ОБЩЕСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАЗАХСКИХ СЛУЖАЩИХ

 
177 
Значительный  приток  казахской  молодежи  в  средние  специальные 
учебные заведения на территории  региона приходится на последнюю четверть 
XIX века. По большей части казахские функционеры являлись представителями 
одного  поколения,  воспитанные 
в  единой  системе  ценностей  и 
сформировавшиеся  в  унитарной  образовательной  системе.  Наплыв  учащейся 
казахской  молодежи  фиксируется  в  незначительное  количество  специальных 
училищ  губернских  центров  и  провинциальных  городов.  Поэтому  личные 
контакты  периода  обучения  в  городах  являлись  основой  дальнейших 
взаимоотношений данной категории граждан.  
Казахские  служащие  исследуемого  периода  несли  новые  образцы 
поведения  в  аристократической  среде,  ориентированной  на  восприятие 
европейских  стандартов  и  как  следствие  проживания  в  городах. 
Мотивационную  ценность  приобретал  кропотливый  созидательный  путь  на 
примере  личного  совершенства.  Казахи  из  этих  слоев  демонстрировали  собой 
адаптируемый к историческим реалиям новый тип личностей. Последовательно 
формировались  новые  ценностные  ориентиры,  постоянно  воспринимаемые 
представителями  других  социальных  слоев.  Формировавшийся  в  естественно-
исторических условиях смены времен года монотонный труд детерминировался 
энергичными  действиями  этих  личностей,  рассчитывавших  на  собственные 
возможности,  раскрываемые  в  динамике  этнокультурных  контактов  и 
включения  в  образовательную  среду.  Благополучный  дебют  единичных 
представителей  определенных  фамилий  катализировал  успехи  их  младших 
представителей, представленных, как правило, братьями и сыновьями. 
В  XIX  –  начале  XX  веков  часто  прослеживалось  обучение  ближайших 
родственников  в  одних  и  тех  же  учебных  заведениях.  На  протяжении  второй 
половины XIX – начала XX веков наблюдается динамика изменения социально-
профессиональных  характеристик  служащих  по  таким  критериям:  место 
работы,  их  количественная  характеристика,  социальная  структура.  С  течением 
времени  существенно  повышался  уровень  образования,  опыт  и  стаж  работы 
служащих.  Соответствующие  критерии  повышали  личностную  самооценку 
казахских  граждан.  Эти  факторы  формировали  принцип  их  морально-
психологической устойчивости в новой социокультурной среде и уверенность в 
дальнейшем восприятии себя как относительно самостоятельных граждан.  
С  этого  времени  казахские  служащие  ознакамливаются  с  театральным 
искусством,  библиотеками,  музеями  и  другими  источниками  духовной 
культуры. 
 Культурно-образовательный  уровень  и  социальное  происхождение 
казахской  молодежи  были  различны.  Их  идейные  мировоззрения  и 
коммуникативные  качества  формировались  под  воздействием  социальной 
среды  учебных  заведений  и  университетов  империи.  Для  них  характерно 
восприятие  существенной  дифференциации  Санкт-Петербурга  как  столичного 
центра  империи  от  других  городов.  Наследственные  традиции  доминанты 
ядрового  центра  общины  экстраполировались  на  мотивацию  поведения 
казахских служащих.  

 
178 
Казахские  интеллигенты  и  служащие,  получившие  образование  в 
университетах Санкт-Петербурга, впоследствии доминировали  в общественно-
политической  жизни.  По-видимому,  данный  аспект  диктовался  многими 
причинами:  большой  объем  информации  урбанизированного  города,  широкий 
духовный  потенциал,  формирование  личных  связей  с  представителями 
столичной  общественности,  оказавших  влияние  на  их  личностный  рост  и 
дальнейшие  события  в  государстве.  Изначально  численность  казахских 
студентов-петербуржцев  оказалась  выше  казахской  студенческой  среды  ряда 
других  городов.  Примечательно,  что  в  Санкт-Петербургском  университете 
наблюдался  высокий  удельный  вес  уроженцев  из  национальных  окраин, 
которые 
своей 
корпоративной 
сплоченностью 
являли 
пример 
взаимосотрудничества  для  казахских  учащихся,  сохранивших  эту  традицию  в 
дальнейшем.  
Образованные  казахи  знали  друг  друга  в  пределах  города  и  области. 
Подобная  комплиментарность  заключалась  в  установлении  контактных  связей 
и  регулярном  общении  в  домах  известных  деятелей.  Тогда  как  в  городах 
восточных  провинций  империи  представителями  татарской  общественности 
формируются  мусульманские  попечительские  органы,  патронировавшие  и 
направлявшие  культурно-духовную  деятельность  тюркских  этнических  групп 
[348, л.112]. 
Подобные  татарские  организации  оказались  представленными  торгово-
ростовщическими  кругами.  То  есть  доминанта  в  соответствующих 
организациях сохранялась за экономически независимыми  деятелями, в какой-
то  мере  определявшими  свою  политическую  независимость  и  уровень 
гражданского  сознания  во  взаимоотношениях  с  властными  структурами  по 
реализации  политической  стабильности  в  регионе.  Финансовые  мощности 
казахских  служащих,  незначительно  сосредоточенных  в  городах,  явно 
оказались  недостаточными  в  создании подобных  организаций и  лоббировании 
интересов казахского  общества на  уровне областных центров и областей. Все-
таки  значительная  часть  исследуемых  представителей  казахской  страты 
действовала  в  рамках  служебной  исполнительской  дисциплины  на  уровне 
занимаемых должностей в соответствующих официальных структурах.  
Требовалось 
грамотное 
исполнение 
регламентируемого 
четко 
установленным  инструктажем  профессионального  долга.  Творчество  и  прочее 
свободомыслие 
в 
схеме 
функционирования 
подобной 
сферы 
не 
воспринимались  как  должный  инструмент  развития  производства,  ибо  эти 
представители  обслуживали  интересы  государства.  Соответствующий 
компонент стимулировал отвлечение от творчества подобных служащих и уход 
в себя. Очевидно, немногочисленные казахи-горожане знали много друг о друге 
и  у  них  вырабатывались  совершенно  иные  критерии  оценивания 
индивидуальной  деятельности.  В  данный  период  эти  казахи  ощущали  свою 
ответственность за перспективы своего народа и его судьбу. 
 Середина  XIX  века  ознаменована  точечной  деятельностью  казахских 
интеллектуалов,  проявивших  себя  на  военно-государственной  службе.  В 

 
179 
исторической  литературе  не  встречается  упоминаний  о  тесной  взаимосвязи 
этих служащих, что весьма примечательно.  
Несомненно, 
немногочисленные 
казахские 
интеллектуалы 
были 
осведомлены  друг  о  друге.  Так,  Ч.Валиханов  тепло  отзывался  о  деятельности 
М-С Бабаджанова в статье «Записка о судебной реформе» [11, с.175].  
Ч.Валиханов,  М.С.Бабаджанов,  И.  Валиханов  и  ряд  других  офицеров-
администраторов  обладали  популярностью  в  значительном  регионе  и 
предпринимали  деятельностные  мероприятия  в  общественной  сфере.  Уровень  
деловых  контактов  и  степень  социализации  немногочисленной  группы  
европейски  образованных  казахов-администраторов  первой  половины    XIX 
века центральной части империи оказались существенно выше представителей   
других категорий казахского народа. 
Проживая  в  иноэтнической  среде,  эти  деятели  приобщались  к  новым 
формам сотрудничества и взаимодействия городского оциума, отличавшихся от 
социальных моделей отношений аграрно-кочевого народа. Иерархический рост 
указанных  личностей  предопределил  самостоятельность  их  степени  служения 
посредством  выражения  собственной    гражданской  позиции  в  рамках 
функционирующего  законодательства.  Данные  интеллектуалы  занимались 
научной    деятельностью,  ориентированной  на  исследование  своей 
этнотерритории.  В  плеяде  военных  в  общественно-научной  сфере  заявили  о 
себе Ч. Валихан, Г.Чингисхан, Сейдалины и другие.  
Европейски  просвещенные  аристократы  распространяли  новационные 
тенденции  на  фоне  личного  примера,  используя  административные  методы 
воздействия.  Правитель  западной  части  Оренбургских  казахов  М-Г.  Таукин 
контролировал огромную площадь с численностью населения  в 60 тысяч юрт. 
Полковник  Таукин  состоял  членом–сотрудником    Императорского  Вольного 
экономического  общества.  М-С  Бабаджанов  сотрудничал  с  РГО  и  Вольным 
экономическим  обществом  [349].  Названные  султаны  являлись  депутатами 
казахской миссии к императору в 1860 году. Наличие титулованных султанов-
администраторов  в  депутациях  отражало  специфическую  управленческую 
структуру 
региона, 
в 
которой 
выделялась 
офицерская 
группа 
трансформированной  аристократии.  Научно  аппелируя  к  существующим 
реалиям  они  предпринимали  действия,  направленные  на  защиту  интересов 
народа 
 В  этот  период  казахские  аристократы,  включенные  в  административные 
органы  управления,  критически  воспринимали  определенные  новшества 
имперского  режима.  По  мнению  исследователя  Абуева  К.К.  Ч.Валиханов 
поддерживал  творческие  связи  с  редакцией  оппозиционной  к  монархическому 
режиму 
газеты 
«Колокол», 
на 
страницах 
которой 
публиковались 
разоблачительные  статьи  в  адрес  самодержавия.  Очевидно,  как  считает  автор, 
Валиханов оказывал непосредственное влияние на позицию редакции[36, с.10]. 
Казахские 
общественные 
деятели 
высказывались 
негативно 
о 
государственных программах.  Обострение социально-экономической ситуации  
на  территории  расселения  казахов  вызывало  опасение  М-С  Бабаджанова.  В 

 
180 
своей  статье  «Внутренняя  киргизская  орда»  он  актуализировал  земельную 
проблему  для  казахов  как  «вопрос  самый  жизненный  –  вопрос  дальнейшего 
существования». В продолжение обсуждения этой насущной темы Бабаджанов 
подробно  описал  земельный  конфликт  между  казахами  и  казаками  во 
Внутренней  Орде,  подчеркивая  значимость  земельных  ресурсов  для  казахов-
скотоводов, лишаемых возможности полноценного развития [26, с.55].  
Подобные  локальные  действия  не  имели  координационного  управления  и 
оказались не эффективны в достижении цели. Личностные успехи большинства 
их  последователей  отличались  меньшей  масштабностью.  Интенсификация 
производственных отношений определяла концентрацию этих деятелей в узкой 
конкретной  направленности  профессии.  Коллективные  отношения  поколения 
данного  времени  носили  все  более  координированный  характер.  В  северо-
западной  зоне  и  близлежащих  регионах  наблюдалось  нивелирование  родовых 
противоречий 
на 
уровне 
индивидуального 
сознания 
прогрессистов. 
Большинство  казахов  занимались  кочевым  образом  жизни.  На  фоне 
проникновения  на  территорию  европейских,  татарских  переселенцев-
земледельцев  казахи  ощущали  свою  этнокультурную  и  языковую 
тождественность.  В  ХХ  веке  русский  ученый  В.В.  Радлов  отмечал  этничность 
казахов  по  наличию  языковых  и  социально-политических  факторов, 
обуславливавших  их  национальное  единство  и  взаимосотрудничество  [350, 
с.21].  
Просвещенные  казахи  становились  носителями  пробуждающегося 
национального  сознания.  В  городах  традиционные  связи  казахских  общин 
родственной  личной  направленности  детерминировались  в  совершенно  иные 
деловые  связи,  все  четче  проявлявшиеся  между  казахскими  служащими. 
Локально-точечные  порывы  интеллектуалов  первой  половины  XIX  века  
заменялись 
их 
последователями 
синхронными, 
взаимосвязанными 
мероприятиями  непрерывного  толка.  Это  проявлялось  в  попытках  создания 
театров,  организации  печати,  участия  в  научных  обществах,  патронаже 
просвещения и культуры.   
В  перспективе  занятые  в  бюджетной  сфере  урбанизированные  казахи 
становились  центром  притяжения  для  своих  периферийных  родственников.  В 
социокультурных  установках  общинников  происходило  наглядно-образное 
смещение.  На  смену  эпическим  героям  силовой  направленности,  деяния 
которых  отличались  явной  гиперболизированностью,  приходили  реально 
существующие  личности.  Рутинное  длительное  продвижение  постепенно 
обустраивающихся  в  меняющихся  условиях  новых  индивидуальностей, 
наглядно воздействовало на их современников-аграриев.  
Фактически  квартиры  образованных  казахов  превращались  в  культурные 
очаги  и  места  длительного  проживания  для  своих  многочисленных 
родственников  и  бывших  соседей.  Так,  по  воспоминаниям  современников,  И. 
Алтынсарин  сформировал  группу  из  своих  учеников,  разделявших  его 
убеждения  и  поддерживавших  его  начинания:  «Из  своих  учеников  он  мечтал 
образовать  честных  ордынцев.  Между  ордынцами  он  составил  около  себя 

 
181 
молодой  кружок  единомышленных  с  ним»  [82,  л.4].  В  сословной 
интерпретации просвещенные казахи актуализируются как образец подражания 
и  родовой  гордости.  В  массовом  сознании  общинников  формируется  символ 
нового  покровителя-сюзерена  в  лице  специалистов.  В  сложившихся  условиях 
эффективным  методом  обеспечения  достоинства  в  обществе  и  тем  более  в 
новой среде было сохранение статусности преобразователя. Принятие внешней 
знаковой  атрибутики  косвенно доказывает  мотивацию  поступков  исследуемой 
группы. 
Титулатура  казахского  народа  сохраняла  связь  с  тюркской  социальной 
градацией.  Изменения  политической  ситуации  обусловили  предоставление 
права  возвеличивания  казахских  личностей  Российскими  монархами.  Долгое 
время имперские власти сохраняли процесс постепенности, вытесняя местную, 
веками  сложившуюся  управленческую  иерархию.  В  XIX  веке  вполне 
актуальным  оставалось  тарханское  звание,  предусматривающее  значительные 
льготы для его носителя. Как правило,  тарханства удостаивались  выходцы из 
аристократии    или    проявившие  себя  представители  «черной    кости»  в 
героической  эпопее.  В  1856  году  тарханское  звание  по  указу  императорского 
величества  получил  Оренбургский  муфтий  Абдул  Вахит    Сулейманов  [351]. 
Очевидно,  этот  факт  имел  показательное  значение  для  всего  мусульманского 
населения  Приуралья,  которое  необходимо  было,  по  мнению  имперских  
идеологов,  сохранить  в  составе  империи.  Мусульманство  как  вид  религии  и 
форма  мировоззрения постепенно проникало в Казахстан под влиянием татар. 
На обыденном уровне статус Оренбургского муфтия как официального  лидера  
духовенства,  возвышался  в  государственных  стандартах  управленческой 
модели  в  сравнении с местными представителями традиционной титулатуры. 
В 1856 году имам Нижегородской губернии Кунаев получил тарханское звание 
[352].  Этого  звания  Кунаев  удостоился  за  «успокоение»  мусульман  в  период  
Крымской военной кампании противостояния России европейским державам и 
мусульманской  Турции.  Достижение  тарханства  священнослужителями  для 
казахских  султанов  зачастую  индифферентных  к  монотеистическому  учению 
носило привлекательный  характер.  В XIX веке  ряд казахских султанов вполне 
обоснованно  претендовали  на  тарханское  звание.  Как  правило,  это  были 
потомки  казахских  героев,  отличившихся  в  трагическую  эпоху  XVIII–начале 
XIX века 
 Подобные  действия    практиковали  представители  других  социальных 
групп,  аппелируя  к  реалиям  XVIII  -  XIX  веков.  В  40-е  годы  XIX  века 
управляющий  аргынским  родом  Чеген  Мусин  в  письме  на  имя  начальника 
Оренбургской  пограничной  комиссии  Обручева  обращался  с  просьбой  о 
возведении его в тарханское звание, обосновывая свое прошение историческим 
экскурсом анализа заслуг своих предков. Его прадед батыр Джанибек получил 
тарханство  от  императора  Павла  в  XVIII  веке  за  политические    заслуги. 
Тарханство  сохранялось  в  этом  клане  за  потомками  Джанибека  –  Даутпаем  и 
Мусой – дедом и отцом Ч.Мусина [353].  
Впоследствии  казахские  султаны  ходатайствовали  о  предоставлении  им 

 
182 
дворянских  званий,  так  как  дворянство  с  середины  XIX  века  сулило 
определенные  перспективы  носителям  этих  титулов.  Соблюдение  принципа 
наследственности  дворянства  определяло  сохранение  льгот  в  системе 
управления,  налогообложения  и  социальных  благ.  Носители  дворянского 
звания  из  казахской  среды  в  их  морально-психологическом  восприятии 
возводились в единый ранг с русскими дворянскими  фамилиями, что являлось 
вполне    актуальным.  Дворянское  звание,  как  и  тарханство,  в  глазах  казахской 
общественности  и  других  российских  подданных  подчеркивало  заслуги 
султанов  и  стремившихся  к  этому  результату  представителей  других 
социальных  групп.  В  XIX  веке  формируется  группа  казахских  дворян. 
Дворянское 
происхождение 
казахских 
аристократов 
подчеркивалось 
официально.  Так,  в  1892  году  потомственный  дворянин  султан 
Каркаралинского  уезда  Даир  Газин  получил  в  награду  за    заслуги  серебряный 
позолоченный  стакан  [141].  Награда  по  своему  содержанию    не  играла  
существенной  значимости.  Привлекательность  момента    заключалась    в  
подчеркивании дворянского звания. 
Выпускник  казахской  школы  при  Оренбургском  правлении  султан  И. 
Саматов 3 года проработал при Областном правлении в качестве переводчика с 
окладом  в  120  рублей.  В  1860  году  Саматов  ходатайствовал  о  переводе  в 
генерал-губернаторскую  канцелярию  края  [354].  Неудовлетворенный  своим 
социальным  статусом  Саматов  претендовал  на  работу  в  вышестоящие 
структуры. Практикуемый им алгоритм действий  способствовал усилению его 
роли  и  влиянию  в  крае.  Личностное  восприятие  специфики  титулатуры  этих 
титулов  свидетельствовало  о  росте  гражданского  самосознания  казахских 
аристократов,  осознававших себя как реальную составляющую новой системы 
управления, способную существенно повлиять на происходившие изменения  в 
крае.  
Барон  Е.К.  Мейндорф,  совершивший  научную  командировку  в  край, 
отмечал  природу  лидерской  власти  в  казахском  обществе:  «И  все  же  власть 
хана покоится на общем признании: если уж он его приобрел, то может править 
деспотически,  однако  лишь  тогда,  когда  он  действует  в  интересах  народа. 
Таким образом, это общественное мнение ограничивает его власть» [355, с 42]. 
Деяния и статус казахского аристократического  клана определялись  волевыми 
поступками  его  представителей.  Фамильное  обозначение  клана  в  этот  период 
связывалось с именем наиболее легендарной личности исторического  времени 
XVIII-XIX  веков.  Впоследствии,  по  исследованным  документам,  члены 
казахских  семей  по  примеру  метрической  системы  европейских  государств  не 
меняли  своих  фамилий.  Единое  фамильное  обозначение    на  фоне  официально 
закрепленных  родовых  территорий  сохраняло  их    родственное  единство.  Со 
времени  унификации  государственного  делопроизводства  актуализировалась 
проблема  получения  новой  имперской  титулатуры.  Этот  фактор  обеспечивал 
политические дивиденды и дальнейшее продвижение в общей иерархии членов 
почетной фамилии. Дворянские титулы в системе государственного управления 
и  расширения  сферы  деятельности  оседло-земледельческой  культуры 

 
183 
оценивались  казахскими  аристократами  как  определенный  атрибут  их 
включения в имперский официоз. 
В  России признавались  три дворянских титула  – князей, графов, баронов. 
Право  пользоваться  наследственным  княжеским  титулом  официально 
принадлежало  потомкам  древних  русских  и  литовских  князей  или  личностям, 
предки  которых  с  их  наследниками  возводились  в  княжеское  достоинство 
российским  монархом.  Княжеский  титул  при  императоре  Николае  1,  наряду  с 
некоторыми  представителями  русских  родов  получил  камер-паж  султан 
Сахипгерей  Чингис,  как  старший  сын  умершего  султана  Букеевской  Орды. 
После  его  смерти  княжеское  звание  перешло  его  младшему  брату  [356,  с.169-
189].  
Некоторые  аристократические  казахские  фамилии  за  заслуги  перед 
империей  возводились  в  дворянское  звание.  Соответственно  в  исторически 
сложившейся  картине  ранжирования  табелей  и  званий  менялась  статусность 
казахских дворян. В начале 70-х годов XIX века, ранее являвшийся правителем 
Средней  части  в  области  Оренбургских  казахов,  генерал-майор  М. 
Баймухамедов хлопотал о представлении его семейству дворянского звания. На 
протяжении  длительного  времени  в  области  на  административной  службе 
состояли заслужившие генеральские погоны  отец и сын Баймухамедовы. [357] 
Наличие  дворянского  звания  предполагало  материальные  льготы  султанским 
фамилиям,  и  что  важнее  всего  -  сохранение  лидирующих  позиций  в 
меняющейся  иерархической  системе.  Во  второй  половине  XIX  века  на  фоне 
имперских  реформ  дворянское  звание  обязывало  их  представителей  к 
восприятию  новых  форм  отношений,  обязательных  к  исполнению  и 
соблюдению.  Так,  уже  в  1861  году  дворяне  Валихановы  хлопотали  об 
изготовлении  для  них  фамильного  герба  –  знака  отличия,  характерного  для 
европейской  модели  отношений  [358,  л.8].  Очевидно,  и  внешняя  властная 
символика  катализировала  действия  казахских  аристократов  к  доминанте  во 
всех сферах и стремлении к привилегиям. 
На  фото  и  иллюстрациях  дореволюционного  периода  светски 
просвещенные  казахи  представлены  в  европейской  вариации:  прически  на 
западный  манер,  сюртуки,  пенсне,  коротко  подстриженные  усы  и  т.д. 
Модернизационный  процесс  казахского  общества  сочетался  взаимовлиянием 
разных  социокультурных  систем,  что,  по  сути,  резко  меняло  иерархию 
восприятия мира обучающихся казахов.  
Разрыв общинно-коллективных связей в казахском обществе в конце XIX-
начала  XX  века  актуализировал  специфику  укрепления  личного  статуса 
конкретных  личностей.  В  целом  личный  статус  продолжал  играть 
существенную роль и в казахском социуме.  
Большинство европейски образованных казахов продолжали действовать в 
государственно-исполнительных  органах  власти.  Попутно  формируется 
профессиональная группа учителей и врачей. Очевидно, многие представители 
указанных слоев принимали активное участие в общественной сфере. Важным 
фактором  соответствующих  действий  являлось  огромное  желание  оказания 

 
184 
помощи 
своему 
народу, 
посредством 
использования 
собственных 
возможностей,  которые  у  большинства  из  них  были  ограниченными.  Чувство 
одиночества  в  иноязычной  среде  предопределяло  мотивацию  поступков 
казахских  служащих  и  интеллигентов,  получивших  возможность  со  стороны 
произвести  сравнительный  анализ  развития  разных  обществ  и  культур  на 
ограниченном  территориальном  пространстве.  Безусловно,  общественная 
деятельность оценивалась конкретными  личностями как метод саморазвития  в 
стремлении  к  социальному  равенству  в  условиях  жестких  государственных 
ограничений  и  четкой  иерархичности  власти.  Данное  качество  являлось 
стимулятором в перспективе продвижения по службе.  
Создание в городах местных государственных учреждений при наличии у 
просвещенных  казахов  права  выбора  работы  способствовало  их  притоку.  В 
городских  центрах  изначально  они  составляли  чиновничество,  в  котором 
численно  преобладали  представители  низовой  администрации.  По  причине 
различных  обстоятельств    все  они  вступали  между  собой  в  контакты  для 
решения личных и местных служебных проблем. С течением времени тон среди 
казахского  чиновничества  задавали  занимавшие  более  высокие  иерархические 
звенья служащие.  
Удельный  вес  европейски  просвещенного  казахского  городского 
населения  оставался  незначительным.  Сфера  контактных  связей  казахских 
служащих  с  казахским  мещанством  и  жителями  рабочих  кварталов 
малоисследована.  Очевидно,  городские  казахские  служащие  локализовались  в 
своей узкой среде по профессиональным признакам и образовательному цензу. 
Собственно,  эти  факты  вкупе  стали  основой  корпоративного  объединения 
казахских  городских  служащих.  Их  кругозор,  круг  интересов  и  сфера 
деятельности оставались различными, но в монотонной жизни провинциальных 
центров  они  находили  способы  самореализации  своих  возможностей  и 
потребностей.  
Проживание  в  русскоязычных  городах  казахских  служащих  и  насущная 
необходимость  обеспечения  делопроизводства  казахского  и  европейского 
населения  акцентировали  их  задачу  сохранения  познаний  в  двух  языках. 
Желание  дальнейшей  работы  в  городах,  в  соответствующих  учреждениях 
катализировало  их  задачи  усвоения  профессиональных  основ  и  избежания 
роковых  ошибок,  что  являлось  гарантом  их  возможного  продвижения  по 
службе  и  достижения  пенсиона  -  системы  жизнедеятельности  дотоле 
малоизвестной  казахскому  обществу.  По  примеру  русских,  интеллигентов  и 
служащих эти просвещенные казахи окунались в деятельность местных РГО и 
других общественных организаций. Примечательно, профессиональные успехи 
казахских  служащих  синхронно  отражались  в  их  общественной  деятельности. 
Успешные  казахские  прогрессисты  активней  реализовывались  в  подобных 
структурах,  утверждаясь  по  мере  объективных  и  субъективных  факторов  и 
демонстрируя самостоятельную гражданскую позицию.  
В  крупных  культурных  центрах,  как,  например,  Санкт-Петербурге  или 
Москве 
в 
положительной 
тенденции 
зарекомендовали 
себя 

 
185 
высокопоставленные  военные  Ч.  Валиханов,  Г.Чингисхан,  А  Букейханов  а 
также  гражданские  служащие,  познания  которых  отшлифовывались  и 
совершенствовались  под  влиянием  масштабной  информационной  базы  и 
правовой  культуры  эволюционирующего  гражданского  общества  крупных 
городов.  В  периферийной  части  исследуемой  территории  большинство 
служащих  по  объективным  причинам  лишалось  подобной  возможности.  Их 
концентрация  в  различных  общественных  организациях  и  сотрудничество  с 
просвещенным 
чиновничеством 
городов 
и 
областей 
восполняли 
соответствующие 
пробелы. 
Казахские 
прогрессисты 
продуктивно 
взаимодействовали  с  Казанскими,  Оренбургскими,  Омскими  культурными 
центрами и представителями  местных научных кругов.  
В  источниковых  материалах  не  встречается  информации  о  морально-
нравственной  деградации  высокопоставленных  казахских  чиновников,  равно 
как  и  проявивших  себя  в  профессиональной  и  общественной  деятельности 
немногочисленных  служащих.  С  периода  включения  Казахстана  в  состав 
Российской  империи  происходило  изменение  основ  традиционных  форм 
государственности  казахского  народа.  В  XIX  веке  значительная  часть 
территории  проживания  казахов  идентифицировалась  в  сознании  пришлой 
администрации  как  имперская  собственность.  Военный  стиль  управления 
сохранялся  в  течение  длительного  времени.  Процесс    строительства  городов 
сопровождался притоком переселенческого населения, которое на рубеже XIX-
XX веков преобладало в них и их окрестностях. В сознании значительной части 
чиновников,  во  многом  рекрутируемых  из  приезжих  кадров,  соответствующая 
территория  и  местное  население  ассоциировались  как  чуждый  элемент. 
Этносоциальная  мозаика  региона  не  представляла  единого  конгломерата 
исторически  стабильных  регионов  с  устоявшимися  традициями  и  формами 
общественной 
организации. 
Демократические 
тенденции 
маленьких 
провинциальных  городов,  наспех  возведенных  поселков  и  третируемых 
властью  аулов  при  отсутствии  или  слабости  экономически  преуспевающих  и 
граждански  независимых  социальных  звеньев  существенно  уступали 
индустриальным  центром  метрополии.  Фактически  в  местных  регионах 
существовали  все  основания  для  роста  негативных  явлений.  Чиновничество 
оказалось  свободным  от  опеки  вышестоящих    контролирующих  органов  и 
общественного давления. 
Под влиянием событий 1905 года произошло  пробуждение  воли и чувств 
местных  общин.  В  Думский  период  жители  Тургайской  области    вполне 
обоснованно  ходатайствовали  о  переносе    административного  центра  из 
Оренбурга  в  Кустанай.  Их  желание  вызвало  негативную  реакцию  областного 
чиновничества  как  в  центре,  так  и  в  уезде  по  причине  утраты  последними 
привилегированных полномочий. Причем оренбургские управленцы  не желали 
менять  устоявшийся  быт  на  жизнь  в  провинции,  а  провинциалы  опасались 
контроля  и  утраты  сферы  влияния  в  случае  приезда  оренбуржцев.  Личные  
амбиции  группы  чиновников  превалировали  в  выборе  решения  в 
оппонировании  жителям  Кустаная  [359].  Приведенный  эпизод  является 

 
186 
впечатлительной    характеристикой    доминировавших  форм    отношений   
государственных  структур  и    общественности.  Европейское  чиновничество 
провинциальных  центров  в  большинстве  своем  состояло  из  переселенных 
служащих центральных губерний. Многие из них ориентировались   на отъезд в 
более  благоприятные  районы  империи.  Казахские  служащие,  представленные 
первым  поколением  вчерашних  провинциалов,  не  имели  подобной 
альтернативы, рассматривая свое нынешнее положение как катализирующий их 
дальнейшую деятельность положительный успех. 
Традиционно наиболее массовой формой самореализации казахов являлось 
патронирование  ближайших  родственников  или  чужих  людей,  как  правило, 
молодых, обладавших талантами.  
Интеллектуальная  городская  казахская  среда  по  европейским  стандартам 
только  продолжала  формироваться.  Эти  данные  определяли  постоянное 
общение  казахских  студентов  и  просвещенных  казахов-горожан  в  различных 
кружках.  Личная  переписка  этой  группы  казахов  подтверждает  их  тесную 
взаимосвязь и наличие информативной базы друг о друге. В частности, будучи 
студентом  Томского  университета  Исхак  Джаксалыков  контактировал  с 
проживавшим в Омске служащим канцелярии Степного генерал-губернатора И. 
Аблайхановым [130, л.21].  
По  социальному  статусу  и  возрастным  критериям  исследуемые  личности 
имели существенную разницу. Вряд ли они состояли в родстве. Более того, из-
за  скудности  финансовых  средств  Джаксылыков  не  мог  часто  посещать  Омск. 
Аблайханов  обладал  популярностью  в  омских  деловых  кругах  и  сохранял 
влияние  в  казахской  общине.  Вероятно,  между  ними  устанавливались 
дружеские 
отношения 
с 
определенными 
обязательствами, 
вполне 
приемлемыми,  с  учетом  национальных  традиций  и  корпоративной 
солидарности. 
В  казахской  городской  среде  сохранялись  традиции  национальной 
взаимопомощи  и  протежирования.  В  80-е  годы  XIX  века  генерал  султан 
Чингис-хан  ходатайствовал  перед  директором  медицинского  департамента  о 
предоставлении  штатной  должности  врача  в  Тургайской  области,  в  случае 
вакансии, выпускнику М. Карабаеву. [360, л.110] Чингисхан и Карабаев имели 
различные  региональные,  имущественные  и  социальные  характеристики. 
Г.Чингисхан  –  уроженец  Акмолинской  области,  султан,  к  тому  времени 
материально  обеспеченная  и  состоявшаяся  личность,  проживал  в  столице 
империи.  Родоклановое  противостояние  имело  место  у  казахов  ещё  в  начале 
XX  века.  Вероятно,  на  период  80-х  годов  XIX  века  Чингис-хан  и  Карабаев 
лично  не  контактировали.  Но  именно  в  это  время  наблюдается  сближение  и 
дальнейшая консолидация европейски образованных казахов, ориентированных 
на защиту национальных интересов казахского общества и его переустройства. 
Примечательно,  что  Карабаев  предпринимал  самостоятельные  попытки 
устройства  в  области  методом  письменного  запроса  местным  властям  [360, 
л.110]  
Талантливый юноша Курганбек Беремжанов учился у Ибрая Алтынсарина. 

 
187 
Его  потомок  Ахмет  Беремжанов,  состоявшийся  на  юридическом  поприще, 
впоследствии  оказывал  помощь  Алтынсарину  в  открытии  пришкольной 
библиотеки. А. Беремжанов выполнял обязанности почетного блюстителя школ 
в Тургайской области.  
Меценатские традиции сохранялись в казахском обществе. Так, например, 
один  из  первых  получивших  российское  образование  Асфандияр  Шорманов 
материально  помогал  студенту  Санкт-Петебургского  университета  Барлыбеку 
Сыртланову. Впоследствии Б. Сыртланов финансировал обучение в столичном 
университете    М.  Тынышпаева.  Под  влиянием  братьев  Мамановых  из  Жетысу 
состоялись  такие  деятели,  как  И.  Жансугуров,  Б.  Сулеев,  С.  Тастанбекова  [57, 
с.106].  
Этноконфессиональное  единство  немногочисленных  казахских  служащих 
способствовало  появлению  программы  профессиональной  и  общественной 
взаимопомощи,  что  соответствовало  национальной  общественной  психологии 
проживавших  в  ином  этнокультурном  окружении  казахов.  Впоследствии  на 
базе этой группы создается единое объединяющее идеологическое начало. 
Наставнические  традиции  ярко  проявлялись  в  образовательной  сфере. 
Биографические  сюжеты  известных  людей  полны  сведений  о  помощи  со 
стороны  признанных  лидеров  от  просвещения.  И.  Алтынсарин,  Г.  Балгимбаев  
неоднократно ходатайствовали за талантливых, подающих  надежды казахских 
мальчиков,  которые  впоследствии  зарекомендовали  себя  как  примерные 
ученики  и  состоялись  в  будущем.  Казахские  интеллигенты  проявляли  личную 
заинтересованность  в  судьбах  казахских  учащихся.  По  согласованию 
инспектора  казахских  школ  И.Алтынсарина  и  уездного  начальника,  ученик 
Мирзагалий  Нгиликов  получил  стипендию  в  Троицкой  гимназии  [361,  л.35]. 
Учитель  Тургайской  школы  Бабин  во  время  поездки  по  аулам  встретил 
одаренного юношу из бедной семьи Б. Каралдина. С согласия родителей Бабин 
взял его на воспитание. В период обучения Каралдин проживал в доме Бабина. 
После  окончания  училища  он  в  14  лет  начал  работать  писарем  в  уездном 
управлении  [286,  л.15].  В  подобных  ситуациях  казахские  патроны  выступали 
гарантами  своих  протеже.  Прогрессивные  казахские  учителя  продолжили 
традиции  И.  Алтынсарина  и  А.  Кунанбаева.  Например,  исполняющий 
обязанности  инспектора  народных  училищ  А.Б.  Балгимбаев  предлагал 
изменение принципов постановки школьного дела  в русско-казахских школах. 
Он отмечал слабую популярность аульных школ в казахской этнической среде 
по  причине  элементарной  программы,  слабой  материальной  базы, 
недостаточной  подготовкой  учителей.  Он  настаивал  на  изменении  учебного 
плана  этих  школ  с  включением  таких  дисциплин,  как  география, 
естествознание, казахский, русский языки, литература и т.д. [31, с.97]. 
Стартовые  возможности  к  обучению  в  Оренбургских  училищах, 
получивших  известность  в  областях  администраторов    И.  Алтынсарина,  А. 
Сейдалина,  Т.  Сейдалина  и  многих  других  определялись  благодаря 
воздействию султана Ахмета Джантурина [362, с.404].  
Данный  институт  взаимопомощи  оказался  наиболее  приемлемым  и 

 
188 
соответствовал  историческим  традициям  казахов.  Образовательная  сеть    на 
исследуемой  территории  развивалась  при  активном  участии  учителей 
Алтынсарина,  Байтурсынова, Бабина. Казахские женщины начинали проявлять 
индивидуальную активность в развитии просвещения. Уроженка Акмолинской 
области  Залиха  Тяжигулова  отдала  свой  дом  под  аульную  школу. 
Значительную роль в данном действии сыграл поборник просвещения Статский 
Советник 
А.Е. 
Алекторов [363].  
Тяжигулова,  в  качестве  поощрения,  получила  очень  ценный  золотой 
перстень-подарок[376]. Упоминания о подвижнической деятельности казахских 
женщин  редки.  Таким  образом,  и  власти  пытались  обратить  внимание 
общественности  на  деятельность  казахских  женщин.  Уроженка  Кустаная 
учительница  Назира  Сегизбаевна  Кульжанова  способствовала  открытию  в 
Семипалатинске  пансионата  для  казахских  детей  и  широко  пропагандировала  
идею народного образования среди казахов [365].  
Казахские  общественные  деятели  принимали  активное  участие  в 
расширении 
системы 
образования. 
Финансовая 
сторона 
проблемы 
определялась их энергичным  участием  по организации массового сбора  денег. 
Долгосрочная  перспектива  реализации  проекта  обуславливала  личностное 
участие прогрессистов. Дети просвещенных казахов, как правило, стремились к 
обучению в светских школах под  влиянием своих отцов. Мулла Омского уезда 
Хусаин  Кокенев  инициировал  организацию  аульных  светских  школ,  которые 
были  показательными.  За  подобный  поступок  мулла  получил  в  награду  от 
областных властей халат 2-го разряда [363].  
Его  сын  Х.Кокенев  закончил  Омскую  учительскую  семинарию. 
Впоследствии  Х.Кокенев  принимал  участие  в  общественных  мероприятиях  
Акмолинской области. 
В  Семипалатинской  области  по  инициативе  старшего  султана  есаула 
Алихана  Тлеубердина  открылась  первая  русско-казахская  школа  с  интернатом 
при ней. Школа функционировала в городе Кокпекты с 1867 года. В результате 
агитационной кампании казахи изъявили желание обучать в школе своих детей. 
При  этом  от  каждой  волости  выдвигалось  по  2  представителя  к  обучению.  В 
среднем  на  обучение  каждого  мальчика  затрачивалось  80  рублей.  Годовое 
содержание  школы  составляло  520  рублей.  Казахские  общества  добровольно 
возлагали  на  себя  финансовое  бремя  содержания  школ  и  стипендиатов.  Было 
разрешено  принимать  в  школу  вольноприходящих  русских  учеников.  Данная 
школа носила экспериментальный характер без каких-либо регламентирующих 
учебный процесс определенных правил или четко установленного объема курса 
[366, л.3]. 
В  1902  году  Ш.  Кощегулов  и  К.Каймаков  приняли  на  себя  подряд  по 
возведению  в  Акмолинской  области  здания  сельскохозяйственной  школы. 
Кощегулов и Каймаков выполнили возложенные на себя обязательства, понеся 
значительные  убытки.  За  выполненную  работу  подвижники  удостоились 
Степным  генерал-губернатором  серебряными  часами  с  серебряной  цепочкой 
[367]. 

 
189 
В  казахском  обществе  развивалась  традиция  подвижничества.  В 
феодальный  период  подвижническая  миссия  заключалась  в  оказании 
материальной  и  духовной  помощи  однородцам.  Народная  традиция 
коллективного  единства  определяла  потребность  преодоления  хозяйственных 
трудностей.  По  почину  казахских  общин  формируется  институт  казахских 
почетных  блюстителей  аульных  школ.  Подобная  миссия  возлагалась  на 
известных  влиятельных  энергичных  личностей.  Почетные  блюстители 
комплектовались  из  уважаемых  состоятельных  деятелей.  Наиболее  важной 
функцией  почетных  блюстителей  являлось  оказание  финансовой  помощи 
школам.  Зачастую  почетные  блюстители  лично  патронировали  школы.  Так, 
блюстители  Карпыков,  Беркимбаев,  Кулубеков,  Беремжанов  пожертвовали 
более 600 рублей на покупку учебных пособий для тургайских школ [12, с.232]. 
По  приговору  населения    аула  №1  Айтжан  Четыбеков  выполнял  обязанности 
блюстителя Текинской аульной русско-казахской школы Акмолинской области 
[368].  Социальный  статус  различных  патронаторов  был  различным.  В 
казахском обществе явственней обозначалась роль выходцев из простонародья. 
Реалии  времени  способствовали  саморегуляции  народа  посредством 
заполнения  социального  вакуума  активными  представителями  из  различных 
слоев населения, что являлось примером для молодых людей. 
В  аулах  подвижнической  миссией  занимались  традиционные  лидеры  или 
представители  местной  администрации.  Участие  данных  лиц  в  подобных 
действиях  аккумулировало  финансовые  средства  местных  общин.  Зауряд-
хорунжий  Хасен  Кокенев  в  должности  почетного  блюстителя  патронировал 
Полтавскую  русско-казахскую  волостную  школу  [369].  Такие  факты  носили 
распространенный характер в регионах расселения казахов. 
Сохранение  общинно-кочевых  традиций  предопределяло  наличие 
подобных форм подвижничества. В XIX веке казахские меценаты брали на себя 
ответственность  в  возведении  крупных  духовно-стационарных  объектов  и 
финансировании  социальных  программ.  Во  второй  половине  XIX  века  в 
Оренбурге  планировалось  возведение  гимназии  –  малознакомого  местному 
населению  учебного  заведения  по  методике  преподавания  и  реестру 
предполагаемых  к  изучению  предметов.  Согласно инструктивным документам 
в  штате  гимназии  выделялись  вакансионные  места  для  казахских  учеников.  В 
результате  поддержанной  местными  казахскими  лидерами  агитационной 
компании  сумма  добровольных  пожертвований  казахов  составляла  1680 
рублей.  Один  из  инициаторов  этой  процедуры  бий  Дауренбек  Беремжанов 
профинансировал 100 рублей серебром [370, л.81].  
Характерно,  что  в  последней  четверти  XIX  века  в  степных  областях 
продолжается  усиление  татарского  элемента.  Татарские  мусульманские 
священнослужители  имели  влияние  в  духовной  сфере  казахов.  Определенная 

жүктеу/скачать 2,34 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: