниями. 
Действительно,  интонация  книги  может показаться  сухой, почти 
протокольной. Чехов посещает тюрьмы, идет из селения в селение, из 
дома  в  дом,  с  севера  на  юг,  подробно  перечисляет  состав  населения, 
его занятия, ссылается на многочисленные научные труды. Например, 
географические  характеристики  Сахалина  вполне  укладываются  в 
стиль научной литературы: 
«Сахалин  лежит  в  Охотском  море,  загораживая  собою от  океана 
почти  тысячу  верст  восточного  берега  Сибири  и вход  в  устье  Амура. 
Он  имеет  форму,  удлинённую    с    севера    на    юг,    и    фигурою,    по  
мнению    одного    из    авторов,  напоминает  стерлядь.  Географическое 
положение его определяется так: от 45° 54' до 54° 53' с. ш. и от 141° 40' 
до  144°  53'  в.  д.  Северная  часть  Сахалина,  через  которую  проходит 
линия  вечно  промёрзлой  почвы,  по  своему  положению  соответствует 
Рязанской  губ.,  а  южная  -  Крыму.  Длина  острова  900  вёрст; 
наибольшая  его  ширина  равняется  125  и  наименьшая  25  верстам.  Он 
вдвое больше Греции и в полтора раза больше Дании». 
Это лишь только один пример научного взгляда на исследуемую 
Чеховым 
проблему. 
Автор 
вообще 
далёк 
от 
какого-либо 
субъективизма. Чехов сознательно лишал свое произведение внешней 
занимательности,  он  отказался  от  зарисовки  сенсационных  случаев, 
исключил из окончательной редакции нашумевшую историю, бывшей 
баронессы, каторжанки Геймбрук, историю таинственного каторжника 
Колосовского, ссыльного офицера Ландсберга. 
Дух  скрупулёзного,  дотошно  научного  отчёта,  казалось  бы, 
преобладает в «Острове «Сахалине». 
Однако это не совсем так или же совсем не так. Практически на 
каждой  странице  мы  находим  суждения,  мысли  откровенно 
публицистической  направленности,  яркого  гражданского  пафоса. 
Вместо  идеализированной  картины  жизни  и  труда  сахалинских 
поселенцев,  будто  бы  обеспеченных  «инструментами  и  материалами, 
необходимыми  для  производимых  на  острове  работ»  («Обзор 
десятилетней  деятельности  Главного  тюремного  управления  1879  - 
1889  гг.».  Изд.  1890),  Чехов  создаёт  правдивую  картину:  «Поселенцы 
отправились к месту буквально с голыми руками. Из жалости им были 
даны  из  тюрьмы  старые  топоры,  чтобы  они  могли  нарубить  себе 
лесу»... «На новое место, обыкновенно болотистое и покрытое лесом, 
поселенец  является,  имея  с  собой  только  плотничий  топор,  пилу  и 
лопату.  Он  рубит  лес,  корчует,  роет  канавы, чтобы осушить  место,  и 
все  время,  пока  идут  эти  подготовительные  работы,  живёт  под 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
100 
открытым небом, на сырой земле». 
Вместо  восторженного  отзыва  тюремного  управления  о 
постройке «Туннеля Александра III», «замечательного сооружения» на 
Сахалине, которое якобы «служит хорошим началом полезных работ в 
этом, отдалённом крае» («Отчет Главного тюремного управления за 1 
883 г.», СПб. 1885). 
Чехов  пишет:  «Рыли  его  [туннель],  не  посоветовавшись  с 
инженером,  без  затей,  и  в  результате  вышло  темно,  криво  и  грязно. 
Сооружение это стоило очень дорого, но оно оказалось ненужным, так 
как  при  существовании  хорошей  горной  дороги  нет нужды  ездить  по 
береговой,  проезд  по  которой  стеснен  условиями  отлива  и  прилива... 
Рыли  туннель,  заведующие  работами  катались  по  рельсам  в  вагоне  с 
надписью «Александровск - Пристань», а каторжные в это время жили 
в грязных, сырых юртах, потому что для постройки казарм не хватало 
людей». 
Уже  на  второй  странице  книги  в  эпически  бесстрастное 
повествование  включается  упоминание  об  эксплуатации  гиляков  в 
«оригинальной  форме»:  «Так,  николаевский  купец  Иванов,  ныне 
покойный, каждое лето ездил на Сахалин и брал там с гиляков дань, а 
неисправных плательщиков истязал и вешал». И далее на протяжении 
всей  книги  микросюжеты  такого  рода  выстраиваются  в  особый  ряд, 
многократно  пересекаются  и  соотносятся,  взламывая,  взрывая 
спокойную  интонацию  примечаний  и  перечислений.  На  рудниках 
случается  люди  едят  сальные  свечи,  случается  «даже  поедают  друг 
друга, но это относится не к туристам и не к чиновникам». 
Иногда  микросюжет  не  сгущает,  а  разряжает  атмосферу.  В 
повествовании  появляется  -  опять-таки  виденный  через  факт  -  юмор, 
однако  не  без  горечи.  Чехов  вспоминает  сахалинского  сторожила 
штабс-капитана Шишмарёва, который поселился на острове так давно, 
что  «даже  сочинили  легенду  о  происхождении  Сахалина»,  в  которой 
имя  этого  офицера  тесно  связано  с  геологическими  переворотами: 
когда-то,  в  отдалённые  времена,  Сахалина  не  было  вовсе,  но  вдруг, 
вследствие  вулканических  причин,  поднялась  подводная  скала  выше 
уровня  моря,  и  на  ней  сидели  два  существа  -  сивуч  и  штабс-капитан 
Шишмарев.  Говорят,  что  он  ходил  в  вязаном  сюртуке  с  погонами  и 
инородцев в казённых бумагах называл так: «дикие обитатели лесов». 
Зоркий  глаз  Чехова  ловит  и  курьёзные  фамилии  каторжников: 
Шкандыба,  Желудок,      Безбожный,      Зевака;      в      другом      селении   
снова      «девять      человек  Безбожных,        Зарывай,        Река,        Бублик,    
Сивокобылка»;        встречается        даже  «каторжный,  которого  зовут 
Наполеоном».  Потом  автор  вспомнит,  иллюстрируя  «избыток» 
населения  в  Корсаковском  округе,  где  предложение  труда  мастеров 
намного  превышает  спрос,  фразу  ещё  одного  каторжника:  «Тут  даже 
фальшивых  бумажек  сбывать  негде».  В  описание  Александровского 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
101 
лазарета, его ужасающей бедности, будет вкраплена такая ироническая 
деталь:  «В  аптеке  всё  ново,  всё  лоснится,  есть  даже  бюст  Боткина, 
слепленный одним каторжником по фотографии. «Немного непохож», 
-  говорил  фельдшер,  глядя  на  этот  бюст».  «Эпизоды»  такого  рода 
аналогичны  многочисленным  микросюжетам,  где  через  курьезное, 
казалось  бы,  случайное,  подчёркивается  отклонение  человеческой 
жизни от нормы. 
Чувство юмора не изменяет Чехову и здесь. А поскольку главным 
героем  является  именно  он,  путешественник,  то  этот  юмор,  умение 
посмеяться  над  самим  собой,  увидеть  комическое,  в,  казалось  бы, 
совершенно  не  комических  ситуациях,  распространяется,  в  первую 
очередь, на него самого. Вот как он передает впечатления от встреч с 
каторжными только что по приезде на остров: 
«Такая  близость  (с  каторжными)  в  первое  время  с  непривычки 
смущает  и  приводит  в  недоумение.  Идёшь  мимо  какой-нибудь 
постройки,  тут  каторжные  с  топорами,  пилами  и  молотками.  А  ну, 
думаешь,  размахнётся  и  трахнет!  Или  придёшь  к  знакомому  и,  не 
заставши дома, сядешь писать ему записку, а сзади в это время стоит и 
ждёт  его  слуга  каторжный  с  ножом,  которым он  только  что  чистил  в 
кухне картофель». 
Но  такие  просветы,  выходы  в  юмористическое  в  «Сахалине» 
сравнительно  немногочисленны.  Чаще  звучит  горькая  нота. 
Рассказывая  о  быте  ссыльнопоселенцев,  Чехов  пишет:  «Если  есть 
собаки, но вялые, не злые <...> И почему-то эти смирные, безобидные 
собаки на привязи. Если есть свинья, то с колодкой на шее. Петух тоже 
привязан за ногу. 
-  Зачем  это  у  тебя  собака  и  петух  привязаны?  -  спрашиваю 
хозяина». И что же Чехов слышит в ответ? - «У нас на Сахалине все на 
цепи <...> Земля уж такая». 
... И  входят  в  книгу  два  палача,  которые  по очереди  беспощадно 
секут  друг  друга,  напоминая  автору  паков  в  банке;  бродяги, 
убивающие после спровоцированного ими же побега своих товарищей, 
грабящие  их  и  спокойно  возвращающиеся  обратно  в  тюрьму... 
Кажется, нет таких преступлений, таких способов унижения человека, 
какие бы не существовали на Сахалине. 
«Остров Сахалин» - жестокая и страшная книга, хотя автор нигде 
не  акцентирует  этого.  Мелькающее  несколько  раз  на  её  страницах 
слово  «ад»  получает  реальное  обоснование.  «Я  был  <...>  в  аду»,  - 
скажет  Чехов,  вернувшись  с  острова.  Изображенный  Чеховым 
сахалинский  ад  не  принимает,  однако,  фантастически  расплывчатых, 
гиперболических очертаний - он увиден при реальном свете дня. Автор 
далёк от мыслей о врождённой испорченности человеческой природы, 
о  фатальной  неискоренимости  зла,  а  также  от  того,  чтобы 
прямолинейно  расставить  акценты:  страдающие  каторжники  и 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
102 
угнетатели-чиновники.  В  сахалинской  книге  торжествует  принцип, 
характерный  для  художественного  мира  Чехова:  индивидуализация 
каждого 
отдельного 
случая. 
Автор 
видит 
сахалинскую 
действительность не с точки зрения какой-то предвзятой схемы, а в её 
реальных  очертаниях,  в  переплетении  серьёзного,  ужасного  и 
смешного,  добра  и  зла.  Даже  в  чудовищно  искажённом  мире 
каторжного  острова  у  человека  всегда  остаётся  возможность 
совершить  пусть  маленький,  но  поступок,  даже  здесь  встречаются  и 
доброта, и самоотверженность, и любовь. Да, на каторге есть арестант, 
который  «засёк  нагайкой  свою  жену,  интеллигентную  женщину, 
беременную  на  девятом  месяце,  и  истязание  продолжалось  шесть 
часов».  Но  Чехов  замечает  и  другое:  «В  Дуэ  я  увидел  сумасшедшую, 
страдающую  эпилепсией  каторжную,  которая  живёт  в  избе  своего 
сожителя, тоже каторжного; он ходит за ней, как  усердная сиделка, и 
когда я заметил ему, что, вероятно, ему тяжело жить в одной комнате с 
этою  женщиной,  то  он  ответил  мне  весело:  «Ничево-о,  ваше 
высокоблагородие, по человечности!» 
Всё внимание писателя - гуманиста и  демократа было обращено 
на простых, «средних» людей, людей из народа, попавших на каторгу 
большей частью по судебной ошибке. Их  «сотни рассказов» писатель 
слил  в  единую  автобиографию  -  «Рассказ  Егора»  (своеобразная 
вставка-новелла в шестой главе книги). Этому эпизоду автор придавал 
большое значение. Материалом для него послужил рассказ ссыльного 
Егора, прослушанный Чеховым на Сахалине и записанный по просьбе 
писателя одним из сахалинских чиновников. Писатель подверг рассказ 
переработке  в  соответствии  со  своей  задачей  -  создать  обобщённый 
образ  сахалинского  ссыльнокаторжного;  он  сократил  рассказ, 
дополнил  его  авторским  вступлением,  репликами  слушателя,  придал 
речи Егора своеобразный колорит. 
История  путешественника,  ищущая  авторская  мысль  вступает  в 
связь  с  повествованием  о  сахалинском  быте.  Она  развёртывается  как 
процесс  всё  более  глубокого  и  точного  знания  о  действительности, 
утраты  иллюзий  и  сентиментальных  надежд.  Чехов  -  и  здесь  мы 
наблюдаем существенное отличие «Сахалина» от его художественной 
прозы - открыто присутствует на страницах книги не только в «цифрах 
и  примечаниях»,  в  «анекдотах»,  то  есть  в  отборе  и  организации 
материала,  но  и  в  прямом  авторском  слове.  Поэтому  константы 
чеховского  мира,  его  идеи  и  идеалы,  обычно  «растворённые»  в 
повествовании,  здесь  оказываются  на  поверхности,  становятся 
предметом открытого обсуждения. 
В  первой  половине  книги  неоднократно  возникает  лирическая 
интонация;  автор  успевает  на  мгновение  оторвать  свой  взгляд  от 
бритых голов и  увидеть экзотический сахалинский пейзаж; за звоном 
кандалов  расслышать  вечный  шум  моря.  Огромная  белая  луна, 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
103 
гигантские  лопухи  словно  тропические  растения,  скелет  кита  на 
пристани, скалы, похожие на трёх черных монахов... 
В  книге  вообще  немало  пейзажей,  окрашенных  авторским 
восприятием: 
«День  был  тихий  и  ясный.  На  палубе  жарко,  в  каютах  душно;  в 
воде +18°. Такую погоду хоть Чёрному морю впору. На правом берегу 
горел  лес;  сплошная  зелёная  масса  выбрасывала  из  себя  багровое 
пламя; клубы дыма слились в длинную, черную, неподвижную полосу, 
которая висит над лесом... 
Пожар громадный, но кругом тишина и спокойствие, никому нет 
дела  до  того,  что    гибнут  леса.      Очевидно,    зелёное    богатство  
принадлежит здесь одному только Богу»; 
«...природа по пути поражает своею бедностью. Вверху на горах и 
холмах, окружающих Александровскую долину, по которой протекает 
Дуйка,  обгорелые  пни,  или  торчат,  как  иглы  дикобраза,  стволы 
лиственниц, высушенных ветром и пожарами, а внизу по долине кочки 
и кислые злаки,остатки недавно бывшего здесь непроходимого болота. 
Свежий  разрез  земли  в  канавах  обнажает  во  всём  её  убожестве 
болотную  перегорелую  почву  с  полувершковым  слоем  плохого 
чернозема.  Ни  сосны,  ни  дуба,  ни  клена  -  одна  только  лиственница, 
тощая, жалкая, точно огрызенная, которая служит здесь не украшением 
лесов  и  парков,  как  у  нас  в  России,  а  признаком  дурной  болотистой 
почвы и сурового климата». 
В  виду  Сахалина,  отделённого  от  материка  Лиманом,  Чехова 
посещают  мысли,  которыми  он  спешит  поделиться  с  читателем: 
«Кажется,  тут  конец  света  и  что  дальше  уже  некуда  плыть.  Душой 
овладевает чувство, какое, вероятно, испытывал Одиссей, когда плавал 
по  незнакомому  морю  и  смутно  предчувствовал  встречи  с 
необыкновенными существами». 
Пейзаж  всё  более  и  более  пропитывается  сахалинским  духом, 
свет  маяка  во время ночной прогулки  напоминает  уже  «красный  глаз 
каторги»: 
«В  Дуэ  всегда  тихо.  К  мерному  звону  кандалов,  шуму  морского 
прибоя  и  гуденью  телеграфных  проволок  скоро  привыкает  ухо,  и  от 
этих звуков впечатление мёртвой тишины становится сильнее. Печать 
суровости  лежит  не  на  одних  только  полосатых  столбах.  Если  бы  на 
улице  кто-нибудь  невзначай  засмеялся  громко,  то  это  прозвучало  бы 
резко  и  неестественно.  С  самого  основания  Дуэ  здешняя  жизнь 
вылилась  в  форму,  какую  можно  передать  только  в  неумолимо-
жестоких, безнадежных звуках, и свирепый холодный ветер, который в 
зимние ночи дует с моря в расщелину, только один поёт именно то, что 
нужно». 
Последняя   развёрнутая   пейзажная   зарисовка   в   конце  XIII   
главы  приобретает  уже  откровенно  символический  смысл,  трагедия 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
104 
Сахалина вписывается в этот пейзаж, определяет его настроение: 
«Налево  видны  в  тумане сахалинские  мысы... а  кругом  ни  одной 
живой души, ни птицы, ни мухи, и кажется непонятным, для кого здесь 
ревут волны, кто их слушает здесь по ночам, что им нужно и, наконец, 
для кого они будут реветь, когда я уйду. Тут, на берегу, овладевают не 
мысли,  а  именно  думы;  жутко,  и  в  то  же  время  хочется  без  конца 
стоять,  смотреть  на  однообразное  движение  волн  и  слушать  их 
грозный рёв». 
И такого рода лирических, если уж не отступлений, то ремарок, в 
книге немало. 
И  во  второй  части  книги  читатель  ощущает  присутствие 
авторского «я», но лирическому здесь уже почти нет места: она словно 
вымораживается  страшной  реальностью.  На  первый  план  выходит 
Чехов-публицист.  Возрастает  количество  прямых  суждений  о 
проблемах  сахалинской  действительности.  Чехов  размышляет  и  о 
перспективах сельскохозяйственной колонии на острове, и о причинах 
преступности,  и  о  проблеме  питания  ссыльных,  и  о  мотивах 
многочисленных  побегов.  Он  неоднократно  определяет  сахалинские 
порядки  как  рабство,  крепостничество.  И  в  контрасте  с  этим  звучат 
слова  о  свободе,  труде,  любви  к  родине  и  детям  как  неискоренимых 
свойствах  человеческой  натуры,  которые  живы  и  здесь,  в  чудовищно 
искорёженном мире каторги. 
Пройдя  по  всем  кругам  сахалинского  ада  -  от  вступления 
каторжника на остров до его смерти - Чехов заканчивает книгу главой 
о  сахалинском  лазарете.  Вряд  ли  можно  объяснить  это,  как  иногда 
делается,  интересом  Чехова-врача  к  медицинскому  обслуживанию 
ссыльных. Если подходить к книге с требованиями «физиологического 
очерка», глава явно оказывается не на месте: книга обрывается будто 
на  полуслове.  Конечно,  в  силах  Чехова  было  композиционно 
«закруглить  повествование  пейзажем,  сентенцией,  еще  чем-либо 
подобным,  но  он  заканчивает  по-другому:  сухим  перечнем  расхода 
лекарств  на  Сахалине,  практическим  комментарием,  выпиской  из 
«Устава  о  ссыльных».  Происходит  возвращение  к интонации «цифр  и 
примечаний». И на последней  странице автор так и остаётся  в кругу 
сахалинских проблем и страданий. 
Сухая  интонация  никак  не  вяжется  хотя  бы  с  тем,  насколько 
серьёзно подходил Чехов к работе над языком книги. Она находится в 
полном  соответствии  с  авторским  замыслом,  идейно-эстетическими 
принципами  писателя.  Чехов  систематически  заменял  местные  или 
псевдонародные  слова  литературными,  иностранные  слова  - 
тождественными  по  значению  русскими,  добивался  предельной 
простоты  фразы.  Пользуясь  фактическим  материалом  того  или  иного 
источника,  писатель  добивался  максимальной  его  выразительности. 
Вот  как  он  сам  рассказывает  о  своей  работе  над  таким  специальным 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
105 
предметом,  как  описание  климата  Сахалина:  «Вчера  я  целый  день 
возился  с  сахалинским  климатом.  Трудно  писать  о  таких  штуках,  но 
все-таки в конце концов поймал чёрта за хвост. Я дал такую картину 
климата, что при чтении становится холодно» (письмо Суворину от 18 
мая 1891 г., 2, с. 566). 
Анализ структуры чеховской книги, отдельных аспектов её стиля 
позволяет  вновь  вернуться  к  проблеме  её  жанра.  Определение 
«Острова 
Сахалина» 
как 
художественно-документального 
произведения  вряд  ли  справедливо.  Пейзажные  зарисовки,  лиризм, 
богатство  интонаций  -  уж  не  это  ли  считать  признаком 
художественности?  Но  ведь  такого  рода  изобразительные  элементы 
встречаются  и  за  пределами  специфически  художественного, 
образного познания, основанного на вымысле, творческой фантазии. О 
том,  что  сам  Чехов  воспринимал  «Сахалин»  не  под  знаком 
беллетристики, уже упоминалось. Видимо, права Э. А. Полоцкая, когда 
утверждает,  что  «Остров  Сахалин»  и  написанный  отчасти  на 
сахалинском  материале  рассказ  «Убийство»  «ведут  нас  к  разным 
полюсам мышления Чехова - нехудожественному (документальному) и 
художественному»  [7].  Но  даёт  ли  это  основание  говорить  о  научно-
документальной 
природе 
чеховской 
книги, 
добросовестном 
исследовании, научном трактате и тому подобное? Представляется, что 
тоже  нет.  Рамки  строгой  «научности»  оказываются  для  «Острова 
Сахалина»  слишком  узкими.  Потому  та  же  Э.  А.  Полоцкая  говорит о 
«Сахалине» как о книге «уникальной». 
В   применении   к   «Острову   Сахалину»   следует   поставить   
вопрос о чеховском «скрытом новаторстве», о создании особой формы, 
выходящей  за  пределы      прямолинейно  понятой    дилеммы    «научно-
документальное - художественное». 
«Остров  Сахалин»  необходимо  понять  как  особую  форму,  если 
угодно,  жанр,  которую  сегодня  называют  документальной  прозой, 
документальной  литературой  с  её  особыми  познавательными  и 
эстетическими  возможностями,  не  сводимыми  ни  к  чистой 
«научности»,  ни  к  основанной  на  вымысле  «художественности». 
«Фактические  отклонения  вовсе  не  отменяют  ни  установку  на 
подлинность как структурный принцип произведения, ни вытекающие 
из  него  особые  познавательные  и  эмоциональные  возможности.  Этот 
принцип  делает  документальную  литературу  документальной; 
литературой  же  как  явлением  искусства  её  делает  эстетическая 
организованность. В сфере художественного вымысла образ возникает 
в  движении  от  идеи  к  выражающему  её  единичному,  в  литературе 
документальной  -  от  данного  единичного  и  конкретного  к 
обобщающей  мысли.  Это  разные  типы  обобщения  и  познания  и  тем 
самым  построения  художественной  символики»  [4].  Выражение 
общего в единичном действительно привычный путь  художественной 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
106 
типизации.  Это  путь  образа-обобщения.  В  «Острове  Сахалине»  перед 
нами  тоже  грандиозное  типическое  обобщение,  но  возникает  оно  на 
принципиально иной основе. Здесь важно не просто единичное само по 
себе,  а  накопление  однородных  фактов,  выстраивание  их  в  сложно 
соотносящиеся,  композиционно  перекликающиеся  лейтмотивные 
ряды.  Тот  способ  типизации,  который  используется  в  книге  Чехова, 
можно  обозначить  как  способ  создания  суммирующего  образа,  в 
отличие  от  привычного,  «вертикального»  пути,  -  от  единичного  к 
типическому  обобщению,  характерного  для  художественного 
познания.  Опыт  чеховского  «Сахалина»  наглядно,  конкретно 
показывает  и  доказывает,  что  в  определённых  ситуациях 
документальный  образ,  документальная  литература  оказываются  не 
просто  исходным  «сырьём»  для  последующего  художественного 
освоения. У неё обнаруживается  своё незаменимое место  в  познании 
действительности  словом.  Документальный  образ  остаётся  здесь  как 
бы сам по себе, в своей самоценности. 
Прямая  речь  в  «Острове  Сахалине»  оказывается  таким  же 
средством  обновления  литературы,  каким  были  в  сфере  чистой 
беллетристики  чеховская  краткость,  драматургический  подтекст, 
расчёт на читателя. Подчёркивание границы между художественной и 
документальной  прозой,  создание  суммирующего  типа  образа  были 
открытиями 
чрезвычайно 
перспективными, 
их 
по-своему 
«переоткрыл» уже XX век. 
Такое понимание жанра чеховской книги позволяет дать ответ на 
вопрос, так занимавший современников: почему Чехов, вернувшись с 
Сахалина, не написал о нём почти ничего художественного? Чехов не 
писал  о  Сахалине,  но  он  «писал  Сахалином».  А.  Роскин  подметил  в 
своё  время,  что,  например,  «Дуэль»  -  это  повесть,  «навеянная 
Сахалином», а «Палата №6», - «продиктованная Сахалином» [2]. Нечто 
сходное можно сказать обо всём послесахалинском творчестве Чехова: 
голос  «оттуда»  придаёт  истинный  масштаб  метаниям  и  страданиям 
чеховских  героев.  Но  трагедия  каторжного  острова  была  для  Чехова 
темой, закрытой  для  беллетризации.  «Он  отлучает  остров  Сахалин  от 
своего искусства. Верный себе, возводит между тем и другим границу. 
Изучив  кодекс  уголовный  с  той  глубиной,  с  которой  редкий  юрист, 
редкий профессор юриспруденции изучил его, он всё это оставил «за» 
-  за  пределами  художественного  творчества,  по  ту  его  сторону.  Один 
рассказ («Гусев»), упоминание в другом («Убийство»), а больше ничто 
сахалинское  не  коснулось  его  искусства,  никогда  больше  огромный 
сахалинский материал так и не стал для него материалом литературно-
беллетристическим, художественным, не вошёл в собрание сочинений, 
которое он составил. Главное, что книга Чехова выполнила ту задачу, 
которую  ставил  перед  собой  автор,  -  она  «возбудила  интерес  в 
обществе»  к  Сахалину.  Об  огромном  воздействии  произведения 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
107 
свидетельствуют  не  только  журнальные  и  газетные  заметки,  но  и 
непосредственные отклики читателей. Это объяснялось, конечно же, и 
тем,  как  талантливо  смог  Чехов  синтезировать,  объединить  сухой 
материал  статистики,  юриспруденции,  географии,  метеорологии, 
медицины  и  так  далее  с  литературно-изобразительными  средствами, 
создавая  яркие  образы  встретившихся  ему  на  пути  людей,  прежде 
всего, изгоев общества, картины природы, включая в повествование и 
общий фон и эпизоды, и зарисовки быта, свои размышления, ремарки, 
используя  иронию  и  юмор.  Последние  же,  как  известно,  являются 
бесспорными свойствами стиля Чехова-художника. 
Путешествие  Чехова,  его  исследование  «острова  изгнания», 
вылившееся  в  своеобразную  жанровую  форму,  поистине  можно 
считать подвигом гражданина и писателя. Незадолго до поездки Чехов 
восторженно отзывался об известном путешественнике Пржевальском, 
как о подвижнике: «В наше больное время... подвижники нужны, как 
солнце... Их личности - это живые документы, указывающие обществу, 
что...  кроме  скептиков,  мистиков,  психопатов,  иезуитов,  философов, 
либералов  и  консерваторов,  есть  еще  люди  иного  порядка,  люди 
подвига, веры и ясно сознанной цели» [1]. Этой же оценки на полном 
основании достоин и сам Чехов. 
Список использованной литературы: 
1.
 
А. П. Чехов в воспоминаниях современников.  - М., 2000. 
2.
 
Бердников Г. А. Чехов: идейные и творческие искания.  - М., 1984. 
3.
 
Бялый Г. Чехов и русский реализм.  - Л., 1981. 
4.
 
Громов М. Книга о Чехове.  - М., 1989. 
5.
 
Захаркин  А.  Ф.  Сибирь  и  Сахалин  в  творчестве  Чехова  //    Учёные 
записки МГПИ, 1968. 
6.
 
Сухих  И.  Н.  «Остров  Сахалин»  в  творчестве  Чехова  //  Русская  
литература. – 1985. - №3. 
7.
 
Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова.  - Л., 1997. 
8.
 
Теплинский М.  А. П. Чехов на Сахалине.  - Южно-Сахалинское  из-во, 
1990. 
*** 
А.П.Чеховтың  «Остров  Сахалин»  атты  очерктері  кітабындағы 
шығармаларда  өзіндік  ерекшелік  пен  жарасымдылық  беріп  тұрған 
публицистикалық  және  көркемдік  жағынан  екі  басты  көзқарасқа 
А.Н.Евстратовтың мақаласында тиянақты талдау жасалған. 
*** 
The article offers the thorough analysis of Chekhov's feature stories book 
"Sakhalin Island", its journalistic and artistic elements giving this work special 
particularity and individuality. 
 
 
 
 
Пожалуйста
, 
зарегистрируйте
 
свою
 
копию
 pdfFactory Pro 
www.pdffactory.com

 
 
 
 
 
 
               
Хабаршы №3-2011ж.  
 
 
108 
ӘОЖ  378:002 
Мухамбетова Ғ.Г. - аға оқытушы, 
М. Өтемісов атындағы БҚМУ,  
Жарылғапова Д.М. - п.ғ.к., 
Қорқыт Ата атындағы Қызылорда  
мемлекеттік университеті 

жүктеу/скачать 1,76 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: