Выводы по 3 разделу
По сложившийся в нашей культуре литературной традиции и современные
казахстанские писатели нередко обращаются к мифу через посредство
фольклора. Например, структура сказочного цикла Ю. Серебрянского повторяет
структуру традиционной сказки: мотив инициации задается в начальных
текстах цикла, актуализируя мифологему смерти/бессмертия и мотив
национальной памяти (вечности). В сказочном цикле Ю. Серебрянского можно
133
выделить и другие традиционные мифологические образы и мотивы, берущее
свои начало в мифе: близнечный мотив, интертекстуальную отсылку к мифу об
Икаре и образу Икара и др.
Однако преобладает в жанре казахстанской современной литературной
сказки все же процесс так называемый «постмодернизации», актуализирующий
пародийное, игровое, смеховое начало, развенчивающее сказочные и
мифологические каноны, расподобляющее их структуру, что особенно
педалировано в «Сказках для взрослых» Е. Айла и Н. Сакавовой. Здесь можно
обнаружить отказ от близнечного мотива, антитетичных конструкций
(мифологем) и поэтики сказочных повторов, сюжета инициации и вообще
традиционного сказочного сюжета, а также традиционного трафарета
сказочного героя, счастливого конца и непременной веры в победу добра над
злом.
В русле постмодернистской поэтики построен и весь сказочный цикл Л.
Калаус из сборника «Пиньята», который в итоге предстает историей
отложенной, задержанной инициации героини и ее потенциального избранника.
Интерактивность карнавализации как основного приема деконструкции в
текстах Л. Калаус обеспечивает типизацию карнавальных мотивов и образов,
декларируя возврат к архетипам возрождения и обновления. Христианский и
языческий мотив смерти и воскресения в ее сказочных произведениях
реализует психологическую потребность в сакрализации предков, особенно
ярко проявляемую в переходные периоды как для отдельного человека, так и
для всего социума.
Основополагающие принципы мифологизма в литературе — повторы
(слов, фраз, концовок). Подлинно мифологическим повтор становится тогда,
когда он связан с категорией времени, когда, повторяясь несколько раз событие,
смешивает прошлое, настоящее и будущее. Повторяемость, цикличность
событий и ситуаций выводит их из конкретного исторического времени в
«безвременный мир мифа». Поэтому можно отметить и серийность,
оцикленность как важную часть ритмизации цикла сказок Л. Калаус и серии
романов А. Жаксылыкова. Орнаментальность прозы, восходящая к
мифологическим повторам, - лейтмотивный художественный прием А.
Жаксылыкова. В его романе «Сны окаянных» разного рода лексические и
синтаксические повторы, как бы возведенные в ранг обязательного, навязчивого
стилистического ритуала, являются доминантой стилистической организации.
Те же самые приемы можно обнаружить и в романе «Сны окаянных», в котором
эсхатологичность как мифологическая модель времени тесно связана с
орнаментальностью, как бы останавливающей, затормаживающей течение
времени. Даже объем жаксылыковских периодов передает их мифологическую
цельность, отражает нерасчленѐнный способ мифологического мышления, где
ритм поглощает причинно-следственную логику изложения.
134
Цикличность мифа, предсказуемость мифологической картины мира очень
важна для современных казахстанских авторов, прежде всего, как
терапевтическое средство. Мифологическая картина мира не только
упорядочивает современный хаос, но и снимает страх перед будущим,
освобождает от чувства вины перед предками и ответственности за настоящее,
возвращает нации правильные исторические ориентиры, поднимает
самооценку, связывая современность с великим прошлым народа.
Современные казахстанские авторы обращаются и к античной, и к
христианской мифологии, переносят мифологическую структуру античного
мифа в ткань своего произведения, и, таким образом, создают неомиф уже в
контексте своей культуры, отвечая на вопросы современного общества. Этой же
иллюстративной цели служит насыщенная кимовская поэтика цитат и
реминисценций из разных мифов и культур, которая репрезентует
обращенность к мифу. Греческая мифология (сюжетные линии Одиссея и
Пенелопы, Орфея и Эвридики, царство Аида), объединяются в романе с
христианской мифологий, шаманизмом и языческими заговорами и
заклинаниями. В романе А. Жаксылыкова «Другой океан» в образе Малыша-
странника также проявляется мифологический библейский персонаж - архетип
блудного пустынного сына. К античности восходят в какой-то мере и образы
волка и пса у Б. Джилкибаева. Особенно актуально обращение к библейским
архетипическим мотивам и образам в творчестве Л. Коныс, где в сравнительном
плане с предвечными образцами описывается неудовлетворительное настоящее.
Очень
распространен
в
современных
казахстаских
текстах
эсхатологический мотив, возникающий, как правило, на сломе эпох и
культурных парадигм (А. Алтай, Б. Джилкибаев, И. Одегов, А. Жаксылыков, А.
Ким). Так, мифологема грехопадения – сковозная в творчестве А. Алтая,
актуализируя архетипы Тени и поэтику пограничья в целом.
Для казахской кочевой культуры особенно актуальна территориальная
художественная атрибутика, поэтому оппозиция «свой-чужой» нередко
раскрывается в контрасте «город-село», причем символика города практически
всегда коннотируется эсхатологически, отрицательно (как нечто чуждое,
привнесенное с Запада), а символика села – положительно (как свобода,
отсутствие границ, национальные истоки, земля предков, мировой универсум в
целом и т. д.).
Аналогично эта тема развивается и в рассказе И. Одегова «Пуруша»,
рефимологизирующем древнеиндийскую легенду. Включив «в дискурс
древнеиндийского мифа семейную легенду о дедушке, автор вводит в
произведение мотив связи поколений, сочетая его с мотивом некой
универсальной связи всего человечества, «начиная с сотворения мира».
Эсхатологические мотивы в казахской прозе могут быть связаны и с
жанровым генезисом, эклектически объединяющим народные легенды, сказки,
антиутопию и современную сагу, как, напрмер, в романе А. Жаксылыкова
135
«Другой океан». В этом постмодернистском эклектичном жанровом
образовании основная сюжетная ось – борьба между добром и злом, вселенская
битва, и страх за ее исход.
Мифологическое членение пространства по модели мирового древа и
мифологического космогенеза (Б. Джилкибаев), бинарности (А. Кодар),
радиальности и орнаментальности (А. Жаксылыков) можно наблюдать в
современных казахстанских текстах практически повсеместно. Не менее
частотен и зоонеомифологизм – оборотничество и связанное с ним
трикстерство (Л. Калаус, А. Ким, Б. Джилкибаев), образы кентавров (А. Ким, А.
Алтай, Б. Джилкибаев), разнообразные аллегорические образы животного мира
(О. Бокеев, А. Алтай, А. Жаксылыков и др.), существующие в некоем
мифологическом пространстве.
Причудливо ведет себя пространство в неомифологическом мышлении –
оно, как и время, становится безразмерным, перемещения в нем скачкообразны,
хаотичны, как и сама мозаичная картина мира. Мифологическое время как бы
остановлено и пространственноподобно (А. Ким).
По-прежнему востребован в современной казахстской прозе и образный
тотемизм, который метафорически напоминает о периоде возникновения рода и
о происхождении рода от великих предков (роман-миф А. Алтая «Алтай
балладасы»). Образы-тотемы и образы-трикстеры встречаются и в романе А.
Жаксылыкова «Другой океан»: образ волчицы — прародительницы тюркского
рода и и фольклорные помощники главного героя – волкопсы.
Ритуальность, свойственная мифу, вера в магию, приметы, попытка
управления реальностью с помощью молитв или ритуалов — неотъемлемая
черта восточного менталитета. Об этом и рассказ казахстанского писателя Л.
Сона «Площадь треугольника», в котором присутствует абсолютная вера
главной героини-портнихи в магию чисел. Ритуальность отражает попытку
департированного в Казахстан в сталинскую эпоху корейского этноса
нивелировать психологическую травму отрыва от своей земли и предков,
восстановить целостность приобщения к своей культуре через религозные
верования и языческие суеверия, попытку получить хотя бы относительную
свободу в тоталитарном социуме и управлять своей судьбой.
Таким образом, актуализация определенных мифологических образов и
мотивов в современной казахстанской прозе отражает представления
современных авторов о наиболее важных, сущностных проблемах развития
казахстанской культуры и социума в целом, задавая и направление их решения
через обращение к авторитетной традиции (национальным и универсальным
мифам).
136
Достарыңызбен бөлісу: |