ИЛЛЮЗИИ  ПОЛИТИЧЕСКОГО  УНИВЕРСАЛИЗМА  В  ЭПОХУ  ГЛОБАЛИЗАЦИИ

130 
интерпретации глобализации, прежде всего опирающиеся на значительную интеллектуальную тради-
цию, достаточно фундированы и концептуальны, то другие — поверхностны и склонны к чисто эмо-
циональным  оценкам  нового  состояния  мира.  Кроме  того,  амбивалентность  форм  проявления  гло-
бальных  процессов,  их  географическая  и  структурная  неоднородность  существенно  затрудняют  их 
адекватный анализ и, тем более, их глубокое осмысление с точки зрения синтеза теоретических вы-
водов науки с установками практической политики. 
Многообразие научных интерпретаций процесса глобализации предполагает прежде всего необ-
ходимость их оптимальной систематизации. Правомерным представляется выделение двух широких 
исследовательских  подходов,  основывающихся  на  традиционной  для  академической  науки  дихото-
мии — pro et contra. 
Первый  исследовательский  подход  строится  на  активном  утверждении  и  продвижении  идеи  о 
том, что глобализация априори позитивна, так как формирование единства земной цивилизации, вы-
водящего  за  рамки  своего  существования  разрушительный  потенциал  конфликтности,  по  определе-
нию,  должно  нести  благо  всему  человечеству.  В  соответствии  с  таким  пониманием  глобализация 
трактуется как источник грядущего процветания, роста качества жизни, укрепления социальной ста-
бильности  и  политической  устойчивости  глобализирующихся  обществ.  Авторитетный  теоретик, 
представляющий  это  исследовательское  направление,  Э.Гидденс,  признанный  «гуру  глобализации», 
декларирует следующее: «Глобализация — мощная, трансформирующая мир сила, отвечающая за мас-
совую эволюцию обществ и экономик, изменений форм правления и всего мирового порядка» [1; 17]. 
В  соответствии  с  таким  исследовательским  видением  сущности  процесса  глобализации  и  его 
благотворных последствий формулируется и вполне определенная оптимистическая тональность ав-
торских концептов. Они характеризуют новый формирующийся и утверждающийся тип общества как 
конструктивный  и  перспективный — «постсовременное  общество» (Э.Гидденс), «постиндустриаль-
ное  общество» (Д.Белл), «новое  индустриальное  общество» (Дж.Гэлбрейт), «активное  общество» 
(А.Этциони), «организованное общество» (С.Крук) и т.п. 
Вторая  исследовательская  линия  в  трактовке  процесса  глобализации  и  его  последствий  пред-
ставлена  сторонниками  иного,  можно  сказать  диаметрально  противоположного  видения  проблемы. 
Они  определяют  глобализацию  как  «новую  форму  планетарного  тоталитаризма» (Ж.Эллюль),  как 
своеобразный тип манипулятивной диктатуры нескольких высокоразвитых и могущественных, зани-
мающих ключевые позиции в мировой политике государств над всем населением планеты. Резюми-
руя правомерность такого видения проблемы, авторитетный американский аналитик Дж.Грей конста-
тирует: «Глобализация является ошибочным и вредным политическим проектом» [2; 76]. 
Авторские концепты исследователей, анализирующих в качестве наиболее значимых не созида-
тельные,  а  разрушительные  последствия  глобализации,  радикально  иные — «программируемое  об-
щество» (А.Турен), «виртуальное  общество» (А.Бюль), «тоталитарная  демократия» (Дж.  Тэлмон), 
«общество  спектакля» (Ги  Дебор), «технократический  тоталитаризм» (Ж.Эллюль), «глобальный  че-
ловейник» (А.Зиновьев), «виртуализированное общество» (Ж.Бодийар) и др. В них явно присутствует 
жесткая антиглобалистская риторика. 
Такой значительный разброс исследовательских позиций представляется вполне обоснованным 
и  адекватным.  Масштабные,  динамичные  и  радикальные  перемены,  происходящие  в  структуре  со-
временного  миропорядка  и  отдельных  обществ,  вызванные  процессом  глобализации,  не  поддаются 
одномерной теоретической интерпретации. Признание глобализации в качестве доминантного мега-
тренда,  определяющего  настоящее  и  будущее  человечества,  с  неизбежностью  предполагает  поиски 
ответов на целый ряд вопросов. Как соотносится глобализация с процессами модернизации и демо-
кратизации,  которые  не в  меньшей степени  определяют направленность, приоритеты и, в  конечном 
счете, результативность политического развития современного мира на уровне как планетарном, так 
и  локальном  (национально-государственном)?  Можно  ли  утверждать,  что  существуют  конкретные 
маркеры глобализации и индикаторы обусловленных ею перемен? И, наконец, сводится ли глобали-
зация к унификации мира или же по-прежнему имеет право на существование перманентно присущее 
человечеству стремление к «цветущему многообразию»? (К.Н.Леонтьев) 
Актуализация  этих  вопросов  объясняется  тем,  что,  несмотря  на  относительную  «молодость», 
теория глобализации не свободна от эмоциональных напластований, концептуальных натяжек и оче-
видных противоречий. Одна из главных причин такого положения вещей заключается в том, что су-
ществует  довольно  устойчивая  исследовательская  позиция,  согласно  которой  глобализация  предпо-
лагает наличие универсального императива, определяемого достижениями западной цивилизации. В 
соответствии с таким видением западные политические ценности базового характера, такие как ры-

131 
нок,  демократия,  либеральная  культура,  гражданское  общество,  правовое  государство  и  т.д.  имеют 
универсальный характер, и процесс глобализации связан с их активной экспансией. Они определяют-
ся исследователями как общеобязательный стандарт, на основе которого выстраивается новый миро-
вой порядок. 
Рубеж веков стал началом изживания иллюзий политического универсализма. Этому способст-
вовали непростые реалии современного мира. Заявили о себе как о влиятельной силе в мировой по-
литике  анти-  и  альтерглобалистское  движения.  Интенсифицировались  и  ожесточились  культурные, 
религиозные и этнические конфликты. Старые и, казалось бы, спаянные столетиями государственные 
формы распадаются под грузом тяжелого исторического наследия. Активно формируются и продви-
гаются  альтернативные  модели  современности  и,  прежде  всего,  проект  «исламской  глобализации». 
Политическая  архитектура  современного  мира,  ее  структурный  и  содержательный  дизайн  усложня-
ются за счет включения в мировой политический процесс молодых суверенных государств, нацелен-
ных на активное  формирование  оригинальных  национальных  моделей  политического  развития.  Все 
это предполагает необходимость кардинального пересмотра старых исследовательских схем на пред-
мет их релевантности противоречивым тенденциям развития современного мира в условиях глобали-
зации. 
Общеизвестно, что роль политического интегратора глобализирующегося мира отводится демо-
кратии. Распространение демократических ценностей и их институциональное воплощение, подкреп-
ляемое  «мощнейшим  демонстрационным  эффектом  западных  демократий» (А.И.Соловьев),  автори-
тетные аналитики и практические политики определяют как одну из главных движущих сил мирово-
го развития. В исследовательской литературе, которая, по всеобщему мнению, признается классикой 
политической науки, чрезвычайно настойчиво проводится идея о том, что расширение демократиче-
ского ареала неизбежно приведет к унификации мирового сообщества в соответствии с критериями и 
ценностями  западной  либерально-демократической  парадигмы.  Общеизвестным  интеллектуальным 
символом  такого  видения  является  концепция  «конца  истории»  Ф.Фукуямы [3; 1–429]. Эталонный 
демократический  стандарт,  закрепленный  на  Западе  как  результат  его  многовековой  продуктивной 
интеллектуальной  рефлексии  и  не  менее  успешной  общественной  практики,  и  в  настоящее  время 
служит  для  многих  авторитетных  аналитиков  (Ф.Фукуяма,  Зб.  Бжезинский,  К.Райс,  Р.Хаас, 
У.Кристолл, Дж. Кемп и другие) главным критерием оценки происходящих в современном мире пе-
ремен. 
Однако,  не  ставя  под  сомнение  впечатляющие  достижения  стран  «старой  демократии»,  равно 
как и авторитетность суждений этих исследователей, следует все-таки признать, что прогрессистско-
эволюционистская  парадигма  глобальной  демократизации  по  «вестерн-проекту»,  особенно  в  свете 
кардинальных сдвигов в мировой политике последнего десятилетия, продемонстрировала свою явно 
недостаточную  эмпирическую  ценность.  И  прежде  всего  потому,  что  схематическая  формулировка 
либерально-демократической  модели  как  набора  строго  определенных  признаков,  характеристик, 
элементов не могла в принципе соотноситься с реалиями постоянно изменяющегося и усложняюще-
гося мира. В соответствии с этим анализ вновь формирующихся моделей демократии зачастую сво-
дится к исключительно атрибутивному аспекту. Очевидно, что в таком случае эвристический потен-
циал  итогового  знания  очень  скромен,  так  как  имеет  своей  целью  выяснение  степени  корреляции 
анализируемого  политического  порядка  с  идеальными  атрибутами  базового  концепта  (либеральная 
демократия). 
Демократический транзит, активно развернувшийся в незападных обществах (восточноевропей-
ских,  латиноамериканских,  африканских,  азиатских,  постсоветских)  поставил  под  сомнение  право-
мерность и оптимальность использования концепта «вестернизации» в качестве универсальной объ-
яснительной схемы. Причины этого «охлаждения» многообразны. И в первую очередь здесь отчетли-
во проявилась одна из важнейших имманентных характеристик интеллектуальной деятельности. Ди-
намика  развития  науки  связана  с  перманентной  критикой  влиятельных  концепций,  их  активной  ве-
рификацией. Определяющее воздействие на этот процесс оказывает также интенсификация приклад-
ных научных исследований. Явно выраженные различия между разнообразными обществами актуа-
лизировали эмпирическую сферу. 
В эмоциональном плане концепт «вестернизации» подвергался еще более массированной и яро-
стной критике в связи со стремлением молодых государств, добившихся суверенитета, выстраивать 
свое  понимание  политической  перспективы,  выбирать  свою  историческую  судьбу  самостоятельно, 
без давления (политического, культурного, интеллектуального и др.) извне. Именно из такого пони-
мания исходил американский политолог и политический деятель Р.Кирк, когда, подводя итоги своей 

132 
многолетней  и  плодотворной  интеллектуальной  деятельности  в  области  теории  демократии,  он  ре-
зюмировал: «Государства, как и люди, должны находить свои собственные пути к порядку и свободе, 
и такие пути обычно бывают очень древними и извилистыми... Мы, американцы, склонны полагать, 
что страны, которые мы пренебрежительно называем «слаборазвитыми», — это не более чем прими-
тивные  скопления  населения,  которым  не  хватает  только  наших  политических  теорий  и  практики, 
чтобы установить режим полного благоденствия. Но это значит игнорировать историю» [4; 147]. 
Очевидно,  что  политические  процессы  сугубо  индивидуальны,  ситуативны,  включают  в  себя 
существенные отклонения от всеобщей закономерности, что делает практически невозможным бук-
вальное повторение происходящего в других странах. В условиях несовпадения форм и ритмов раз-
вития стран, народов, цивилизаций демократизация в незападных странах значительно отличается от 
аналогичных  процессов  становления  демократии  на  Западе,  причем  не  просто  национально-
исторической окрашенностью, но и своеобразием самого типа и содержания демократических преоб-
разований. 
Нельзя утверждать однозначно, что концепт «вестернизации» полностью утратил свои когда-то 
господствующие  в  политической  науке  позиции.  Правомернее  было  бы  констатировать,  что  в  про-
цессе  активной  полемики  с  ее  последователями  в  науке  выстраивались  новые  исследовательские 
трактовки,  открывались  новые  возможности  для  продуктивного  исследования  проблемы.  Они  явля-
лись  результатом  эмпирического  апробирования  теоретических  схем,  ошибок,  просчетов,  откатов 
назад, драматического, а  зачастую трагического опыта продвижения  к  демократии  многих  разнооб-
разных по своей природе обществ. 
Очевидно,  что  формирование  и  закрепление  демократических  элементов,  форм,  институтов, 
возникших в различных социальных и культурных средах, являющихся результатом длительной эво-
люции в контексте оригинальных, а зачастую уникальных условий, факторов, процессов, имеют зна-
чительные особенности, сложности и противоречия. Это связано с тем, что содержание этих элемен-
тов  при  переносе  в  новые  условия  претерпевает  качественные  изменения.  Причем  часто  настолько 
значительные, что правомернее говорить не о заимствовании, а о становлении принципиально новой 
политической реальности. Более того, по мере «вживления» демократических элементов в новую со-
циокультурную среду, в процессе их активного и нелегкого становления происходит их своеобразное 
и даже порой непредсказуемое перерождение. Поэтому одномерные и жестко оформленные исследо-
вательские схемы могут соответствовать только одномоментному состоянию формирующейся систе-
мы  или  даже  иметь  более  узкую  функциональную  предназначенность — охватывать  определенный 
фрагмент системы, который  по мере  ее  становления может  отпасть  как  несостоявшийся  или  исчер-
пать  себя  как  отработанный.  Таким  образом,  жестко  заданные  исследовательские  схемы,  по 
существу, игнорируют эволюционный характер формирующихся и усложняющихся систем. 
В  исследовательской  литературе  анализ  процесса  глобализации  зачастую  сопровождается  про-
тивопоставлением  глобального и  локального  уровней. «Идеальный тип» современной глобализации 
включает в качестве принципиального компонента «априорное доминирование всех глобальных цен-
ностей и ориентиров по отношению к местным (локальным) ценностям, включая и этнический фак-
тор, который перестает играть прежнюю роль» [5; 68]. При этом ценностное содержание глобализа-
ции связывают прежде всего с позитивной и благотворной инновацией, тогда как локальный уровень 
—  со  статикой,  застойностью  и  даже  отсталостью.  Часто  «глобальное»  приобретает  статус  высшей 
нормативной ценности, обладающей преимуществом именно в силу своей глобальности. Закрепление 
убеждения, что все новое заведомо лучше старого способствовало тому, что любая инновация стала 
рассматриваться в качестве важнейшего самостоятельного критерия и, более того, цели. 
Действительно,  важной  особенностью  глобализации  является  то,  что  она  проникает  в  самые 
глубокие пласты социума. Новые глобальные ценности изменяют даже наиболее консервативные и 
устойчивые политические организации сознания, поведения, культуры. Они активно вторгаются и в 
структуру таких локальных ценностей, как традиции, обычаи, привычки и т.д. Но, вопреки утвержде-
ниям  теоретиков  глобализации  о  становлении  «глобальной  культуры»,  современный  мир  на  истоке 
третьего тысячелетия характеризуется ярко выраженной спецификой, своеобразиями и различиями. В 
условиях расширения ареала глобализации, столкновения или даже мягкой конкуренции глобализа-
ционных и традиционных ценностей это многообразие становится предпосылкой обострения полити-
ческих конфликтов, определяемых культурными, конфессиональными, этническими и многими ины-
ми различиями народов и государств. Следовательно, в любом обществе возникает проблема форми-
рования  оптимального  баланса  между  активно  проникающими  глобализационными  и  исконными, 
традиционными ценностями. 

133 
Очевидно, что любой исторически сложившийся общественный порядок, даже если он больше 
неэффективен с точки зрения требований современности, имеет мощную опору в традиционных цен-
ностях. А могущество любого общества — это прежде всего могущество, базирующееся на опреде-
ленных ценностных основаниях. Поэтому стратегия политического реформирования должна строить-
ся с учетом всех сложностей и противоречий неизбежной и болезненной трансформации старой сис-
темы ценностей, которая уже не соответствует новому социальному заказу, но, тем не менее, в тече-
ние длительного времени являлась важнейшей консолидирующей основой общества. Изменения та-
кого радикального типа, как свидетельствует мировая и постсоветская политическая практика, неиз-
бежно  сопровождаются  интенсификацией  многообразных  конфликтов,  нарастанием  деструктивных 
тенденций, которые могут тормозить, значительно усложнять и даже в определенных случаях сорвать 
этот  процесс,  способствуя  его  откату.  П.А.Сорокин,  бывший  свидетелем  многих  кардинальных  по-
трясений XX в., осмысляя их глубинные причины и драматические последствия в своих фундамен-
тальных трудах, констатировал: «Социальный порядок не случаен… Это итог вековых усилий, опы-
та, стремления создать наилучшие формы социальной организация и жизни. Каждое стабильное об-
щество, сколь бы несовершенным оно не казалось бы с точки зрения «незрелого» радикализма, тем 
не  менее,  является  результатом  огромного  конденсата  национального  опыта,  опыта  реального,  а  не 
фиктивного, результатом бесчисленных попыток, усилий, экспериментов многих поколений в поис-
ках наиболее приемлемых социальных  форм. Только несведущий человек или витающий в облаках 
фантазер может полагать, что подобный порядок, выстроенный столетиями, представляет собой не-
что призрачное, нонсенс, недопонимание, фатальную ошибку» [6; 294]. 
Значительный  эмпирический  материал,  фиксирующий  особенности  политических  трансформа-
ций  самых  разнообразных  обществ,  которым  располагает  в  настоящее  время  политическая  наука, 
подтверждает правильность исследовательских выводов великого классика. Инновации, вводимые в 
процессе политического реформирования, не подкрепленные и не санкционированные культурой, не 
воспринимаются массовым сознанием как позитивные. Соответственно они могут вызвать в общест-
ве реакцию  неприятия, противодействия и даже  в некоторых случаях отторжения политических ре-
форм и самой их идеи. Это одна из причин многих несостоявшихся модернизаций. Это объясняется 
тем, что инновации, воспринимаемые массовым сознанием как дезорганизующие, нарушающие при-
вычный порядок вещей, картину комфортного мира, сцементированного привычной системой ценно-
стей,  могут  вызвать  резкое  повышение  всеобщего  чувства  дезориентированности  и  агрессивности, 
желание вернуться к санкционированному всем прошлым опытом общественному порядку. В такой 
ситуации возможно формирование мощного общественного механизма противодействия переменам. 
Поэтому особую значимость в условиях глобализации приобретает проблема адекватной интер-
претации и формирования оптимального соотношения традиций и инноваций. В исследовательской 
литературе долгое время доминировала позиция, согласно которой успешная модернизация общества 
зависит  от  степени  разрушения  традиционных  элементов  или  даже  равнозначная  такому  разруше-
нию. Другими словами, чем меньше влияние традиций, тем более эффективно общество в состоянии 
справиться с новыми «вызовами» времени и дать адекватный «ответ».  Многообразный опыт самых 
различных  незападных  обществ  (азиатских,  восточноевропейских,  латиноамериканских,  африкан-
ских,  постсоветских)  поставил  под  сомнение  правильность  такой  позиции.  Итогом  глубокой  анали-
тической проработки и радикального пересмотра исследовательских подходов стало понимание тра-
диций как явления динамического и саморазвивающегося. В этой связи авторитетный исследователь 
Э.Калло  резюмирует: «Необходимо  подчеркнуть,  что  традиции  являются  не  мертвым  бременем,  а, 
напротив, постоянно обновляющимся достоянием. Традиции — это одновременно древнее правило и 
постоянно  переживаемая  норма,  синтез  древнего  принципа  и  нововведения,  постоянное  приспосаб-
ливание прошлого к настоящему и будущему» [7; 84]. 
Начало XXI в.  характеризуется  расширением  рамок  процесса  модернизации  до  глобального 
масштаба.  Очевидно,  что  результативность  и  эффективность  этого  процесса  будет  в  значительной 
степени  определять  общую  матрицу  нового  мирового  порядка,  его  структурный  дизайн.  Молодые 
суверенные государства, в том числе и, несомненно, Республика Казахстан, «встраиваются» в миро-
вое сообщество именно в процессе своей всесторонней модернизации. Глобализация как бы актуали-
зирует  и  интенсифицирует  расширение  и  углубление  модернизационных  процессов  в  современном 
мире. Но следует признать и то, что глобализация образует далеко не однозначный и во многом про-
тиворечивый  контекст  для  разворачивания  подлинно  созидательного  потенциала  модернизации.  С 
одной стороны, очевидно, что каждому государству, включающемуся в этот процесс, предстоит вы-
работать свою самобытную модель, сформировать свою оригинальную политическую стратегию, вы-

134 
строить  свою  уникальную  траекторию  модернизации.  С  другой  стороны,  нельзя  отрицать  наличие 
общих закономерностей, сквозных тенденций, набора ограничений, которые прошли эмпирическую 
проверку в странах «старой демократии». 
В этой связи представляется целесообразным сосредоточить внимание на некоторых важнейших 
особенностях модернизации процесса на истоке ХХI в. именно как глобального. 
Во-первых, наличие явного разрыва между странами, включенными в глобальный модернизаци-
онный процесс. Одни из них только «входят» в него, им еще предстоит «выстроить» свою оптималь-
ную  политическую  стратегию  модернизации,  ее  непростую  траекторию.  Другие  страны,  с  разной 
степенью результативности преодолев первый «порог модернизации» (Э.Нойбауэр), стремятся к за-
креплению  выбранной  стратегической  линии.  Третьи,  своего  рода  первопроходцы  этого  процесса 
(так называемые страны «старой демократии»), вышли на высокий уровень своих модернизационных 
претензий и потенций. Их достижения (прежде всего, экономические и политические) обладают, по 
общему мнению, «мощнейшим демонстрационным эффектом» (А.И.Соловьев). 
Во-вторых, неравные стартовые условия, разные темпы разворачивания процесса модернизации, 
отличные  социально-экономические,  политические  и  культурно-цивилизационные  контексты  могут 
иметь последствием глобальные конфликты особого рода. Их можно определить как «схватку разно-
направленных  развитий» (М.Гефтер).  Эмпирически  подтверждено,  что  даже  при  развитии  процесса 
модернизации  в  одном  направлении  при  разных  отправных  точках  его  субъекты  могут  оказаться  в 
«контрафазе» один относительно другого. Попытка вырваться из данного противоречия с помощью 
«подтягивания», «подстегивания» отстающих приводит, как правило, к негативным и часто драмати-
ческим  последствиям.  Примером  могут  служить  последствия  «цивилизаторской  миссии»  США  по 
отношению к «слаборазвитым странам» во всех регионах мира в прошлом столетии: Филлипины, Па-
рагвай, Коста-Рика, Корея, Гватемала, Конго, Куба, Вьетнам и т.д. В XXI в. данная политическая тра-
диция продолжена: Югославия, Афганистан, Ирак… 
В-третьих,  процесс  модернизации  сопровождается  возрастанием  внутренней  конфликтности 
общества.  Это  провоцирует  реактивные  процессы,  включая  тенденции  контр-  и  антимодернизации. 
Возникают различного рода движения (социальные, культурные, религиозные и т.д.), которые выхо-
дят далеко за рамки прежних структур регуляции. Казалось бы, это привычная форма реакции на мо-
дернизацию — травмирующее вторжение новаций. Это было характерно и для прошлого века. Тем не 
менее только на рубеже веков в последние десятилетия формируются экстремистские формы протес-
та, которые выходят за рамки конкретных обществ на международную арену. Здесь уместно указать 
на  альтернативный  проект  современности,  сформулированный  и  активно  продвигаемый  исламским 
фундаментализмом. 
Модернизация в эпоху глобализации предполагает наличие внутренней динамики, готовности к 
изменениям, открытую соревновательность. Это предполагает социальную мобилизацию, переструк-
турирование всех систем общества и его интеграцию в мировое сообщество максимально эффектив-
ным и по возможности менее травмоопасным для социумов способом. Следовательно, актуализиру-
ется проблема формирования эффективных политических технологий и стратегий, учитывающих как 
стремление  и  право  молодых  суверенных  государств  на  самобытное  политическое  зодчество,  так  и 
позитивный  итоговый  опыт первопроходцев этого процесса. Таким  образом, расширяется  «коридор 
возможностей» (В.Лапкин) для молодых государств, выстраивающих свои оригинальные траектории 
модернизации. Это будет способствовать, с одной стороны, изживанию иллюзорного представления 
о  том,  что  с  помощью  только  технологических  приемов,  апробированных  в  иных  национально-
государственных  практиках,  возможно  достижение  нового  качественного  состояния,  соответствую-
щего требованиям современности. С другой стороны, это предостережет государства, нацеленные на 
форсированную модернизацию, от опасных импровизаций. 
 
 
Список литературы 
1.  Гидденс Э. Последствия модернити. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. — 317 с. 
2.  Цит. по: Уткин А.И. Новый мировой порядок. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. — 640 с. 
3.  См.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. — М.: ОООАСТ, 2003. — 429 с. 
4.  Кирк Р. Какая форма правления является наилучшей для счастья человека? // Полис. — 2001. — № 3. — С. 145–149. 
5.  Покровский Н. В зеркале глобализации // Сумерки глобализации: Настольная книга антиглобалиста: Сб. — М.: ООО 
«Издательство АСТ»: ЗАО «НПП «Ермак», 2004. — С. 54–75. 

135 
6.  Сорокин П.А. Социология революции // Сорокин П.А.Человек. Цивилизация. Общество: Пер. с англ. — М.: Политиз-
дат, 1992. — С. 266–294. 
7.  Калло Э. Культурное наследие как основа цивилизации // Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. — М.: 
Аспект Пресс, 1998. — С. 83–84. 
 
 
 
 
ƏОЖ 140.8 (574)
 
Б.Қ.Рақымжанов 
Е.А.Бөкетов атындағы Қарағанды мемлекеттік университеті 

жүктеу/скачать 6,1 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: