Жестокий принц

Пройти мимо, не дождавшись ответа, невозможно. Но Локк только
смеется.
— А может, он злится из-за того, что ты предпочла ему меня? Или
потому, что я выбрал не тебя, а смертную?
Я вздрагиваю: уж не ослышалась ли?
Никасия открывает рот, но замечает наконец меня и, скривив губы,
роняет:
— Мышка-малышка, не верь его сладким речам.
Таракан бы, наверно, разуверился во мне, видя, как неуклюже
применяю я приобретенные навыки в полевых условиях. Я не сделала
ничего из того, чему он меня учил: не скрылась из виду, не смешалась с
другими, чтобы остаться незамеченной. Если во всем и есть что-то
хорошее, так это то, что теперь уже никто не заподозрит во мне шпионку.
— Так что, простил тебя Кардан? — спрашиваю у нее и с
удовлетворением отмечаю растерянное, болезненное выражение. — Жаль.
Расположение принца — большое дело.
— А зачем мне принцы? — раздраженно отвечает она. — Моя мама —
королева!
О ее матери, королеве Орлаг, я многое могла бы рассказать — о том,
например, что она планирует отравление, — но приходится держать рот на
замке. С довольной улыбкой иду к тому месту, где сидит Тарин.
Неделя пролетает за неделей, и вот уже до коронации остаются
считаные дни. Я так устала, что засыпаю везде, где только можно
преклонить голову. Уснула даже в башне во время демонстрации вызова
насекомых. Наверно, меня убаюкал тихий шорох их крылышек.
Просыпаюсь на каменном полу. Голова гудит. Ищу свой нож. Где я?
Сначала думаю, что должно быть упала. Или у меня паранойя. Потом вижу
ухмыляющегося Валериана. Это он выдернул из-под меня стул. И это его
выражение хорошо мне знакомо.
Нет, до такой степени паранойи я еще не дошла.
Снаружи доносятся голоса. Скоро вечер, и остальные наши
одноклассники вышли на ланч и рассаживаются на лужайке. Слышны и
вопли детишек помладше; наверно, гоняются друг за дружкой из-за одеял.
— Где Тарин? — спрашиваю я. Странно, что она ушла, не
попытавшись меня разбудить.
— Она же обещала не помогать тебе, помнишь? — Золотистые пряди
Валериана свешиваются над моим глазом. Как обычно, он одет в красное,
причем такого глубокого оттенка, что на первый взгляд может показаться
черным. — Если не словом, то делом.

Ну разумеется. Как же я забыла.
С усилием сажусь и замечаю синяк на голени. Сколько же я проспала?
Отряхиваю пыль с туники и брюк.
— Что тебе надо?
— Ты меня огорчила, — с лукавой ухмылкой говорит он. — Обещала
обставить Кардана, но так ничего и не сделала, только дуешься после того
маленького розыгрыша. 
Машинально сжимаю рукоять ножа.
Валериан достает из кармана мои бусы с ягодами рябины и скалится.
Должно быть срезал, когда я уснула.
Мне становится не по себе при мысли, что он был так близко и мог не
только срезать бусы, но и порезать кожу.
— А теперь ты будешь делать то, что я скажу. — Я практически
ощущаю в воздухе запах чар. — Позови Кардана. Скажи, что он победил. А
потом спрыгни с башни. В конце концов родиться смертным — это почти
то же самое, что родиться уже мертвым.
Жестокость 
приказа, 
решимость 
без 
колебаний 
переступить
последнюю черту шокируют меня. А ведь случись это несколько месяцев
назад, и я бы не смогла противиться магии. Я бы подчинилась, признала
себя побежденной и спрыгнула с башни. Я погибла бы сегодня, если бы не
та сделка с Даином.
Возможно, Валериан планировал мое убийство с того дня, когда
пытался задушить. Помню, как горели его глаза, помню, с каким интересом
он наблюдал, как я задыхаюсь. Тарин предупреждала, что я доиграюсь до
смерти, а я хвастала, что, мол, готова ко всему. Нет, не готова.
— Пожалуй, воспользуюсь ступеньками, — говорю я Валериану, изо
всех сил стараясь не показать, как потрясли меня его слова. И с
безразличным видом, словно все происходящее совершенно естественно,
иду мимо него.
Секунду-другую он смотрит на меня растерянно, но быстро
трансформирует растерянность в ярость и встает у меня на пути, не
пропуская к выходу.
— Я приказал тебе. Почему ты не подчиняешься?
Смотрю ему в глаза и заставляю себя улыбнуться.
— Ты дважды имел преимущество передо мной и дважды не смог им
воспользоваться. Попробуй еще раз — удачи.
— Ты — ничтожество! — кричит он в бешенстве, брызгая слюной. —
Вы, смертные особи, только притворяетесь такими стойкими. На самом
деле вся ваша жизнь — одна долгая игра в самообман. Если бы не ваша

способность врать, вы бы все перерезали себе горло, чтобы положить конец
страданиям.
Меня цепляет слово «особи», само его представление о нас как о чем-
то совершенно ином, вроде муравьев, собак или оленей. Не знаю, прав он
или нет, но мне это не нравится.
— Не могу сказать, что так уж страдаю сейчас. — Главное — не
показать, что мне страшно.
Он презрительно кривит рот.
— Какое у вас может быть счастье? Совокупляться да рожать? Ты
сошла бы с ума, если бы приняла правду о себе. Ты — пустое место. Тебя
все равно что нет. Твоя единственная цель — наплодить как можно больше
себе подобных и умереть бессмысленной и мучительной смертью.
Снова смотрю ему в глаза.
— И?
Валериан как будто застигнут врасплох, хотя злобная ухмылка так и
осталась на его лице.
— Да. Да. Конечно. Я умру. А еще я большая лгунья. И что с того?
Он толкает меня. Прижимает к стене.
— Признай, что ты проиграла.
Пытаюсь вывернуться, но Валериан не дает — схватил за горло и
сжимает пальцы, так что дышать все труднее.
— Я могу убить тебя прямо сейчас. И тебя все забудут, как если бы ты
и не родилась.
Сомневаться в его намерениях не приходится, угроза вполне реальна.
Уже задыхаясь, достаю из кармашка нож и бью ему в бок. Прямо
между ребрами. Будь лезвие подлиннее, оно проткнуло бы легкое.
Его зрачки моментально расширяются от шока. Хватка ослабевает. Я
знаю, что сказал бы Мадок — поверни лезвие вверх и дави. Бей в артерию.
Целься в сердце. Но если я это сделаю, то убью одного из
привилегированных сынов Фейри. Невозможно даже представить, каким
будет наказание.
«Ты не убийца».
Отталкиваю Валериана, высвобождаю нож и выбегаю из комнаты.
Окровавленный нож прячу в карман. Быстро, стуча каблуками по
каменным ступенькам, спускаюсь по лестнице. Оглянувшись, вижу: он
стоит на коленях и зажимает ладонью рану, чтобы остановить кровь. При
этом еще и шипит от боли. Ах да, мой нож — холодное железо, а оно для
фейри очень опасно.
Хорошо, что ношу с собой, вот и пригодилось.

Сворачиваю за угол и едва не сталкиваюсь с Тарин.
— Джуд! Что случилось?
— Идем. — Я тащу ее за собой туда, где сидят остальные.
На костяшках пальцев, на ладони у меня кровь, но ее немного, и я
быстро стираю все туникой.
— Что он тебе сделал? — кричит Тарин, едва поспевая за мной.
Снова говорю себе, что не злюсь на сестру, что она вовсе не обязана
охранять меня и навлекать на себя неприятности. Тем более что она с
самого начала не хотела в этом участвовать, о чем неоднократно говорила.
Хотя, конечно, могла бы предупредить, шепчет раздраженный голос,
разбудить — и к черту последствия.
Да, могла бы. Но я и сама не предполагала, что Валериан решится
зайти так далеко.
Пересекаем лужайку, и тут навстречу нам идет Кардан. Одежда
свободная, в руке — учебный деревянный меч.
Заметив кровь на моих пальцах, нацеливает на меня острие.
— А ты, похоже, порезалась.
Интересно, его не удивляет, что я жива? И не наблюдал ли он все это
время за башней, не ждал ли развязки увлекательного спектакля с моим
смертельным, самоубийственным прыжком в финале?
Я достаю из-под туники нож с красноватыми разводами на лезвии и
показываю ему. Улыбаюсь.
— Могу и тебя порезать.
— Джуд! — восклицает Тарин, явно шокированная моей дерзостью.
Да, мое поведение шокирует. Ну и пусть.
— Да иди же, — отмахивается от нее Кардан. — Не докучай нам.
Тарин отступает на пару шагов. Теперь уже и я удивляюсь. Это что
такое? Часть игры?
— А разве твой грязный нож и не менее грязные привычки должны
что-то значить? — лениво тянет он и смотрит так, словно я допустила
бестактность, направив оружие на него, хотя именно его прихвостень напал
на меня. Уже во второй раз.
Кардан как будто ждет от меня какой-то остроумной реплики в ответ
на его выпад, но я не знаю, что сказать.
Неужели его и впрямь нисколько не беспокоит, что я сделала с
Валерианом?
Возможно ли, чтобы он не знал о планах своего подручного?
Увидев невдалеке Локка, Тарин спешит к нему через поле. Они
перебрасываются несколькими словами, и она уходит. Заметив, куда я

смотрю, Кардан фыркает, будто его оскорбляет мой запах.
Локк направляется к нам — свободная походка, сияющие глаза. Машет
мне. Я чувствую себя почти в безопасности. Хорошо, что Тарин прислала
его. И хорошо, что Локк идет сюда.
Обращаюсь к Кардану:
— Ты ведь думаешь, что я недостойна его.
Он медленно улыбается, и эта улыбка напоминает луну, неторопливо
опускающуюся за волны озера.
— О нет. Вы идеально подходите друг другу.
Локк, подойдя, кладет руку мне на плечи.
— Идем отсюда.
И мы уходим. Даже не оглянувшись.
Идем через Кривой лес, все деревья в котором наклонены в одном
направлении, словно с первых дней жизни их кренил сильный ветер. Я
останавливаюсь, срываю с колючего ежевичного куста несколько ягод.
Прежде чем отправить их в рот, сдуваю сахарных муравьев.
Предлагаю ягоду Локку, но он отказывается.
— В общем, если коротко, Валериан пытался меня убить, —
заканчиваю я свою историю. — Пришлось ударить его ножом.
— Ты ударила Валериана ножом?
— Так что у меня могут быть проблемы. — Я перевожу дух.
Он качает головой.
— Валериан никому не скажет, что над ним взяла верх смертная
девушка.
— А Кардан? Разве его не беспокоит, что план сорвался? — Я смотрю
на виднеющееся между деревьями море. Кажется, оно уходит в вечность.
— Сомневаюсь, что он даже знает об этом, — говорит Локк и, заметив
мое удивление, улыбается. — Ему, конечно, хотелось бы убедить тебя, что
он наш лидер, но Никасия больше любит власть, мне нравится драма, а
Валериану — насилие. Кардан обеспечивает нас и первым, и вторым, и
третьим.
— Драма? — эхом повторяю.
— Мне нравится, когда что-то происходит, когда история не стоит на
месте. А когда найти интересную историю не удается, я создаю ее. — Вид у
него в этот момент как у настоящего трикстера. — Я знаю, ты подслушала
наш с Никасией разговор о том, что было между нами. У нее был Кардан,
но власть над ним она получила лишь тогда, когда оставила его ради меня.
Раздумывая над сказанным, я не сразу замечаю, что мы не идем
обычной дорожкой к владениям Мадока. Локк повернул в другую сторону.

— Куда ты ведешь меня?
— В мое поместье, — говорит он с ухмылкой, довольный тем, что его
замысел раскрыт. — Здесь недалеко. Надеюсь, тебе понравится лабиринт из
живой изгороди.
В других здешних поместьях, за исключением Холлоу-Холла, я еще не
бывала. В мире людей мы, дети, всегда играли во дворах наших соседей —
качались на качелях, купались, прыгали, — но здесь правила совсем
другие. Большинство детей при Королевском дворе — королевские особы,
присланные из дворов поменьше для более близкого знакомства с
принцами и принцессами, и на что-то еще им просто не хватает времени.
Конечно, в мире смертных есть такая вещь, как задний двор.
Здесь — лес и море, скалы и лабиринты, а цветы бывают красными
только тогда, когда напиваются свежей кровью. Возможность заблудиться в
лабиринте из живой изгороди не представляется мне привлекательной, но я
улыбаюсь, как будто ничто другое не порадовало бы меня больше. Не
хочется его огорчать.
— Вечером будут посиделки, — продолжает Локк. — Тебе надо
остаться. Обещаю — развлечешься.
В животе вяжется узел. Вечеринок без друзей не бывает.
— Не самая лучшая мысль, — уклончиво говорю я, чтобы не
отказывать напрямую.
— Твоему отцу не нравится, когда ты задерживаешься? — В голосе
Локка слышны просительные нотки.
Понимаю, что он пытается заставить меня вести себя по-детски
безрассудно и при этом прекрасно знает, почему я не могу остаться, но хотя
я сознаю это, прием все равно срабатывает.
Поместье Локка поскромнее владений Мадока и выглядит менее
укрепленным. Между деревьями поднимаются высокие шпили, скрытые
дранкой из мшистой коры. По стенам ползут плющ и жимолость.
— Вот это да. — Я проезжала неподалеку и видела издалека эти
шпили, но кому принадлежит это все, не знала. — Красиво.
Он усмехается.
— Пройдем в дом.
Фасад украшают массивные двойные двери, но Локк ведет меня к
маленькой боковой двери, через которую мы попадаем в кухню. На столе
— свежий хлеб, яблоки, смородина и мягкий сыр, но слуг, которые
приготовили это, не видно.
Невольно вспоминаю девушку, чистившую камин в Холлоу-Холле.
Знают ли родители, где их дочь? И какую сделку она заключила? А ведь я

легко могла оказаться на ее месте.
Гоню прочь тягостные мысли.
— Это ваш семейный дом?
— У меня нет семьи. Мой отец не вписывался в рамки Двора. Лесная
чаща нравилась ему больше, чем интриги моей матери. Он ушел от нее, а
она умерла. Так что остался только я.
— Ужасно. И так одиноко.
Локк отмахивается.
— Мне знакома история твоих родителей. Вот уж трагедия, достойная
баллады.
— Это было давно. — Меньше всего мне хочется говорить о Мадоке и
смерти отца и матери.
— А что сталось с твоей матерью?
— Она связалась с Верховным Королем. Родила ребенка — от него,
полагаю, — но кто-то очень не хотел, чтобы он родился. Они
воспользовались ядовитым грибом.
Начавшийся на легкой ноте, рассказ заканчивается на трагической.
Румяный гриб? О нем упоминалось в письме королевы Орлаг, которое
я нашла в доме Балекина. Пытаюсь убедить себя, что в записке речь не
могла идти об отравлении матери Локка, что у Балекина нет мотива, ведь
Король уже назвал Дайна своим преемником. Но как ни стараюсь, не могу
не думать, что такая возможность есть и что мать Никасии приложила руку
к смерти матери Локка.
Зря спросила — не подумала, и получилось нехорошо.
— Мы — дети трагедии. — Он качает головой, потом улыбается. — Не
такое начало я планировал. Хотел угостить тебя вином, хлебом и сыром.
Хотел сказать, какие чудесные у тебя волосы... словно вьющийся дымок, а
глаза — точь-в-точь цвета лесного ореха. Думал, что сочиню для тебя оду,
но я не слишком хорош в поэзии.
Я смеюсь, а он хватается за сердце, будто сраженный моей
жестокостью.
— Прежде чем познакомить с лабиринтом, позволь показать кое-что
еще.
— И что же? — Мне уже любопытно.
Локк берет меня за руку.
— Идем. — Он ведет по дому к винтовой лестнице. Мы поднимаемся
выше, выше, выше.
У меня кружится голова. Ни дверей, ни площадок нет. Только камень и
ступеньки. Только сердце стучится в груди громче и громче. Только его

улыбка и янтарного цвета глаза. Только бы не поскользнуться, не
споткнуться. Все сильнее кружится голова, но я не отстаю.
Думаю о Валериане. Прыгни с башни.
Продолжаю подниматься. Хватаю воздух мелкими глотками.
Ты — ничтожество. Тебя все равно что нет.
Добираемся наконец до самого верха. Перед нами маленькая, в
половину моего роста, дверь. Я прислоняюсь к стене, жду, когда пройдет
головокружение. Локк поворачивает изящную серебряную ручку и,
согнувшись, проходит. Набираюсь смелости, отталкиваюсь от стены,
следую за ним и...
И замираю. Мы на балконе, на самом верху самой высокой башни, той,
что выше самых высоких деревьев. Отсюда я вижу залитый лунным светом
лабиринт с искусственными руинами в центре. Вижу Дворец Эльфхейма,
поместье Мадока и Холлоу-Холл Балекина, окружающее остров море и, за
ним, смягченные вечным туманом яркие огни городов и поселков
человеческого мира. Никогда еще я не смотрела на наш мир из другого,
чужого.
Локк кладет ладонь мне на спину, между лопатками.
— По ночам мир людей выглядит так, словно он полон упавших звезд.
Я подаюсь назад, стараюсь не думать об изнуряющем подъеме и
держусь подальше от края балкона.
— Ты бывал там когда-нибудь?
Он кивает.
— Мать брала меня с собой, когда я был еще ребенком. Говорила, что
без вашего наш мир станет словно стоячее болото.
Хочу сказать, что тот мир больше не мой, что я едва его понимаю, но
моя поправка звучала бы так, словно мы говорим о разных вещах. Что
касается чувств его матери в отношении мира смертных, то они
определенно мягче и добрее тех, которые разделяют большинство ее
соотечественников. Должно быть, она сама была женщиной доброй.
Локк поворачивается ко мне... и вот его губы уже совсем близко.
Они мягкие, дыхание теплое, и я вдруг чувствую себя так, словно
покинула собственное тело и вижу его издалека, как огни того далекого
города. Рука сама тянется к перилам. Я сжимаю их крепко-крепко, а он
обнимает меня за талию, словно хочет удержать здесь, в этом мгновении и
на этом месте, убедить себя, что я рядом, высоко над всем, и что
происходящее — не сон, а реальность.
Локк отстраняется.
— Ты и в самом деле прекрасна.

Как же хорошо, что они не способны лгать.
— Я рада, что ты привел меня сюда, — смотрю вниз. — Невероятно.
Отсюда все выглядит таким маленьким, как на доске в «Стратегии».
Он смеется, словно я не могу сказать такое всерьез.
— Я так понимаю, что ты много времени проводишь в отцовском
кабинете?
— Немало. Достаточно, чтобы понимать, какие у меня шансы против
Кардана. Против Валериана и Никасии. Против тебя.
Он берет мою руку.
— Кардан — глупец. Остальные роли не играют. — Улыбка на его
лице сползает куда-то вбок. — Но, может быть, это часть твоего плана —
заставить меня привести тебя в самое сердце моей крепости. Может быть,
ты посвятишь меня сейчас в твои зловещие замыслы и подчинишь своей
воле. Так вот, знай, сделать это будет совсем не трудно.
Я смеюсь.
— Ты не такой, как они.
— Неужели?
Смотрю на него долго и пристально.
— Не знаю. Хочешь приказать мне спрыгнуть с балкона?
Он вскидывает брови.
— Конечно, нет.
— Тогда ты и вправду другой. — Я с силой толкаю его в грудь. Кулак
почти непроизвольно раскрывается, и его тепло проникает в меня через
ладонь. Я лишь теперь сознаю, что замерзла, стоя на ветру.
— А ты не такая, как они о тебе говорят. — Он наклоняется и снова
меня целует.
Думать о том, что они обо мне говорят, не хочется. Не сейчас. Хочу
только, чтобы целовал и целовал, стирая все-все-все.
Спуск длится долго. Мои пальцы путаются в его волосах. Мои губы на
его шее. За спиной — древняя каменная стена. Так медленно... так
хорошо... и так бессмысленно... Этого не может быть. Это не моя жизнь. Я
никогда не чувствовала ничего подобного. Мы сидим за длинным
банкетным столом и едим хлеб и сыр. Пьем бледно-зеленое вино с
ароматами трав из массивных кубков — Локк достает их из глубин
настенного шкафчика. Ему дважды приходится мыть кубки — столько на
них пыли.
Потом он поднимает меня и усаживает на стол так, что наши тела
оказываются вжатыми одно в другое. Восхитительно и ужасно. Я ощущаю
себя настоящей фейри.

Не уверена, что умею хорошо целоваться. Мои губы, язык такие
неуклюжие. Я застенчива. Хочу прижаться к нему еще крепче и в то же
время оттолкнуть. У фейри — в отличие от меня — в плане
стеснительности табу нет. Мое смертное тело отдает потом и страхом. Я не
знаю, куда деть руки, как обнимать, насколько глубоко вонзать ногти в его
плечи. И хотя я знаю, что следует обычно за поцелуями и что ищут его
пальцы на моем покрытом синяками бедре, скрыть неопытность не удается.
Локк отстраняется, смотрит на меня, и я из последних сил гашу
панику.
— Останься, — шепчет он.
В первое мгновение я думаю, что он предлагает остаться с ним здесь,
и сердце несется прытью, подстегнутое желанием и страхом. Но потом
понимаю, что речь идет о вечеринке, на которой будут и его друзья.
Невидимые слуги, кто бы они ни были, должно быть, уже готовят дом, и
вскоре в саду будет танцевать, например, мой несостоявшийся убийца
Валериан.
Ну, может, и не танцевать, а стоять, неловко прислонившись к стене, с
выпивкой в руке, повязкой на ребрах и новым планом убийства в сердце.
Если не с прямым приказом от Кардана.
— Твоим друзьям это не понравится. — Я соскальзываю со стола.
— Они быстро напьются и перестанут обращать на что-либо
внимание. Нельзя же провести всю жизнь под замком в казарме Мадока. —
Он добавляет улыбку, явно рассчитанную на то, чтобы очаровать меня.
Отчасти она срабатывает. Вспоминаю предложение Дайна поставить мне
на лоб любовную метку. Интересно, есть ли такая у Локка, потому что,
вопреки всему, я уже готова поддаться соблазну.
— У меня и одежды подходящей нет, — показываю на тунику,
испачканную кровью Валериана.
Локк неторопливо оглядывает меня снизу доверху. Даже чересчур
неторопливо.
— Платье я тебе найду. Найду все, что только пожелаешь. Ты спросила
о Кардане, Никасии и Валериане — приходи и увидишь, какие они вне
школы, какими потерявшими достоинство придурками бывают, когда
выпьют. Увидишь их уязвимые места, трещинки в их броне. Ты же должна
знать, как их победить? Я не говорю, что ты проникнешься к ним теплыми
чувствами, но тебе ведь этого и не надо, верно?
— Мне ты нравишься. Мне нравится играть с тобой, притворяться.
— Притворяться? — повторяет он задумчиво, словно не зная,
оскорбляю я его этим или нет.

— Конечно. — Я подхожу к окну, выглядываю. Лунный свет падает на
вход в зеленый лабиринт. Неподалеку уже горят факелы, и язычки пламени
подрагивают от ветра.
— Конечно, мы притворяемся. Мы нездешние, но все равно веселимся.
Он бросает на меня заговорщический взгляд.
— Тогда пусть так и будет.
— Хорошо, — уступаю я. — Останусь. Пойду на твою вечеринку. —
Слишком мало радости я видела здесь, чтобы сопротивляться заманчивому
предложению.
Идем через комнаты к двойной двери. В какой-то момент он
останавливается в нерешительности и оглядывается. Потом открывает
дверь. За ней огромная спальня. Все укрыто толстым слоем пыли. На полу
следы двух пар ног. Локк приходит сюда, но не часто.
— В гардеробе платья моей матери. Возьми что понравится, —
предлагает он и берет меня за руку.
Оглядывая эту нетронутую комнату в самом сердце дома, я понимаю
его горе, понимаю, почему он так долго держал ее под замком. И рада, что
допущена сюда. Будь у меня комната с мамиными вещами, я, может быть,
никому бы ее не открыла. И, возможно, сама бы не осмелилась войти.
Локк открывает один из шкафов. Многие вещи попорчены молью, но
представить, какими они были, совсем нетрудно: юбка, украшенная
зернышками граната: другая, за которой, как за занавесом, прячутся
механические игрушки. Еще одна расшита силуэтами танцующих фавнов.
Я восхищалась платьями Орианы, элегантными и роскошными, но эти
пробуждают во мне прямо-таки неутолимое желание иметь такие же. Жаль,
мне не довелось увидеть мать Локка в одном из этих нарядов. Мне почему-
то кажется, что она была смешливая.
— Ничего подобного я еще не видела. Ты действительно хочешь,
чтобы я надела такое?
Он проводит ладонью по рукаву.
— По-моему, они немного обветшали.
— Нет. Мне нравятся.
То, что с фавнами, пострадало меньше других. Я смахиваю с него
пыль и переодеваюсь за старинным экраном. Платье из разряда тех, надеть
которое без помощи Таттерфелл было бы затруднительно. Что делать с
волосами, я не знаю, а потому временно оставляю их как есть —
заплетенными в корону вокруг головы. Я протираю рукой серебряное
зеркало, вижу себя в платье умершей матери Локка, и по спине пробегает
дрожь.

Зачем я здесь? Не знаю. Каковы намерения Локка? В них я тоже не
уверена. И когда Локк пытается надеть на меня украшения своей матери, я
отказываюсь от них.
— Идем в сад. — Не хочу больше оставаться в этой пустой,
отзывающейся эхом комнате.
Он убирает длинное изумрудное ожерелье, и мы идем к выходу. У
порога я оглядываюсь и смотрю на шкаф с рассыпающейся одеждой.
Несмотря на одолевающее меня беспокойство, не могу не дать воли
воображению: интересно, каково было бы стать хозяйкой такого дома?
Представляю принца Дайна с короной на голове. Представляю моих
одноклассников за длинным столом — тем самым, на котором мы с Локком
целовались. Они пьют светло-зеленое вино и делают вид, что никогда и не
пытались меня убить. Локк держит в руке мою руку.
И я шпионю за ними всеми — во имя короля.
Лабиринт из живой изгороди высотой в рост огра. Плотные и
блестящие, темно-зеленые листья. Похоже, компания Кардана собирается
здесь частенько. Когда мы с Локком, немного опоздав, выходим из дома, до
меня из центра лабиринта доносится их смех.
В воздухе витает аромат соснового ликера. В свете факелов все
отбрасывает длинные тени и окрашивается в красное. Мои шаги неспешны.
Опустив руку в карман заимствованного платья, касаюсь ножа, лезвие
которого еще испачкано кровью Валериана, и чего-то еще, оставленного,
должно быть, много лет назад матерью Локка. Достаю и вижу простенькую
безделушку — золотой желудь. На украшение не похоже — нет цепочки, а
служить какой-то иной цели, кроме как радовать глаз своей милой
красотой, он не может. По крайней мере я такой цели представить не могу и
опускаю находку в карман.
Взявшись за руки, мы идем по лабиринту. Поворотов, изгибов, похоже,
не так уж много. На случай, если придется выходить одной, стараюсь
составить мысленную карту. Простота его не добавляет уверенности, а,
скорее, смущает. В мире фейри простых вещей не так уж много. Дома
сейчас заканчивается подготовка к обеду. Без меня. Тарин, наверно,
рассказывает Виви, что я ушла куда-то с Локком. Мадок будет хмуриться и
раздраженно резать мясо, недовольный тем, что я пропускаю занятие.
Что ж, переживала и кое-что похуже.
В центре лабиринта дудка выводит озорную, буйную мелодию. В
воздухе порхают лепестки белых роз. Компания собралась, гости едят и
пьют за длинным банкетным столом, заставленным главным образом
выпивкой: наливками, в которых плавают корни мандрагоры, сливовым

вином, ликерами с добавкой лугового клевера и бутылки с золотистым
«невермор».
Кардан в расстегнутой белой рубашке лежит, откинув голову, на
одеяле. Вечер только начался, а принц уже пьян. Какая-то рогатая,
незнакомая мне девушка целует его в горло, а другая, с волосами цвета
нарцисса, впилась губами в икру над верхом сапога.
Валериана не видно, и я облегченно выдыхаю. Надеюсь, он остался
дома залечивать полученную рану.
Локк приносит мне ликера, и я из вежливости пригубливаю
обжигающий напиток. И тут же закашливаюсь. Кардан поворачивается и
смотрит на меня из-под полуопущенных век. Я вижу влажный блеск глаз.
Девушка целует его в губы и просовывает руку под полу гофрированной
рубашки, но он продолжает наблюдать за мной.
Щеки теплеют. Я отвожу взгляд и тут же злюсь на себя — еще
вообразит, будто смутил меня. Любит устраивать спектакль с собой в
главной роли.
— Вижу, член Круга червей почтил нас сегодня своим присутствием.
— На Никасии платье со всеми цветами заката. Она смотрит на меня. — Но
который из них?
— Тот, который тебе не нравится, — говорю я, делая вид, что не
замечаю издевки в ее тоне.
Мой ответ вызывает у нее взрыв пронзительного фальшивого смеха.
— О, ты бы удивилась, узнав, какие чувства испытывают некоторые из
нас в отношении вас обоих.
— Я обещал тебе развлечения получше этого, — сдержанно говорит
Локк, беря меня за локоть и увлекая к столу пониже, вокруг которого
разбросаны в беспорядке подушки. Я благодарна ему за этот жест, но в
последний момент, не удержавшись, оборачиваюсь и одариваю Никасию
враждебным взглядом. Потом, воспользовавшись тем, что Локк на секунду
отвернулся, выплескиваю свой напиток в траву. Дудочник умолкает, и его
место занимает обнаженный мальчик, с ног до головы покрытый сияющей
золотой краской. Взяв лиру, он заводит непристойную песню о разбитых
сердцах: «О леди, ты прекрасна! О леди, ты опасна! О как же я скучаю по
шалостям твоим. По волосам скучаю. И по глазам скучаю. И таю, умираю
по бедрам твоим!»
Перед костром Локк снова целует меня. Видеть это могут многие, но
смотрят ли — не знаю. Не знаю, потому что в этот самый момент я крепко-
накрепко зажмуриваю глаза.

жүктеу/скачать 1,34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: