К ПРОБЛЕМЕ ТОЛКОВАНИЯ ЖЕНСКИХ ОБРАЗОВ

Вестник КазНУ. Серия филологическая, №6 (130). 2010 
 
203
Акакиевичу пойти к частному, что он и сделал; а 
иногда  заменяет  собой  галерею  героинь:  дочь 
директора  в  «Записках  сумасшедшего»  совме- 
щает  в  себе – призрак,  видение,  и  галлю- 
цинацию,  мечту  и – главный  предмет  безумия 
героя. 
И  если  большинство  героинь  в  «Петер- 
бургских  повестях»  статичны,  бесцветны  и 
неиндивидуализированы, то в этом-то и вся суть 
их,  их  предназначение,  в  этом  и  является 
писателем  нам  та  идея,  разгадку  которой  он 
ждет  от  читателя.  Именно  таковые  героини  и 
составляют  часть  пространства,  в  которое 
погружается  автор,  они – полноправные  его 
представители. 
Селянки,  провинциалки,  горожанки…  На 
смену  беззаботно-ярмарочному,  трогательно-  и 
завораживающе-романтическому  в  них  при- 
ходят  овеществление  и  окаменение.  Они – 
источник  поклонения  и  проклятия,  носители 
идеала  и  зла,  имя  их  постоянно  на  устах  героя 
или упоминается единожды, они – внесценичны 
или главные на сцене событий, они появляются, 
кажется,  случайно,  но  в  замысле  им  всегда 
отведена своя, особая роль. 
В 1847 г.  в  «Авторской  исповеди» 
Н.В.Гоголь  писал: «Я  никогда  ничего  не 
создавал  в  воображении  и  не  имел  этого 
свойства. У меня только то и выходило хорошо, 
что  взято  было  мной  из  действительности,  из 
данных,  мне  известных…  Чем  более  вещей 
принимал  я  в  соображенье,  тем  у  меня  верней 
выходило созданье» [1, 263].  И доказательством 
тому  может  служить  то,  что,  пожалуй,  нет  ни 
одной  черты,  которую  он  «обошел»  в  женской 
натуре:  своенравие,  капризность,  хитрость, 
покорность,  беззаветность,  нежность,  жизнера- 
достность… Но при этом писатель сохраняет за 
своими созданиями некоторую недосказанность, 
незавершенность,  связывая  их  с  основным 
замыслом произведения. 
В  свою  очередь  такое  их  представление 
может быть истолковано неоднозначно. На наш 
взгляд,  это  связано  прежде  всего  с  тем,  что  в 
большинстве  повестей  речь  идет  не  о  развитии, 
а о раскрытии образов в определенном ракурсе, 
опирающемся  на  соответствующее  время  исто- 
рическое.  Последнее  в  свою  очередь,  связано  с 
соответствующим  уровнем  самосознания  чело- 
века, его понятийным комплексом. 
Автор,  на  примере  именно  женских  пер- 
сонажей,  стремится  смоделировать  взаимообус- 
ловленность  стадий  развития  этого  самого 
понятийного  плана  общества,  пытаясь  выявить 
его логику. 
В  качестве  одного  из  аргументов  приведем 
высказывание  писателя  о  том,  что  «женщина 
средних  веков  является  божеством;  для  нее 
турниры,  для  нее  ломаются  копья,  ее  розовая 
или голубая лента вьется на шлемах и латах; для 
нее суровый рыцарь удерживает страсти так же 
мощно, как арабского скакуна своего» [5, 21]. 
Женщины-героини – реальные  и  ирреаль- 
ные,  одушевленные  и  «неодушевленные», 
красивые,  некрасивые  и  «так  себе»,  старые  и 
молодые,  мужеподобные  и  эфемерные – они 
только  кажутся  ограниченными  рамками  типа, 
но  самый  тип  проходит  долгий  процесс  фор- 
мирования,  во  время  которого  в  сознании 
человека,  по  убеждению  писателя,  нет  одно- 
направленной  целевой  установки,  а  это  при- 
водит  к  возможности  смешения  типов  или  их 
сосуществовании.  Так  можно  объяснить  и 
цикличность  повестей,  и  переход  от  цикла  к 
циклу,  от  образа  к  образу  как  смене  в 
мировосприятии (от младенчества к зрелости). 
Последнее  в  полной  мере  вписывается  в 
эстетический  принцип  писателя,  определенный 
им  еще  в 1832 г.  в  статье,  посвященной  
А.С.Пушкину: «Чем предмет обыкновеннее, тем 
выше нужно быть поэту, чтобы извлечь из него 
необыкновенное  и  чтобы  это  необыкновенное 
было между прочим совершенная истина» [5, 54]. 
В этом плане, нам кажется, можно было бы 
дополнить замечание Г.А.Гуковского о том, что 
«центр  проблемы  Гоголь  пытается  перенести  с 
рассмотрения  человека,  единичности  и  лич- 
ности,  характера  или  личной  морали,  на  рас- 
смотрение  жизни,  общего  процесса  существо- 
вания человека, потока действий, обстоятельств, 
условий бытия человека» [6, 144], сохраняя при 
этом  амбивалентность  как  основу  своей  антро- 
пологии, пусть едва очерченную, подразумевае- 
мую,  но  существующую  всегда  как  право 
выбора.  На  примере  женских  образов  это 
проявляется, тоньше, но определеннее. 
Возможно, что, только учитывая это, можно 
понять  смысл  некоторых  высказываний  писа- 
теля  относительно  женских  образов  в  лите- 
ратуре его времени: «И передо мною показались 
в  эту  минутку  бледными  все  женские  идеалы, 
создаваемые  поэтами:  они  то  же  перед  этой 
истиной,  что  бред  воображенья  перед  полным 
разумом [1, 162], и  рекомендации  писателям-
современникам: «Я  думаю,  что  теперь,  более 
чем когда-либо, нужно нам обнаружить внаружу 
все,  что  ни  есть  внутри  Руси,  чтобы  мы 
почувствовали,  из  какого  множества  разнород- 
ных  начал  состоит  наша  почва,  на  которой  мы 
все стремимся сеять…» [1, 265]. 

ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, №6(130). 2010
 
 
204
Художественное  творчества  Н.В.Гоголя, 
пожалуй,  первого  в  русской  литературе  ХIХ 
века,  теснейшим  образом  связано  с  эписто- 
лярным  и  публицистическим  наследием.  Соз- 
дается  впечатление,  что  каждый  замысел,  идея, 
образ  проходит  тройное  претворение,  получает 
жизнь  в  разных  стилях,  причудливо  пере- 
плетаясь с другими предметами обсуждения, но 
подчиняясь,  однако существующему у  писателя 
правилу, что «всякая вещь просит и ее принять в 
соображенье…» [1, 400]. 
Так в письме к А.О.Смирновой (1847) глав- 
ный  предмет  обсуждения –  читательское  вос- 
приятие, а в подтексте – источники информации 
и  их  роль: «Не  будут  живы  мои  образы,  если  я 
не  сострою  их  из  нашего  материала,  из  нашей 
земли,  так  что  всяк  почувствует,  что  это  из  его 
же  тела  взято.  Тогда  только  он  проснется  и  
тогда  только  может  сделаться  другим  чело- 
веком» [1, 371]. 
А в письме к П.Анненкову, где речь идет о 
жизни  в  Англии,  в  подтексте – о  сложностях 
восприятия  жизни, «несмотря  на  чудовищное 
совмещение  многих  крайностей,  до  такой 
степени  противоположных,  что  если  бы  кто  из 
нас  заговорил  о  них  обоих  вдруг,  могли  бы 
подумать,  что  оратор  хочет  служить  и  богу  и 
черту» [1, 404]. 
Создание  женских  образов  постоянно 
сопровождается  отзывами  о  женщинах,  чаще 
женах,  поскольку  «душа  жены – хранительный 
талисман  для  мужа,  оберегающий  его  от 
нравственной  заразы;  она  есть  сила,  удержи- 
вающая  его  на  прямой  дороге,   проводник, 
возвращающий  его  с  кривой  на  прямую;  и 
наоборот,  душа  жены  может  быть  его  злом  и 
погубить его навеки» [1, 17]. 
Уповая  на  нравственные  начала,  как 
основополагающие  в  добродетели  женщины, 
писатель  остается  до  конца  жизни  уверенным  в 
том,  что  именно  женщина  обладает  теми 
достоинствами,  благодаря  которым  может  из- 
мениться  мир:  красота,  неопозоренное,  неокле- 
ветанное имя, власть чистоты душевной, но при 
этом  он  как  бы  предостерегает: «Красота  жен- 
щины еще тайна» [1, 19]. 
Представлению  Гоголя  о  красоте  и  формах 
ее  воплощения  уделялось  и  продолжает  уде- 
ляться  много  внимания.  Без  сомнения,  его 
можно  отнести  к  числу  первых  писателей,  так 
много  и  разнообразно  представляющих  ее. 
Ограничимся  рассуждениями  одного  из  ис- 
следователей  с  наиболее  традиционной  пози- 
цией: «Характерная  особенность  гоголев- 
ских  красавиц,  связанная  с  его  романтическим 
пониманием  прекрасного, – заключается  в  том, 
что  они  изображены  несколько  отвлеченно,  в 
самых  общих  чертах,  и  их  человеческая 
индивидуальность  как  бы  приглушена.  Гоголь 
стремится  изобразить  в  них  не  столько  кон- 
кретных  женщин,  сколько  воплотить  в  худо- 
жественном ярком образе современную красоту, 
вообще,  постигнуть  прекрасное  в  его  сути.  Его 
галерея  красавиц  воплощает  различные  психо- 
логические  состояния  раз  и  навсегда  данной 
красоты,  задумавшейся,  усмехающейся  или 
любующейся  на  себя  в  зеркало.  Как  бы  застыв- 
шие  в  прекрасных  позах,  своею  статностью  и 
пластичностью изображения красавицы напоми- 
нают  знаменитые  статуи  в  кинотеке.  Гоголь 
иначе  представляет  идеальную  человеческую 
красоту.  Его  не  привлекают,  например,  кра- 
савицы  во  вкусе  «романтизма  средних  веков», 
каких  мы  встретим  в  поэзии  Жуковского.  Он 
имеет свой идеал прекрасного человека  в  эпохе 
античности  и  Ренессанса  и  в  народной  поэзии. 
Гоголь  умеет  передать  в  прекрасном  женском 
образе даже «психологию любви». При этом он 
изображает  не  всякую  любовь,  а  лишь  воз- 
вышенную.  Его  привлекают  идеальное  дви- 
жение  любви,  романтическое  чувство,  которые 
выражаются  в  несмелом  взоре  красавицы,  в 
краске смущения» [7, 30]. 
А между тем мнения писателя явно сводимо 
к  оппозиции:  красота  созидающая  (добро- 
нравная,  благородная,  гармоничная)  и  красота 
разрушающая  (соблазняющая,  порочная,  при- 
зрачная,  злая).  Последней  писатель  и  уделяет 
особое внимание, предчувствуя, что именно это 
сочетание – красоты  и  зла – станет  одним  из 
главных  предметов  обсуждения    и  художест- 
венного  выражения  в  русской  литературе  ХIХ 
века. 
Ипостаси  женских  образов  в  творчестве 
Гоголя  не  только  не  противоречат  сущест- 
вующим в современном ему обществе понятиям 
о  миропорядке,  а  выступают  скорее  в  роли 
гарантов  его  равновесия.  Сочетание  же  ста- 
тичности  с  одушевленностью  указывает  не 
столько на отсутствие психологизма, как логики 
развития  образа,  сколько  на  типичность  мыш- 
ления,  переходящее  порой  в  маскарадность,  а 
оттого и неверное. 
От оппозиции к полифонии, через иллюзию 
к  абсурдности – таков  путь  формирования 
идейно-образной  проблематики  гоголевского 
мира, и системе женских образов в ней отведена 
одна  из  ведущих  ролей,  поскольку,  именно  в 
женщинах,  по  его  мнению  «больше  велико- 
душия, больше отважности на все благородное», 

Вестник КазНУ. Серия филологическая, №6 (130). 2010 
 
205
поскольку  «каждая  женщина  есть  само  по  себе 
явление необыкновенное». 
____________________ 
1.  Гоголь Н.В. Духовная проза. М.: АСТ, 2003. 
2.  Цит.:  Соколов  Б.  Гоголь.  Энциклопедия.  М.:  Ал- 
горитм, 2003. 
3.  Раимбекова  А.  Художественная  антропология 
Н.В.Гоголя  и  своеобразия  ее  воплощения.  Автореф.  канд. 
диссер. А. – 2009.  
 
 
 
 
 
4.  Белинский В.Г. Собр. Соч. в 9-ти т., т.4, М., 1948. 
5.  Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений в ХIV т., 
Л.-М.: 1948, т. 8, VIII. 
6.  Гуковский Г.А. Реализм Гоголя. М., 1959. 
7.  Губарев И.М. Петербургские повести Гоголя. М., 
1975. 
* * * 
Мақалада  Н.В.  Гогольдің  жаңалықтарындағы  əйел 
бейнесінінің өзіндік ерекшелігі сөз етіледі. 
 
 
 
 
 
Г. М. Молотова 
 
ХРОНОТОП В УЙГУРСКОМ ФОЛЬКЛОРЕ 
(НА ПРИМЕРЕ ДАСТАНА «ИМИР ГОРОГЛИ») 
 
 
В  фольклоре  время  и  пространство  харак- 
теризуется  в  зависимости  от  жанра.  В  одних 
жанрах  указываются  реальное  время  и  про- 
странство  (исторические  песни),  в  других 
(дастаны, предания, легенды) – опосредованное. 
Такое  явление  (время  опосредованное)  чаще 
встречается в  более ранних текстах, а в поздних 
–  прослеживаются  более  точные  пространст- 
венно-временные  показатели.  Относительно 
исторических песен следует отметить, что в них 
народные  певцы  (чаще  свидетели  или  участ- 
ники)  указывают  точное  время  и  место  вос- 
певаемых событий. 
Наблюдается  употребление  разных  тер- 
минов  относительно  рассматриваемого  нами 
вопроса:  хронотоп,  хроноакт,  топос,  локус. 
Трудам  фольклористов  последних  лет  харак- 
терно 
использование 
термина 
хронотоп, 
который  является  особой  поэтико-стилевой 
категорией,  охватывающей способы и средства 
выражения  пространственных  и  временных 
взаимоотношений  в  их  единстве  (определение 
А.В.Кудирова).  Проявления  хронотопа  в  кон- 
кретных  эпических  традициях  вызывает  боль- 
шой  интерес  у  специалистов.  Этот  вопрос 
освещен 
в 
изысканиях 
С.Ю.Неклюдова, 
В.М.Гацака,  А.В.Кудиярова,  А.Т.Хроленко  и 
других. Исследованиям В.М.Гацака свойственно 
использование  термина  «топос».  В  отличие  от 
него 
В.С.Баевский 
применяет 
терминов-
синонимов  «топос», «локус»,  дающие  значение 
«место», «местность»,  отличающихся  лишь 
происхождением: «топос»  греческое  слово,  а 
«локус»  латинское.  Однако  В.С.Баевский  ис- 
пользовал  эти  термины  следующим  образом: 
более  крупные  области  художественного  про- 
 
 
странства  в  «Евгении  Онегине»  А.С.Пушкина 
(Петербург,  Москва,  Деревня)  называет  то- 
посами,  а  более  мелкие  составные  части  этих 
топосов    (театр,  улица,  как  место  общения, 
гостиная  и  т.д.)  называет  «локусами».  Объяс- 
нение  подобному  подходу  В.С.Баевским  дается 
следующим  образом: «локусы»  определяют 
функции топосов и определяются ими. Именно в 
отношениях  к  различным  локусам  проявляются 
характеры,  и  даже  идеология  персонажей [1, с. 
213].  Такое  же  подразделение  встречаем  в 
работе А.В.Кудиярова [2]. 
Использование  вышеназванных  терминов 
для  выражения  более  крупного  и  мелкого 
хронотопов не характерно для работ В.М.Гацака. В 
основном  он  применяет  термин  «топос».  В 
частности  им  используется  сочетание  «топос 
длительности» [3, с.9].  В.М.Гацак  считает,  что 
сказителями  используются  готовые  формулы 
«длительности»  и  они  определенно  обладают 
свойством хронотопа. По-мнению В.М.Гацака  в 
подобных  формулах  время  выступает  мерой 
длительности,  протяженности.  Поэтому  термин 
хронотоп  исследователь  сопровождает  поясне- 
нием  «времяпространство».  В.М.Гацак  для  пе- 
редачи единой функции описаний длительности 
иногда  применяет  понятие  «хроноакт» (время- 
действие) [3, с.15-16] .  
Исследованиям  А.В.Кудиярова  характерно 
подразделение  на  хронотоп  пространства  и 
хронотоп пути и делается акцент на то, что они 
выступают  изначальными  видами  хронотопа  в 
эпосе [2, с. 184].  
Если  обратиться  к  образцам  уйгурского 
фольклора,  то  в  них  характерно  выражение 
хронотопа  пространства  временным  эквива- 

ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, №6(130). 2010
 
 
206 
лентом.  Так,  пройденный  героем  путь  опре- 
деляется  днями,  месяцами  и  годами.  Для  на- 
родного  дастана  «Имир  Гөроғли» (Имир  Го- 
рогли)  свойственно  указание  времени,  потра- 
ченного для преодоления героем определенного 
пути. Длительность пути, расстояние выражены 
днями  и  ночами,  словами  с  усилительным 
значением,  с  одной  стороны,  с  другой – скази- 
телем  использованы  конкретные  меры  длины. 
На  конкретных  примерах  из  дастана  проде- 
монстрируем  выше  названные  виды  хронотопа: 
Нəччə кечə-күндүз йол йүрүп, Җəйһун шəһиригə 
йеқин кəлди вə шəһəрни айлинип көрди (Проехав 
несколько  дней  и  ночей,  приблизился  к  городу 
Джейхун  и  объехал  город,  присмотрелся). 
Данный  пример  из  дастана  «Имир  Горогли» 
ярко  показывает  выражение  длительности  пути 
сутками.  Значение  «сутки»  в  текстах  дастанов 
передается  посредством  сочетания  слов  «кечə-
күндүз»  (дней  и  ночей).  Подобная  формула 
характерна  для  фольклора  большинства  тюрко- 
язычных  народов.  В  «Имир  Горогли»  встре- 
чается  выражение  длительности  пути  и  рас- 
стояния  не  только  сутками,  но  и  одним  днем. 
Используется  сочетание  «сақ  бир  күн»,  которое 
носит  значение  «целый  день»: «Бу  дəрвазидин 
адəм  у  дəрвазиға  йəткичə  сақ  бир  күн  йол 
маңатти» (Чтобы  дойти  от  этих  ворот  до 
других человек шел целый день).  
В  некоторых  случаях  показатель  времени, 
потраченного  для  преодоления  пути,  сопровож- 
дается числами – три, девять, пятнадцать: 
Кечидə санап юлтуз,                        
Ночами считая звезды, 
Гайи топ, гайи ялғуз.                       
То толпами, то одни. 
Йол йүрди шу рəвиштə,                   
В таком виде коротали путь, 
Он бəш кечə һəм күндүз.               
Пятнадцать ночей и дней. 
Следует  отметить,  что  в  древнетюркском 
мировозрении  число 3 имеет  сакральное 
значение.  Трихотомические  оппозиция  космоса 
(в  вертикальной  проекции)  и  течения  времени 
составляет  идеальную  модель  мироздания,  где 
подразделяются    нижний – средний – верхний 
миры и прошлое – настоящее – будущее время. 
Они служат универсальной системой координат, 
в  которой  описываются  устройство  мира  и 
течение  времени.  Неслучайно  эти  оппозиции 
играют  роль  структурообразующих  констант 
для  очень  многих  явлений  традиционной 
культуры и фольклора.  
Фольклорной  универсалией  для  монго- 
лоязычных  и  тюркоязычных  народов,  как 
справедливо  отмечает  А.В.Кудияров,  является 
число  три  и  производное  от  него  девять 
(трехкратный  повтор  сакрального  числа 3) [2, 
с.185].  В  нашем  примере  ярко  представляется 
пятикратный  повтор  сакрального  числа  три. 
Число  пятнадцать  в  уйгурском  фольклоре  чаще 
выступает  как  выражение  идеальной  красоты 
девушки. В частности она сравнивается пятнад- 
цати  дневной  луной,  где  подобное  сочетание 
означает  красоту  и  молодость.  В  приведенном 
примере  показывает  идеальное  время,  потра- 
ченное  на  преодоление  пути.  А.В.Кудияров 
считает,  что  пятнадцати  суточный  хронотоп 
имеет  свое  историко-этнографическое  объясне- 
ние.  Исследователь  высказал  мнение,  основы- 
ваясь  на  образцы  монгольского  фольклора,  что 
самая зрелая пора луны приходилась на 15 и 16 
число  и  эти  дни  считались  «счастливыми», 
благоприятными  для  совершения  дальних 
поездок [2, с. 190]. В нашем примере, вероятнее 
всего, отражено такое миропонимание народа.  
В  следующем  примере  из  дастана  скази- 
телем  использовано  слово  с  усилительным  вы- 
ражением  «хелə»  (очень): «Җəйһун  билəн  Чəм- 
билниң  арилиғи  хелə  йирақ  еди» (Расстояние 
между  Джейхуном  и  Чамбилем  было  очень 
далеким).  Использование  таких  сочетаний  как 
«хелə йирақ» – «очень далеко» называются опо- 
средованными  пространственными  обозначе- 
ниями [2, с. 212]. 
Как  выше  отмечали,  иногда  сказителями 
используются  реальные  меры  длины  и  рас- 
стояния.  Например,  «Əшу  Бəдбəхт  теғиниң 
нериқи  етиги  Хунхарниң  шəһири  Гөрүҗистан 
еди,  шəһəрниң  йигирмə  дəрвазиси  бар  еди,  һəр 
дəрвазисиниң  арилиғи  бир  таш  келəтти.  Униң 
əтрапида оттуз пəрсəх (бир пəрсəх төгидə бир 
саатлиқ  йол)  кəлгидəк  һəр  тəрəпкə  кəткəн  йол 
бар  еди,  һəр  киши  əтигəндə  шəһəргə  кирсə, 
намаз  пешин  билəн  базар  рəстигə  йетип 
баратти»  (На  той  стороне  горы  Бадбахт  был 
расположен город Хунхара Горуджистан. Город 
имел  двадцать  ворот.  Расстояние  каждой  из 
ворот  составляло  один  таш.  Вокруг  города 
простирались  дороги  во  все  стороны  длиною  в 
тридцать  фарсахов.  Каждый,  кто  входил  на 
рассвете  только  к  вечерней  молитве  достигал 
базарной площади). В приведенном примере мы 
видим 
показателей 
народной 
метрологии 
«таш», «пəрсəх». Таш – исконно тюркская мера 
длины,  которая  равна 8-9 км [4, с.],  а  фарсах – 
персидская  путевая  мера  неопределенной 
длины, 1200 шагов примерно равная 6-7 верстам 
[5,  с.601].  Указанные  данные  нельзя  считать 
точными  в  силу  того  обстоятельства,  что 
показатели  таш,  фарсах  в  разных  источниках 
разнятся, о чем свидетельствует труд Е.А.Дави- 

Вестник КазНУ. Серия филологическая, №6 (130). 2010 
 
207
дович [6, с. 120]. Таким  образом,  сказителем 
использован  и  исконно  тюркский,  и  заим- 
ствованный термины. Из приведенных примеров 
становится  ясно,  что  расстояние  между  во- 
ротами 8-9 км, а длина дорог около 25 км.  
В  изучаемом  тексте  встречается  также,  и 
дробный  показатель  времени,  использованный 
для  выражения  расстояния,  длительности  пути. 
Например, «– Вай исит! – дəп нан, су елип чиқип 
икки  бала  билəн  йолға  чиқти,  бир  саат  йол 
йүрүп  Зəйнəпшаһ  айимниң  алдиға  кəлди» (– Ой 
как жаль! – сказав взяла хлеба, воды и вместе с 
детьми  вышла  в  путь,  пройдя  один  час  дороги, 
подошли  к  Зайнапшах  айим).  В  данном  случае 
сказителем  использован  «один  час»  для 
указания  на  пройденный  героями  путь.  В 
народных  дастанах  встречается  еще  и  другая 
формула,  выраженная  временем  для  передачи 
длительности  пути  или  расстояния.  Так,  в 
варианте рассматриваемого дастана, озаглавлен- 
ного  «Горогли»,  наблюдается  указание  времени 
не  днями,  часами,  а  условным  временем, 
потраченного  на  приготовление  блюда  «аш 
пишим вақти». Например, «Мəликə  у йəрдə бир 
аш пишимгичə олтуруп мундақ бемəһəл кечидə 
Əдһəмни  излəп  чиққиниға  пушайман  қилди» 
(Принцесса  просидев  на  том  месте  [время, 
потраченное  на  приготовление  блюда],  каялась, 
что вышла искать Адхама несвоевременно).  
В  дастане  «Имир  Горогли»  путь  героя 
начинается  с  Чамбиля,  завоевывает  вражеский 
город  Миср  и  возвращается  в  Чамбиль.  Таким 
образом,  повествование  о  каждом  походе 
Горогли, увенчанного победой,  завершается его 
возвращением  в  Чамбиль.  Прослеживается 
тенденция  замкнуть  круг  в  исходной  точке,  т.е. 
привести  повествование  в  то  место,  откуда  оно 
начиналось  такой  «пространственно-цикли- 
ческой» (по  С.Ю.Неклюдову)  структурой  или 
таким локусом является Чамбиль. 
Первый подвиг Горогли согласно эпической 
традиции  совершается  в  раннем  возрасте  (в 12 
лет).  Горогли  едет  за  Азимкоз-айим  (жена-
красавица  Ахмед-хана,  дяди  Горогли  –  М.Г.М.), 
похищенной вражеским богатырем Даниятом. В 
данном  случае  четко  проведена  граница  между 
территорией  своей  и  чужой.  Такой  границей 
служит река. Река – как граница непроходима и 
опасна.  В  тексте  река  описывается  следующим 
образом: «У бурун  «Тəҗəн  дəриясиниң үстидин 
учар  қанатлар  учуп  өтəрмиш,  қалған  нəрсə 
өтəлмəсмиш,  сүйи  бəк  улуқ  емиш!» – дəп 
аңлиған  еди»  (Раньше  он  слышал,  что  лишь 
птицы  могут  перелетать  реку  Таджан,  никто  и 
ничто  не  может  перейти  ее,  ибо  река 
полноводная  и  быстра).  Далее  описывается, что 
река  своим  течением  уносит  огромные  (раз- 
мером  домов)  камни.  Такую  непроходимую 
границу  преодолевает  главный  герой  повество- 
вания  с  помощью  необычного  скакуна.  Пре- 
одоление  непроходимой  реки  облекает  коня 
крыльями,  тем  самым  делается  намек  на  ар- 
хаический образ коня богатыря, который одним 
прыжком  преодолевает  столь  грозную  и  страш- 
ную реку.  
Разделение  пространства  на  свое  и  чужое, 
разделенное  границей  характерно  для  дастана 
«Имир Горогли». Выше мы рассмотрели одну из 
таких  границ – реку.  Еще  одним  проявлением 
границы  выступает  окно.  Так,  вражеский 
богатырь  Даният  просит  подать  воды  через 
окошко  и  похищение  Азимкоз-айим  совер- 
шается в момент преподнесения воды: «Əзимкөз 
айим  тоққуз  қат  либасқа  пүркинип,  бир  пиялə 
суни  елип  пəнҗиригə  чиқти,  суни  Даниятқа 
сунди»  (Азимкоз-айим  окутавшись  в  девяти- 
слойную  одежду,  взяв  одну  пиялу  воды, 
выглянула  в  окошко  и  подала  воду  Данияту). 
Граница своего и чужого пространства связана и 
принадлежностью  пола.  Если  для  Горогли 
таковым выступает река между странами (о чем 
выше говорилось), то для Азимкоз-айим – окно. 
Выражением  пространства  своего  для  хозяйки 
выступает  жилище.  За  окном,  порогом  начи- 
нается  пространство  чужое.  Четко  вырисовы- 
вается  функция  женщины – хранительницы 
очага,  тем  самым  подчеркивается  место  муж- 
чины  и  женщины  в  мусульманском  обществе, 
соответственно  различение  пространства  своего 
и чужого по половому признаку.  
Существуют различия в понимании места и 
роли  женщины  в  обществе  доисламского  и 
исламского  периодов.  Если  соответственно 
миропониманию  древних  тюрков    женщина 
выступала  хранительницей  очага  (сакрализация 
функций  женщины),  то  у  тюрков-мусульман 
роль  женщины  десакрализована  и  своим 
пространством  для  женщин  выступает  жилище 
и  двор.  Согласно  проведенным  исследованиям 
Л.Я.Штернберга  культуры  народов  Сибири, 
порог  и  окно  считались  своеобразной  границей 
между  пространством  своим  и  чужим.  Сущест- 
вовало  поверье,  что  порог  и  окно – проход  для 
добрых  и  злых  существ [7]. В  частности, 
считалось, что через окно проникают злые духи. 
Похищение  Айимкоз-айим  через  окно  вра- 
жеским богатырем выступает как вторжение зла. 
В  приведенном  примере,  вероятнее  всего, 
сохранены отголоски поверья древности.  
Преодоление  героем  пути  иногда  описы- 

ҚазҰУ хабаршысы. Филология сериясы, №6(130). 2010
 
 
208
вается  детально.  Так,  первая  поездка  Горогли  в 
Исфахан  за  Хасан-ханом  сказителем  описы- 
вается подробно: «Əлқиссə, Гөроғли ... Лəйлиқир 
тулпариға минди. Испиһанға қарап йолға чиқти. 
Униң тулпари шамалдəк ғуюлдап маңди, дəшти-
чөллəрни кəзди, йəттə күндə Испиһан шəһиригə 
йетип  кəлди.  Испиһанму  өз  заманисиға  яриша 
наһайити  чоң  шəһəр  еди,  бу  дəрвазидин  адəм  у 
дəрвазиға  йəткичə  сақ  бир  күн  йол  маңатти... 
Гөроғли  шу  тəхлиттə  əтигəндə  регистанға 
кирип  барди.  У  һеч  кимгə  сирини  ейтмай  бу 
шəһəрни  бу  шəһəрни  бир  нəччə  күн  айланди  вə 
тамашə  қилди»  (Затем,  Горогли ... сел  на 
скакуна Лайликир. Держит путь в Исфахан. Его 
конь ехал, словно ветер, проехал степи-пустыни, 
на  седьмой  день  достиг  города  Исфахан. 
Исфахан  был  весьма  крупным  городом  своего 
времени.  Человек  за  целый  день  мог  дойти  от 
этих  ворот  до  других...  Горогли  таким  образом 
доехал  до  площади.  Не  раскрывая  своей  тайны 
никому, несколько дней гулял по городу). 
Как  верно  подмечено  С.Ю.Неклюдовым 
подобное  описание  создает  «эффект  ступен- 
чатого суживания угла зрения» [8, с.31]. Однако 
такое  детальное  описание  «при  входе  в  локус» 
[8,  с.32]  не  подразумевает  при  выходе  из  него. 
Производится  резкое  «расфокусирование» – 
описание  «детализирующего»  перемещения 
сокращается до минимума. 
Обратная 
дорога 
героя 
описывается, 
пропуская подробности. Создается впечатление, 
герой  добрался  до  родного  края  очень  быстро: 
«Мəн  нəччə  күндин  бери  мошундақ  бир  иш 
тапалмай йүргəн елим! – дəп келип, Һəсəнханни 
төрт  сəр  пахтини  көтəргəндəк  йулуп  тулпар- 
ниң  алдиға  алди. «Чу  җанивар!» – дəп  «Лəйли- 
қирни»  қоюп  бəрди.  Ат  шəһəр  кочилиридин 
ғуюлдап чиқип  кəтти. Йəттə күндə Чəмбилниң 
сəһрасиға чиқти» (Сказав «сколько дней я искал 
именно такое дельце!» – он поднял Хасан-хана, 
словно  четыре  сар  хлопка  и  посадил  на  коня. 
«Ну  скотина!» – сказав,  пустил  Лайликир 
вскачь. Конь пронесся по улицам города, словно 
вихрь. За семь дней достигли пустынь Чамбиля).  
В  приведенном  выше  примере  обращает 
внимание еще один показатель народной метро- 
логии – «сəр».  В  работах  по  народной  метро- 
логии наблюдается колебание значения мер веса 
и  длины.  Согласно  данным  указанным  в  труде 
Е.А.Давидович, «сəр»  – мера веса равная 10-12 
кг, [6, с.103].  Однако  в  «Уйгурско-русском 
словаре»  указывается,  что  «сəр» – мера  веса 
равная 35 г [4, с.506].  Вероятнее  всего,  скази- 
телем  использовано  второй  показатель  меры 
веса,  ибо  «төрт  сəр  пахтидəк»  (словно  четыре 
сар хлопка) несет в себе значение легкости. Эта 
излюбленная  формула  сказителя,  ибо  она  ис- 
пользована  при  описании  похищения  Айимкоз-
айим  богатырем  Даниятом,  а  также  при  похи- 
щении Хасан-хана богатырем Горогли.   
В  дастане  пространство  врага  чаще  назы- 
вается  городом.  Вражеский  город  представляет 
собой  город-крепость,  окруженный  стенами  с 
множеством  ворот,  башнями.  Однако  столк- 
новение  богатыря  с  вражеской  ратью  всегда 
происходит  за  городом,  чем  сказитель  строго 
следует  традиции  ведения  войны  в  средневе- 
ковье.  Исключение  составляет  эпизод  спасения 
от  виселицы  Хаваз-хана.  Само  повествуемое 
событие  предполагает  свершения  сражения  в 
черте города.  
В  большинстве  дастанах  наблюдается  ука- 
зание  времени  молитв,  как  определитель  дли- 
тельности  пути.  Например,  в  дастане  «Имир 
Горогли»  сказителем  используются  следующие 
выражения:  «əтигəндə  бир  дəрвазидин  киргəн 
адəм намазшам қизийдиған базириға баратти» 
(человек, вошедший с одних ворот на рассвете в 
намазшам  достигал  разгар  базара),  «намаз 
пешин билəн базар рəстигə йетип баратти» (в 
намаз  пешин  достигали  торговый  ряды  базара), 
«намазшам  вақтида  тағ  қешиға  йетип  келип 
ятти»  (ко  времени  намазшам  добрались  к 
подножью  горы  и  расположились),  «Намаз 
пешин  вақтида  Бəдбəхт  теғиниң  қешиға 
кəлди»  (ко  времени  намаз  пешин  добрались  до 
подножья  горы  Бадбахт).  Терминами,  обозна- 
чающими  время  молитв,  указывается  время, 
когда герой достиг намеченного места. Механи- 
чески  эти  показатели  дают  значение  времени: 
намазшам – намаз,  совершаемый  после  захода 
солнца,  намаз  пешин – намаз,  совершаемый  в 
полдень.  Если  первый  указывает  на  вечернее 
время  (когда  наступают  сумерки),  то  второй – 
полдень. 
Таким  образом,  на  примере  дастана  «Имир 
Горогли»  мы  рассмотрели  вопрос  хронотопа 
пути  и  расстояния  в  уйгурском  фольклоре. 
Отметили,  что  фольклористами  современности 
используются  термины  «топос»  и  «локус». 
Некоторые  исследователи  применяют  эти  тер- 
мины  для  различения  крупные  и  мелкие  хро- 
нотопы  (В.С.  Баевский,  А.В.Кудияров).  Трудам 
таких  фольклористов  как  С.Ю.Неклюдов, 
В.М.Гацак  характерно  только  термин  «топос». 
На  основе  анализа  текста  «Имир  Горогли» 
пришли  к  выводу,  что  сказителями  употреб- 
ляются 
временной 
показатель 
хронотопа 
расстояния  и  пути,  при  чем  более  крупные 
хронотопы  выражены  месяцем,  пятнадцатью 

Вестник КазНУ. Серия филологическая, №6 (130). 2010 
 
209
днями,  а  дробные  временные  показатели  вы- 
ражены  сутками,  целым  днем,  несколькими 
часами и часом. 
_________________ 
1.  Баевский  В.С.  Художественное  пространство  в 
«Евгении Онегине». Известия АН СССР. Серия литературы 
и языка. Т. 44, № 3, 1985. с. 213-224. 
2.  Кудияров  А.В.  Художественно-стилевые  тради- 
ции  эпоса  монголоязычных  и  тюркоязычных  народов 
Сибири. М.: ИМЛИ РАН, 2002. – 329 с.  
3.  Гацак  В.М.  Устная  эпическая  традиция  во  вре- 
мени.  Историческое  исследование  поэтики.  М.:  Наука, 
1989. – 256 с. 
4.  Уйгурско-русский  словарь.  Составитель  Э.Наджип. 
Москва.: Советская энциклопедия, 1968. – 828 с. 
5.  Гаффаров М.А. Персидско-русский словарь. Т. II. 
М.: Наука, 1976. – 968 с. 
6.  Давидович  Е.А.  Материалы  по  метрологии 
средневековой Средней Азии. С. 79-131 //В.Хинц. Мусуль- 
манские меры и веса с переводом в метрическую систему. 
М.: Наука, 1970. – 148 с. 
 
 
 
 
 
7.  Штернберг  Л.Я.  Семья  и  род:  у  народов  северо-
восточной  Азии.  Л.:  Издательство  Института  народов 
Севера ЦИК СССР, 1932. – 118 с. 
8.  Неклюдов  С.Ю.  Время  и  пространство  в  былине. 
с.18-28 // Славянский фольклор. М.:, Наука, 1972. – 328 с. 
 
* * * 
Мақала  авторы  «Имир  Гөроғли»  атты  халық  дастаны 
мысалында  ұйғыр  фольклориндегі  хронотоп  мəселесін 
қарастырады.  Ол  халық  дастандарында  кейіпкер  басып 
өткен  жолды,  алыстықты  жырлауда  уақыт  көрсеткіш- 
терімен  (сағат,  күн,  ай,  жыл)  жіи  пайдаланатын  айта  өтіп, 
солай ақ халық метрологиясында қолданатын тұралы пікір 
айтады. 
* * * 
Author considers problem of chronotopos  in Uyghur 
folklore particularly on example of dastan “Imir Gorogli”. In 
this article researcher uncover temporal measurements in 
Uyghur dastans. This temporal measurements (a hour, a day, a 
day and night, year etc.) used by narrators in dastans for 
translation of continuance a way and length. Also in dastans 
narrators used meanings of folk metrology.    

жүктеу/скачать 4,17 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: