Жестокий принц

сделать со мной что угодно. Все, что угодно. Даже Мадок не в состоянии
защитить меня. И я не только ослушалась его, но и продемонстрировала
верность чему-то совершенно чуждому принцу. Я помогла смертной
девушке. Я сама повела себя как смертная.
Прикусываю губу, чтобы не поддаться слабости и не молить о
прощении. Я не могу позволить себе говорить.
— Рана оказалась не такая опасная, какой могла оказаться, но будь
лезвие подлиннее, удар стал бы смертельным. И не думай, я знаю, что
именно такой удар ты и готовила.
Ошеломленная этим заявлением, я вскидываю голову. Вот так
сюрприз! Несколько неловких для обоих секунд мы смотрим друг на друга.
Глядя в его серебристо-серые глаза, я вижу нахмуренный лоб и глубокие,
недовольные морщины. Я отмечаю это все, чтобы не думать о том, как едва
не призналась в преступлении большем, чем то, о котором он узнал.
— Ну? — Дайн первым нарушает молчание.
— Он хотел заколдовать меня чарами и заставить спрыгнуть с башни.
— Значит, теперь он знает, что ты неуязвима для чар. Все хуже и хуже.
— Принц выходит из-за стола. — Ты — мое творение, Джуд Дуарте. Ты
будешь наносить удары, только когда я прикажу. Во всех остальных
случаях воздерживайся от любых действий. Понятно?
— Нет, — машинально отвечаю я. Это же нелепость. — Мне что же,
нужно было уступить? Даже во вред себе?
Дайн зол, но был бы в ярости, если бы знал, что я натворила вчера.
Он бросает на стол кинжал.
— Подними.
Я ощущаю давление чар. Пальцы сжимают рукоять кинжала. Меня
словно окутывает какая-то дымка. Я знаю и в то же время не знаю, что
делаю.
— Через секунду я попрошу тебя проткнуть кинжалом руку. Хочу,
чтобы ты вспомнила, где у тебя кости и вены. Хочу, чтобы ты проткнула
руку с наименьшим ущербом для себя.
Голос убаюкивает, навевает сонливость, гипнотизирует, но пульс все
равно ускоряется.
Наперекор собственной воле нацеливаю острие и мягко прижимаю его
к коже. Я готова.
Ненавижу Дайна, но готова. Ненавижу его и ненавижу себя.
— Бей, — говорит он, и в тот же миг чары отпускают. Я делаю шаг
назад. Я снова контролирую себя, даже держа в руке кинжал. Принц
хотел...

— Не огорчай меня, — говорит Дайн.
Я вдруг понимаю, что не получила помилование. Он снял чары не
потому, что хочет пощадить меня. Он может в любой момент снова
воспользоваться магией, но не станет это делать, потому что ему нужно,
чтобы я сама, по своей воле, проткнула себе руку. Ему нужны
доказательства моей преданности — кровь и кости. Я колеблюсь. Еще бы
нет.
Это же абсурдно. И ужасно. Отвратительно. Так преданность не
выказывают. Это какая-то бессмыслица. Полная чушь.
— Джуд? — Не могу понять, что он хочет: чтобы я прошла испытание
или чтобы провалила. Представляю Софи, лежащую на дне моря с
камешками в карманах. Представляю довольное лицо Валериана в тот
момент, когда он приказал мне прыгнуть с башни. Представляю глаза
Кардана, приглашающие меня бросить ему вызов.
Я старалась быть лучше их и проиграла.
Кем я стану, если меня не будут трогать ни смерть, ни боль, ни все
остальное? Если отступлюсь от всего и всех?
Вместо того чтобы бояться, я могла бы стать той, которую боятся.
Не спуская с него глаз, вонзаю клинок в руку. Боль накатывает волной,
которая поднимается выше и выше, но не опадает. В горле рождается, но
там и остается низкий, глухой стон. Я, может быть, не заслуживаю
наказания за это, но наказания вообще заслуживаю.
На лице Дайна странное, отсутствующее выражение. Он делает шаг
назад, от меня, словно я не просто исполнила приказ, но и сама совершила
нечто шокирующее. Откашливается.
— Не раскрывай свое владение кинжалом. Не раскрывай свою власть
над чарами. Не демонстрируй все, что ты умеешь. Выказывай силу через
бессилие. Вот что мне нужно от тебя.
— Да, — выдыхаю я и вытаскиваю лезвие. Кровь стекает на стол
Мадока, и ее больше, чем я ожидала. Все вокруг вдруг начинает кружиться.
— Вытри, — коротко, сквозь зубы, бросает Дайн. Удивление на его
лице сменяется чем-то другим.
Вытереть стол нечем, кроме как краем кофты.
— А теперь дай руку. — Я неохотно подчиняюсь, но он бережно берет
ее и оборачивает зеленой тряпицей, которую достает из кармана. Пытаюсь
пошевелить пальцами и едва не теряю сознание от острой боли. Ткань
повязки быстро темнеет, пропитываясь кровью. — Когда я уйду,
отправляйся на кухню и обложи рану мхом.
Я снова молча киваю, не надеясь, что смогу облечь мысли в слова.

Стоять становится все труднее, но я смыкаю колени и цепляюсь взглядом за
красную щербину, оставленную на столе острием кинжала.
Дверь кабинета открывается, застигая врасплох нас обоих. Дайн
роняет мою руку, и я сую ее в карман, покачнувшись от боли. На пороге
стоит Ориана, с деревянным подносом, на котором поместились
дымящийся чайник и три глиняные чашки. Сейчас на ней домашнее платье
цвета незрелой хурмы.
— Принц Дайн. — Она изящно кланяется гостю. — Слуги сказали, что
вы уединились с Джуд, и я подумала, что они ошиблись. Приближается
коронация, и ваше время слишком ценно, чтобы тратить его на глупую
девчонку. Вы оказываете ей слишком большую честь, и, несомненно, ваше
внимание излишне.
— Несомненно, — скалится Дайн. — Я и не заметил, что задержался.
— Пока вы еще с нами, выпейте чаю. — Она ставит поднос на стол. —
И мы могли бы поговорить. Все вместе. Если Джуд как-то оскорбила вас...
— Извините, — бесцеремонно перебивает он. — Вы напомнили мне о
моих обязанностях, так что я незамедлительно приступлю к их
исполнению.
Принц проходит мимо Орианы, но, прежде чем выйти, оглядывается и
смотрит на меня. Пройдено испытание или нет, так и остается загадкой. В
любом случае он уже не доверяет мне так, как доверял до самого
последнего времени. Ну да ладно. Я тоже не очень-то ему доверяю.
Поворачиваюсь к Ориане.
— Спасибо. — Меня колотит. На этот раз — надо же! — она
воздерживается от своей обычной критики. Вообще ничего не говорит,
только касается пальцами моих плеч. Я прислоняюсь к ней, и в нос бьет
запах вербены. Закрываю глаза и втягиваю знакомый аромат. Мне плохо. Я
в отчаянии и приму любое утешение.
О занятиях даже не думаю и, дрожа с головы до ног, отправляюсь к
себе в комнату и залезаю в постель. Таттерфелл мимоходом поглаживает
меня по голове, как будто я сонная кошка, и возвращается к сортировке
моих нарядов. К вечеру должны принести мое новое платье, а сама
церемония коронации состоится послезавтра. После провозглашения Дайна
королем начнется месяц празднеств, гуляний и попоек. За это время
исчахнет и родится заново луна.
Рука болит так сильно, что я даже мох на рану не кладу — боюсь
потревожить. Просто держу ее у груди и баюкаю. Боль обретает
собственный 
пульсирующий 
ритм, 
становится 
вторым, 
рваным
сердцебиением. Подвигнуть себя на какую-то активность не могу, поэтому

лишь лежу и жду, когда она отступит. В голове носятся по кругу мысли.
Лорды, леди и ленники, правящие дальними дворами, уже прибывают,
чтобы засвидетельствовать свое почтение новому Королю. Темные дворы и
Светлые дворы, Свободные и Дикие. Подданные Верховного Короля
дворов, с которыми заключено перемирие, пусть даже неустойчивое.
Присутствовать будет даже Двор Подводного мира. Многие принесут
клятву верности новому Королю в обмен на его мудрость и защиту,
пообещают защищать его и, если потребуется, отомстить за него. А потом
выкажут свое уважение неуемными гуляньями.
Мне полагается праздновать вместе со всеми. Танцевать, есть, пить,
драться — и так целый месяц.
Чтобы подготовиться к такому испытанию, нужно почистить,
погладить и освежить каждое платье. Таттерфелл пришивает новые,
сделанные из сосновых чешуек манжеты к обтрепавшимся рукавам.
Небольшие дырочки на юбках закрываются вышивкой в форме листьев или
гранатов, а в одном случае прыгающей лисой. Десятки пар уже починенной
кожаной обуви стоят наготове с тем расчетом, что я, предаваясь безумным
пляскам, буду менять их каждый вечер.
По крайней мере есть с кем танцевать — с Локком. Пытаясь отвлечься
от боли в руке, вспоминаю его янтарные глаза.
Таттерфелл снует по комнате, а я закрываю глаза и проваливаюсь в
странный, рваный сон. Просыпаюсь глубокой ночью, вся в поту. Слезы
высохли, паника и боль улеглись, и меня окутывает покой. Раненая рука
напоминает о себе глухой пульсацией. Таттерфелл ушла. В изножье кровати
сидит Виви, и в ее кошачьих глазах лунный блеск и зеленоватое сияние
шартреза.
— Пришла посмотреть, в порядке ли ты. Конечно, нет.
Опираясь на одну руку, заставляю себя подняться.
— Извини за то, о чем попросила. Не надо было. Заставила тебя
рисковать.
— Я — твоя старшая сестра. И ты вовсе не обязана защищать меня от
моих же собственных решений.
После падения Софи мы с Виви до самого рассвета ныряли в черную,
ледяную воду, пытались найти девушку, звали ее, пока не охрипли.
— И все-таки...
— И все-таки, — жестким эхом повторяет она. — Я хотела помочь.
Хотела помочь той девушке.
— Жаль, не получилось... — Слова застревают у меня в горле.
Вивьен пожимает плечами, и этот жест напоминает мне о том, что мы,

пусть и сестры, во многих отношениях разные.
— Ты приняла очень смелое решение. Гордись этим. Смелым может
быть не каждый. Мне самой иногда смелости не хватает.
— Ты о чем? «Не говорите Хизер, что на самом деле происходит», —
передразниваю ее.
Виви строит гримасу, но и улыбается — ей приятно, что я перевела
разговор на менее опасную тему, от погибшей смертной девушки к другой,
ее подруге, тоже смертной.
— Несколько дней назад Хизер стала водить пальцем по моему уху. Я
подумала, что она хочет спросить о чем-то, но она только сказала, что оно у
меня стильное. Оказывается, есть люди, которые отрезают уши, делают их
заостренными, а потом пришивают.
Ничего удивительного. Я понимаю желание иметь уши, как у нее, и
даже завидовала сестре — вот бы и мне такие, торчком, с легким пушком.
Умалчиваю я о другом: никто, потрогавший их, не поверит, что над ними
потрудился кто-то, кроме природы. Хизер обманывает — либо Виви, либо
себя саму.
— Не хочу, чтобы она боялась меня.
Думаю о Софи и уверена, что сестра тоже думает о ней, о набитых
камешками карманах. Софи лежит на морском дне. Может быть, эта смерть
все же подействовала на мою сестру сильнее, чем она хочет показать?
Снизу доносится голос Тарин.
— Принесли! Наши платья! Идите смотреть!
Виви соскакивает с кровати и улыбается мне.
По крайней мере у нас было приключение.
И скоро будет еще одно. Жду, пока она выйдет — надо надеть
перчатку, чтобы скрыть рану, — и следую за ней по лестнице.
Платья уже лежат на трех стульях и диване в гостиной Орианы. Мадок
терпеливо 
выслушивает 
неумеренные 
комплименты 
супруги,
восторгающейся идеальным качеством шитья. Ее бальное в точности
повторяет розовый цвет ее глаз с постепенным переходом в красный и
выглядит так, словно пошито из огромных лепестков, вытянувшихся в
длинный шлейф.
У Тарин шикарная ткань, а крой корсажа идеален.
Между этими двумя лежат симпатичный костюмчик Оука и камзол с
накидкой Мадока в его любимом цвете засохшей крови.
Виви поднимает свое серебристо-серое платье и улыбается мне.
А вот и мое. Поднимаю его, и Тарин ахает.
— Ты не это заказывала! — говорит она обвинительным тоном, как

будто я намеренно и тайком в чем-то ее обманула.
Действительно, бальное платье у меня в руках совсем не то, что
предлагала Брамблвефт. Оно совсем другое и чем-то напоминает
изумительные, безумные наряды из гардероба матери Локка. Белое у горла,
платье понемногу темнеет, переходя к голубому и индиго в самом низу. На
этом фоне четко выделяются вышитые силуэты деревьев, похожие на то,
что я вижу на закате за моим окном. Швея даже пришила крохотные
кристаллические бусинки, представляющие звезды.
Такое платье я не могла даже представить, и оно настолько прекрасно,
что, глядя на него, я на мгновение замираю и не могу думать ни о чем,
кроме этой красоты.
— Оно... оно, кажется, не мое, — бормочу я. — Тарин права. Это не
совсем то, что было на эскизе.
— И все равно миленькое, — утешительно, словно я чем-то
расстроена, говорит Ориана. — А еще на нем твое имя.
В душе я рада, что никто не пытается отнять платье. Не знаю, почему
оно попало ко мне, но если я смогу в него влезть, то несомненно надену.
Мадок поднимает брови.
— Мы все произведем прекрасное впечатление.
Проходя мимо, он треплет меня по голове. В такие мгновения почти
можно убедить себя в том, что нас не разделяет река пролитой крови.
Ориана хлопает в ладоши.
— Девочки, подойдите сюда, пожалуйста. Помогите мне.
Озадаченные, мы обступаем диван и ждем.
— Завтра вы окажетесь среди гостей из многих разных дворов. Вы
находитесь под защитой Мадока, но большинство присутствующих ничего
об этом не знает. Будьте осторожны, не позволяйте соблазнить вас
предложениями заключить сделку
и не давайте обещаний, которые могут быть использованы против вас.
А самое главное, не допускайте оскорблений, которые могут послужить
поводом для злоупотребления гостеприимством. Не ведите себя
безрассудно, чтобы не оказаться в чьей-либо власти.
— Безрассудно мы никогда себя не ведем, — уверенно говорит Тарин,
что является вопиющей и неприкрытой ложью.
Ориана отвечает болезненной гримасой.
— Я бы удержала вас от пирушек и прочих увеселений, но Мадок
особо настаивает на вашем в нем участии. Так что следуйте моему совету.
Будьте осторожны, и, возможно, вы даже получите от этого удовольствие.
Этого и следовало ожидать — еще одна лекция об осторожности. Если

она не верит, что мы сможем достойно вести себя на пирушке, то о
коронации и говорить нечего.
Все поднимаются, и каждая из нас, проходя мимо Орианы,
удостаивается поцелуя — ее холодные губы прижимаются к нашим щекам.
Мне достается последний.
— Не стремись подняться выше своего положения, — негромко
напутствует она меня.
Я не сразу соображаю, что она имеет в виду, но потом до меня доходит.
Вот ужас. После всего случившегося сегодня Ориана думает, что я —
любовница принца Дайна.
— И мыслей таких нет, — выпаливаю я. Кардан, конечно, сказал бы,
что у меня все выше моего положения. 
Ориана берет меня за руку, и на ее лице написано сожаление.
— Я лишь думаю о твоем будущем, — мягко и тихо говорит она. —
Приближенные к трону редко бывают по-настоящему близки к кому-то. У
смертной девушки союзников еще меньше.
Я киваю, как будто принимаю к сведению ее мудрый совет. Раз уж она
мне не верит, то самое легкое ладить с ней и соглашаться. Полагаю, в ее
версии смысла больше, чем в правде — что Дайн выбрал меня в команду
его шпионов и воров.
Заметив что-то в выражении моего лица, Ориана хватает меня за обе
руки. Прикосновение к ране отдается болью, и я морщусь.
— До того, как стать женой Мадока, я была супругой Короля Элдреда.
Послушай, Джуд. Быть супругой Короля дело нелегкое. Опасность всегда
рядом. И ты всегда пешка.
Шокированная признанием, я таращусь на нее. Меня никогда не
интересовала ее жизнь до нашего появления в семье. И вот теперь опасения
Орианы за нас приобретают иной смысл: она привыкла играть по
совершенно другим правилам.
Ощущение такое, будто пол качнулся под ногами. А ведь я не знаю эту
женщину, которая стоит сейчас передо мной, не знаю, какие испытания
выпали на ее долю до того, как она попала в этот дом, не знаю даже, как
случилось, что она стала женой Мадока. Любила ли она его или вышла
замуж по расчету, чтобы обеспечить себе защиту?
— Я не знала. — Звучит, конечно, глупо.
— У меня не было детей от Элдреда. Но у другой это почти
получилось. После ее смерти ходили слухи, что, мол, ее отравил кто-то из
принцев, чтобы избежать соперничества за престол. — Ориана
внимательно наблюдает за мной своими розовыми глазами. Вероятно, речь

идет о Лириопе. — Ты вовсе не обязана верить мне. Слухов много, и все
они ужасны. Когда в одном месте концентрируется огромная власть, за нее
всегда идет борьба. Если двор не упивается ядом, то исходит желчью. Не
думаю, что тебе подходит такое место.
— Почему вы так считаете? — Последняя реплика цепляет за живое
— почти то же самое сказал Мадок, когда решил, что я не гожусь в рыцари.
— Может, мне-то как раз и подходит.
Ориана снова касается пальцами моего лица, убирает назад волосы.
Вроде жест нежности, но у нее он оценивающий.
— Должно быть, он очень любил вашу мать. Он без ума от вас. На его
месте я бы давным-давно отослала вас назад.
Кто бы сомневался.
— Если ты, невзирая на мое предупреждение, свяжешься с принцем
Даином и если он сделает тебе ребенка, своего наследника, не говори об
этом никому, пока не скажешь мне. Поклянись могилой матери.
Я чувствую ее руку на моей шее, ее ногти на коже и мигаю.
— Никому. Понятно?
— Обещаю. — Ну уж эту-то клятву я выполню без труда. Нужно
только добавить серьезности, чтобы она поверила. — Серьезно. Я обещаю.
Ориана убирает руку.
— Можешь идти. Отдохни хорошенько. Когда встанешь, до коронации
будет уже всего ничего, а потом времени на отдых останется мало.
Делаю реверанс и выхожу.
В холле ждет Тарин. Сидит на скамеечке, украшенной резными
свернувшимися змеями, и качает ногами. Когда дверь закрывается, она
поднимает голову.
— Что это с ней?
Чувства смешались, и я пытаюсь отодвинуть весь этот комок.
— Ты знала, что она была когда-то женой Верховного Короля?
Брови у Тарин подскакивают.
— Нет. Это она тебе сказала?
— Да. — Я думаю о матери Локка и поющей птичке в золотом желуде,
об Элдреде, сидящем на троне со склоненной под тяжестью короны
головой. Представить его с любовницей трудно, да и сколько их должно
быть, чтобы иметь столько детей. Для фейри их количество просто
неестественно. А может быть, у меня просто слабое воображение.
— Ха. — Выражение на лице у моей сестры говорит о том, что у нее с
воображением тоже не все в порядке. Она недоуменно хмурится, потом
вроде бы вспоминает, о чем хотела меня спросить.

— Ты знаешь, зачем сюда приходил принц Балекин?
— Он был здесь? — Большего удивления я изобразить бы не смогла.
— В доме?
Тарин кивает.
— Приехал с Мадоком, и они несколько часов провели в его кабинете.
Интересно. Значит, они прибыли уже после отъезда принца Дайна.
Надеюсь, принц Балекин не услышал об исчезновении служанки. Боль
пронзает руку каждый раз, когда я шевелю ею, но сейчас хорошо уже то,
что она вообще шевелится. Еще одного наказания можно и не выдержать.
И тем не менее Мадок вовсе не казался сердитым, когда принесли
платья. Он был таким же, как всегда, даже довольным. Может, они с
Балекином разговаривали о чем-то другом.
— Странно. — Я не могу рассказать сестре о Софи, не признавшись,
что служу Дайну, а раскрывать эту тайну мне запрещено. Хорошо, что до
коронации рукой подать, а после нее все будет по-другому.
Поздно вечером лежу на кровати в одежде, жду Призрака, дремлю.
Пропущено уже два занятия: первое — из-за вечеринки у Локка, второе —
из-за Софи. Если он придет, то определенно не в лучшем настроении.
Выбрасываю все постороннее из головы и сосредотачиваюсь на
отдыхе. Вдох — выдох.
Когда я только попала в Фейриленд, у меня возникли проблемы со
сном. Логично предположить, что должны были быть кошмары, но
последних я почти не помню. Мои сны старались конкурировать с ужасом
реальной жизни. Я не могла успокоиться так, чтобы отдохнуть. Всю ночь и
все утро я ворочалась и металась, слушая, как рвется из груди сердце, а
когда, далеко за полдень, засыпала, остальные фейри еще только
поднимались. Словно беспокойный призрак, я слонялась по пустым
коридорам, листала старинные книги, переставляла на доске фигурки из
«Лисы и гусей», делала тосты с сыром на кухне и таращилась на
пропитанный кровью берет Мадока, как будто в его складках крылись
ответы на все вопросы вселенной. Обычно меня находил один из
работавших здесь домовых, Нелл Утер. Он отводил меня в мою комнату,
говорил, что если я не могу спать, то должна по крайней мере лежать с
закрытыми глазами. Тогда, если уж мозг не знает покоя, отдохнет по
крайней мере тело.
Так, с закрытыми глазами, я и лежу, когда с балкона доносится шорох.
Поворачиваюсь, ожидая увидеть Призрака, и уже хочу подразнить его —
мол, ходить бесшумно разучился, — но вдруг понимаю, что гость,
пытающийся открыть дверь, вовсе не Призрак, а Валериан, и в руке у него

длинный нож, а на губах злобная ухмылка.
— Что... — Я кое-как сажусь. — Что ты здесь делаешь? — ловлю себя
на том, что говорю шепотом, словно боюсь, как бы его не обнаружили
здесь. — Почему ты здесь?
«Ты — мое творение, Джуд Дуарте. Ты будешь наносить удары, только
когда я прикажу. Во всех остальных случаях воздерживайся от любых
действий».
По крайней мере принц Дайн не пользовался чарами, чтобы заставить
меня подчиниться тем приказам.
— А почему бы мне не быть здесь? — спрашивает Валериан, подходя
ближе. От него пахнет подъельником и жжеными волосами, а на щеке
видна полоска золотистой пыли. Не знаю, где он был и откуда пришел, но у
меня такое впечатление, что он нетрезв.
— Это мой дом. — Я приготовилась к тренировке с Призраком,
поэтому у меня при себе два ножа: один в сапоге, другой на поясе, но,
помня приказание Дайна и не желая расстраивать его еще больше, я не
достаю ни один, ни другой. Присутствие Валериана здесь, в моей комнате,
ставит меня в неловкое положение.
Он подходит к кровати. Нож держит более или менее правильно, но
видно, что опыт практического владения у него невелик. Валериан не
генеральский сын.
— Это не твой дом, — возражает он дрожащим от злости голосом.
— Если ты действуешь по указке Кардана, то тебе стоит подумать как
следует о ваших отношениях. — Теперь мне уже страшно, но голос
благодаря какому-то чуду звучит ровно и спокойно. — В холле стражи, и,
если я закричу, они поднимутся сюда. У них большие и острые мечи.
Огромные. Кардан подставляет тебя.
«Выказывай силу через бессилие».
Мои слова, похоже, не доходят до него. Глаза безумные, покрасневшие,
внимание рассеяно.
— Знаешь, что он сказал, когда узнал, что ты меня ударила? Сказал,
что я заслужил большего.
Невозможно. Валериан, должно быть, ослышался, неправильно его
понял. Кардан, наверно, просто смеялся над ним.
— А чего ты ожидал? — спрашиваю я, старательно пряча удивление.
— Не знаю, заметил ты или нет, но твой приятель — настоящий псих.
Если раньше Валериан не был уверен, что хочет атаковать, то сейчас с
сомнениями покончено. Он прыгает и с силой вонзает нож в матрас, а я
скатываюсь на пол с другой стороны кровати и тут же вскакиваю.

Валериан вырывает нож из матраса, и в воздух взлетают и медленно,
словно хлопья снега, опускаются гусиные перышки. Он тоже поднимается,
и я достаю свой нож.
«Не раскрывай свое владение кинжалом. Не раскрывай свою власть
над чарами. Не демонстрируй всеу что ты умеешь».
О чем Дайн не знал, так это о моем умении выводить людей из себя.
Валериан снова наступает. Он пьян и вне себя от бешенства да и
обучен плохо, но у него врожденные кошачьи рефлексы и высокий рост, что
дает ему определенное преимущество. Сердце стучит все сильнее. Я
понимаю, что надо позвать на помощь. Закричать.
Открываю рот, и Валериан бросается на меня. Крик вылетает шумным
выдохом. Я теряю равновесие, грохаюсь плечом на пол и откатываюсь в
сторону.
Отточенный до автоматизма рефлекс срабатывает, несмотря даже на
то, что он застиг меня врасплох. Я выбрасываю ногу, бью в руку, и нож
отлетает в сторону.
— Хорошо, — говорю я, как будто уговариваю нас обоих успокоиться.
— Хорошо.
Мой противник не позволяет себе даже малейшей паузы. Валериана не
останавливает ни то, что я отразила уже две атаки и обезоружила его, ни то,
что раньше ранила ножом в бок. Теперь его цель — схватить меня за горло.
Ногти впиваются в кожу, и я вспоминаю, как он заталкивал мне в рот
эльфийский фрукт, как мякоть расползалась по зубам, как я захлебывалась
сладким нектаром и, опьяненная, не понимала, что умираю. Валериан хотел
наблюдать. Видеть, как я пытаюсь бороться, как хватаю ртом воздух. Я
заглядываю в его глаза — там то же, что и тогда, выражение.
«Ты — пустое место. Тебя все равно что нет. Твоя единственная цель
— наплодить как можно больше себе подобных и умереть бессмысленной и
мучительной смертью».
В отношении меня он ошибается. Я сделаю все, чтобы моя жизнь,
пусть и короткая в его понимании, как жизнь бабочки-однодневки, прошла
не впустую.
Я не буду бояться их неодобрения, его или принца Дайна. Если нельзя
стать лучше их, стану намного хуже.
Его пальцы уже сжимают мое горло, и в глазах, на границе поля
зрения, начинает темнеть, но я спокойна и бью, лишь убедившись, что
попаду, куда нужно. Вгоняю нож в грудь. В самое сердце.
Валериан скатывается с меня на пол. В горле у него клокочет, и я
успеваю схватить несколько глотков воздуха. Он пытается подняться,

покачивается и падает на колени. Смотрю на него затуманенными глазами
и вижу торчащую из груди рукоятку. Красный бархат камзола темнеет,
пропитываясь кровью.
Он тянется к ножу, словно хочет вытащить его.
— Не надо, — машинально предупреждаю я, потому что всякое
движение только усугубляет положение.
Шарю рукой вокруг себя, ищу что-нибудь, чтобы остановить
кровотечение, и натыкаюсь на брошенную нижнюю юбку. Валериан
клонится набок, пытается отодвинуться от меня и, хотя глаза у него почти
закрываются, усмехается.
— Позволь мне... — начинаю я.
— Проклинаю тебя, — шепчет он. — Проклинаю тебя. Трижды тебя
проклинаю. Раз уж ты убила меня, пусть твои руки всегда будут запятнаны
кровью. Пусть смерть будет единственным твоим спутником. Пусть... —
Его обрывает приступ кашля, а когда обрывается и кашель, он уже не
шевелится. Глаза застывают под полуопущенными веками, но свет в них
гаснет.
Моя раненая рука взлетает ко рту в ужасе от проклятия, словно чтобы
остановить крик. Но я не кричу. Не кричала, когда он пришел, и не
собираюсь кричать теперь, когда причин звать на помощь уже нет.
Минуты летят одна за другой. Я сижу возле Валериана, смотрю, как
бледнеет лицо, к которому уже не приливает кровь. Как синеют губы. Он
умер так же, как умирают смертные, хотя его самого это бы оскорбило.
Возможно, если бы не я, он прожил бы тысячу лет.
Разболелась рука. Должно быть, потревожила ее в пылу схватки.
Оглядываюсь и ловлю в зеркале, на другой стороне комнаты, свое
отражение: девушка с взъерошенными волосами и лихорадочно
блестящими глазами и растекающаяся у ее ног лужа крови.
Призрак вот-вот придет. Уж он-то наверняка знает, что делать с
мертвецом. Наверняка и сам убивал. Но принц Дайн уже злится на меня за
то, что я ранила сына почтенного члена его Двора. Убийство того же юнца
перед самой коронацией приятной новостью не станет. И меньше всего мне
нужно, чтобы об этом проведала команда Двора теней.
Нет, спрятать тело должна я сама.
В надежде на озарение пробегаю взглядом по комнате, но
единственное место, где можно на какое-то время спрятать труп, это под
кроватью.
Расстилаю рядом с убитым свою сорочку и перекатываю тело на нее.
Меня немного подташнивает. Валериан еще не остыл. Тем не менее тащу

его к кровати и запихиваю под нее вместе с сорочкой — сначала руками, а
потом и ногами.
На полу остается только пятно крови. Беру кувшин с водой, поливаю
на деревянные половицы и брызгаю себе на лицо. Когда заканчиваю,
дрожит уже и здоровая рука. От слабости опускаюсь на пол.
Мне нехорошо.
Мне плохо.
Очень плохо.
Но когда на балконе появляется Призрак, то ничего подозрительного
он не замечает, и это самое главное.

жүктеу/скачать 1,34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: