Уэвелл, Милль, Пирс, Дюгем, Пуанкаре, Мейерсон,
Рассел и, по крайней мере на некоторых этапах своего
творчества, Уайтхед. Большинство мыслителей, при-
надлежащих к этой группе, могли бы согласиться с
тем, что научное знание является результатом роста
обыденного знания. Однако каждый из них приходил к
выводу, что научное знание изучать значительно легче,
чем обыденное знание, поскольку научное знание есть
как бы
ясно выраженное обыденное знание.
Основные
проблемы, связанные с природой научного знания, яв-
ляются расширениями проблем, относящихся к обыден-
ному знанию. Так, в области научного знания юмов-
ская проблема «разумной веры» заменяется проблемой
разумных оснований для принятия или отбрасывания
научных теорий. И поскольку мы располагаем множе-
ством подробных свидетельств о дискуссиях по поводу
того, следует ли принять или, наоборот, нужно отбро-
сить некоторую теорию, например теорию Ньютона,
Максвелла или Эйнштейна, постольку мы можем взгля-
нуть на эти дискуссии как бы через микроскоп, что и
позволяет нам детально и объективно изучать некото-
рые из наиболее важных моментов проблемы «разумной
веры».
При таком подходе к
проблемам эпистемологии (как
и при двух ранее упомянутых подходах) легко изба-
виться от псевдопсихологического, или «субъективного»,
метода, присущего «новому методу идей», который ис-
пользовался еще Кантом. Данный подход предполагает
анализ научных дискуссий и научных проблемных си-
туаций. Таким образом, в рамках этого подхода появ-
ляется возможность понимания истории развития науч-
ной мысли.
До сих пор я пытался показать, что наиболее важ-
ные
проблемы всей традиционной эпистемологии — про-
блемы, связанные с
ростом знания,
— выходят за рамки
двух стандартных
методов лингвистического анализа и
требуют
анализа научного знания. Однако менее всего я
хотел бы защищать другую догму. Сегодня, даже анализ
науки — «философия науки» — угрожает стать модой,
специализацией. Философу не следует быть узким спе-
циалистом. Что касается меня, то я интересуюсь наукой
и философией только потому, что хочу нечто узнать о
загадке мира, в котором мы живем, и о загадке челове-
ческого знания об этом мире. И я верю, что только воз-
44
рождение интереса к этим загадкам может спасти на-
уки и философию от узкой специализации и от обску-
рантистской веры в особую компетентность эксперта, в
его личные знания и авторитет, то есть той самой веры,
которая столь удачно сочетается с нашим «пострацио-
налистическим» и «посткритическим» веком, с гордостью
посвятившим себя разрушению традиции рациональной
философии и даже самого рационального мышления.
Пеня, Бэкингемшир, весна 1958 года