сделал это не нарочно, по крайней мере он так и не понял, почему не
должен был так поступать. Никаких защитных чар на мне не было, потому
что я только-только вышла из ванны. Оук не хотел спать и попросил меня
поиграть с ним в куклы, и мы стали играть. Он приказал мне играть с ним в
догонялки, и мы носились по залам. Потом заставил меня шлепать себя по
щекам, и это
было так весело. Через несколько часов на нас наткнулась
Таттерфелл и, увидев мои красные щеки и слезы в глазах, побежала за
Орианой. Еще через несколько недель хихикающий Оук пытался заставить
меня таскать для него сладости, поднимать его над головой или плевать на
обеденный стол. И хотя ничего из этого не сработало, поскольку со времен
его первой шалости я постоянно носила на шее нитку ягод рябины,
понадобилось несколько месяцев, прежде чем у меня пропало желание
стукнуть его об пол. За эту сдержанность Ориана так меня и не простила,
посчитав, что, не поквитавшись за обиду тогда, я лишь отложила месть на
потом.
Вот почему я не люблю эти истории: они показывают мою уязвимость.
Как бы осторожна я ни была, рано или поздно я совершу еще одну ошибку.
Я слабая. Я хрупкая. Я смертная.
И вот это я ненавижу больше всего.
Если даже, каким-то чудом, я превзойду их, я никогда не стану одной
из них.