Жан-Поль Сартр «Тошнота»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
98
жить, рухнуло, а ничего другого я придумать не могу. Я еще молод, у меня достаточно сил,
чтобы начать сначала. Но что начать? Только теперь я понял, как надеялся в
разгар моих
страхов, приступов тошноты, что меня спасет Анни. Мое прошлое умерло, маркиз де Роль-
бон умер, Анни вернулась только для того, чтобы отнять у меня всякую надежду. Я один на
этой белой, окаймленной садами улице. Один – и свободен. Но эта свобода слегка напоми-
нает смерть.
Сегодня моя жизнь завершается. Завтра я уеду из города, который расстилается у моих
ног и где я прожил так долго. В моей памяти от него останется только название, кургузое,
буржуазное, чисто французское название, не такое роскошное, как Флоренция или Багдад.
Настанет время, когда я спрошу себя: «Что я мог делать целыми днями, живя в Бувиле?» И
от сегодняшнего солнца, от сегодняшних предвечерних часов не останется ничего – даже
воспоминания.
Вся моя жизнь лежит позади меня. Я вижу ее всю целиком, ее очертания и вялые дви-
жения, которые привели меня сюда. Что тут скажешь – партия проиграна, вот и все. Три го-
да назад я торжественно явился в Бувиль. Проиграл первый тур. Захотел сыграть второй –
проиграл второй и проиграл партию. И при этом узнал, что проигрыш неизбежен всегда.
Только подонки думают, что выиграли. Отныне, по примеру Анни, я буду жить как живой
мертвец. Есть, спать. Спать, есть.
Существовать вяло, покорно, как деревья, как лужа, как
красное сиденье трамвая.
Тошнота дала мне короткую передышку. Но я знаю, что она вернется: она – мое обыч-
ное состояние. Просто сегодня я слишком устал физически, чтобы ее вынести. У
больных
ведь тоже бывают промежутки спасительной слабости, когда они на несколько часов забы-
вают о своей болезни. Сейчас мне скучно – вот и все. По временам я зеваю так сильно, что
по щекам у меня катятся слезы. Это скука из глубочайших глубин, это глубинная суть суще-
ствования, сама материя, из которой я сделан. Я не опускаюсь – наоборот: сегодня утром я
принял ванну, побрился. Но когда я припоминаю все эти мелкие усилия по уходу за собой, я
не пойму, как я мог их прилагать – так они никчемны. Это, наверно, привычка совершила их
за меня. Привычки-то не умерли, они продолжают суетиться, потихоньку,
незаметно они
делают свое дело – моют меня, вытирают, одевают, словно няньки. Не они ли привели меня
на этот холм? Я не помню, как я сюда попал. Без сомнения, поднялся по лестнице Дотри.
Неужели я в самом деле по одной одолел все ее сто десять ступенек. А еще труднее предста-
вить себе, что скоро я спущусь по ней вниз. И однако, я знаю: в какой-то миг я окажусь у
подножия Зеленого Холма и смогу, задрав голову кверху, увидеть, как вдали зажигаются
окна домов, которые сейчас в двух шагах от меня. Вдали. Над моей головой. А это мгнове-
ние, из которого я не могу вырваться, которое держит меня в плену, замыкая со всех сторон,
это
мгновение, из которого я состою, останется лишь смутным сновидением.
Я гляжу вниз на серое посверкивание Бувиля. Можно подумать, что это искрятся на
солнце чешуйки раковин, обломки костей, гравий. Затерянные среди этих осколков крошеч-
ные кусочки стекла или слюды мерцают вдруг короткими вспышками. Желобки, рвы и уз-
кие бороздки, бегущие между раковинами, через час превратятся в улицы, и я
пойду по этим
улицам вдоль стен домов. И сам стану одной из тех крошечных черных фигурок, которые я
могу разглядеть на улице Булибе.
Каким далеким от них я чувствую себя с
вершины этого холма. Словно я принадлежу к
другой породе. После рабочего дня они выходят из своих контор, самодовольно оглядывают
дома и скверы, и думают: «Это НАШ город, красивый буржуазный город». Им не страшно,
они у себя. Воду они видят только прирученную, текущую из крана, свет – только тот, кото-
рый излучают лампочки, когда повернешь выключатель,
деревья только гибридных, одо-
машненных видов, которые опираются на подпорки. Сто раз на дню они лицезрят доказа-
тельство того, что все работает как отлаженный механизм, все подчиняется незыблемым и
непреложным законам. Тела, брошенные в пустоту, падают с одинаковой скоростью, город-
ской парк каждый день закрывается зимой в шестнадцать часов, летом в восемнадцать; сви-
нец плавится при температуре 335 градусов; последний трамвай отходит от Ратуши в два-