1 Предмет синтаксиса. Объекты синтаксиса и собственно синтаксические единицы, их соотношение

 
79
щью   инфинитива быть или других глаголов со значением бытия, существования, а так-
же связочных глаголов (служить, показаться, стать и др.): У муз Валя готова была слу-
жить  и  судомойкой  (Эренбург);  Они  все  настоящие  люди,  и  ты  теперь  же  можешь 
стать настоящим человеком (Гранин); Я боюсь показаться нескромным (Куприн) <…>. 
 
 
Виноградов  В.  В.  Проблема  сказуемости  как  основы  предложении  и  углубление 
противоречий в понимании других членов предложения // Виноградов В. В. Из исто-
рии изучения русского синтаксиса. М., 1958. С. 284–295. 
 
1 
Противоречия  в  соотношении  логических  и  грамматических  категорий,  резко  высту-
пившие в синтаксисе Ф. И. Буслаева, не могли не смущать русских лингвистов и препо-
давателей русского языка. Вопрос об отношении грамматического учения о предложении 
к логике стоит в центре русских синтаксических руководств почти до последних десяти-
летий XIX в., до 80–90-х гг., так как вплоть до этого времени идеи Потебни и начала пси-
хологического  синтаксиса  почти  не  коснулись  русских  синтаксических  концепций,  во 
всяком случае — преобладающей их массы. Из работ, посвященных теории синтаксиса в 
этот период, большой интерес вызывает книга В. Классовского «Нерешенные вопросы в 
грамматике» (СПб., 1870). Оживившийся  интерес  к  изучению  всего  многообразия  син-
таксических конструкций русского языка и прежде всего разных типов предложения об-
нажил  глубокие  противоречия  между универсальным  единством  структуры  логического 
суждения и разнородностью грамматических структур предложения. Особенно странной, 
требующей  неотложного  объяснения  казалась  разница  между  двумя  категориями  пред-
ложений — личных, расчлененных и «безличных», как бы лишенных подлежащего. Так 
выдвигался на первое место логико-грамматический вопрос о подлежащем. Сначала об-
суждается  общая  проблема  предложения  с  логической  и  грамматической  точек  зрения. 
Для логики всякое суждение умещается в два члена — подлежащее и сказуемое. «Даже 
целые предложения, главные и придаточные могут, с логической точки зрения, быть не 
более как логическим подлежащим и сказуемым» (стр. 2). «Напр.: Что вы желали оскор-
бить  его,  видно  было  по  вашему лицу,  логическое  подлежащее — желание  ваше  оскор-
бить его, логическое сказуемое, соответствующее и грамматическому.— видно было и т. 
д.; в фразе Петербург находится там, где Нева впадает в Финский залив логическое ска-
зуемое есть — при-невско-финско-заливный город и т. д.»   (стр.  2—3).  «В  суждении, с 
логической точки зрения, все может быть и подлежащим и сказуемым, смотря по данно-
му случаю, так сказать, по ударению на той или другой мысли. Напр. в суждении  Он по-
стоянно  читает  газеты,  смотря  по  надобности,  размениваются  в  логическое  подлежа-
щее,  наравне  со  сказуемым  (Что  составляет  собою  предмет  его  занятий?  Чтение  га-
зет), и дополнение (Что составляет собой предмет его чтения? Газеты), и обстоятель-
ство (Что характеризует собою его чтение газет? Постоянство)» (стр. 3). В. Классов-
ский, вслед за философом-профессором Карповым, особенное значение в структуре суж-
дения приписывает подлежащему <…>. Отсюда и для вопроса о структуре предложения 
как выражения суждения проблема подлежащего и способов его грамматического выра-
жения  получает особенный  интерес  и значение. Грамматика, «имея дело с мышлением, 
переложенным в речь, т. е. в слова с их формами, в весьма сложную сумму оборотов, оп-
ределяющих в себе бесчисленные влияния истории страны и т. д., — самостоятельно сор-
тирует свой разнохарактерный материал, при содействии общечеловеческой логики лишь 
настолько, насколько всякое действие человека обязано быть логическим, чтобы не быть 
произвольным и неразумным». При наличии своих синтаксических норм и законов язык 
не может не считаться с логикой, с этой точки зрения В. Классовский подвергает критике 
теорию номинативизма, т. е. учение о выражении грамматического подлежащего формой 
именительного  падежа  существительного. «Разумность  и  прочность  этой  теории, — по 
мнению  Классовского, — сомнительны» (стр. 5). Ведь  уже a priori кажется  страстным, 
что  «соответствие  подлежащего  только  именительному  падежу,  а  именительного  пад. 
только  подлежащему  возведено  в  закон  разума»,  и  что  именит.  пад.  не  приспособлен  к 

 
80
выполнению никаких других функций, а подлежащее не может быть никак иначе выра-
жено. Ведь в этом случае языкам, не имеющим падежей, — например китайскому, «нет 
выхода  из  абсолютной  логико-грамматической  беслодлежащности» (стр. 6). Между  тем 
русские грамматики в один голос твердят о том, что подлежащее, «как название предме-
та, которого бытие, явление или сущность мыслится, выражается именительным падежом 
сущ. имени» (Басистов, Система синтаксиса, 1848, § 38). Только немногие делают исклю-
чение еще для родит. пад. (при глаголе безличном с отрицанием): «Не слышно песен  на 
лугах»    (Антонов,    Русская грамматика, 7-е изд., стр. 111, 112). Лишь «Родное слово» К. 
Д. Ушинского (год 3-й, 1870, стр. 3) и Грамматика Филиппьева (1869, стр. 152) расходят-
ся в этом отношении со всеми прочими учебниками. К. Д. Ушинский, различая в структу-
ре  предложения  п р е д м е т   р е ч и   и   с к а з у е м о е ,  далее  пишет  (стр. 78): «Если  же 
предмет речи стоит в именительном или прямом падеже, то само такое предложение мы 
будем называть п р я м ы м , а такой предмет речи п о д л е ж а щ и м . Если же предмет речи 
стоит  в  одном  из  к о с в е н н ы х   падежей  (напр.  мне  больно,  ему  слышно  и  т.  п.),  то  он 
подлежащим не называется, а все такое предложение называется косвенным». Граммати-
ка  Филиппьева  учила,  что  подлежащее  может  быть  выражено  не  только  именительным 
падежом,  но  и  формами  всех  косвенных  падежей,  даже  предложного,  напр.  в  богатом 
житье как в море (=богатое житье как море), ср. мне не спится и т. п. 
В. Классовскому эти взгляды кажутся ближе к истине, чем традиционная точка зрения. 
В пользу именительного падежа как формы подлежащего по преимуществу ссылаются на 
его независимость, несогласуемость ни с чем в предложении. «Но в таком же смысле не-
зависимы и (все неизменяемые части речи. Если к преимуществам независимости имени-
тельного-подлежащего причислить согласуемость с ним не только определительных слов, 
но и сказуемого, то это преимущество разделит с ним и дательный падеж, с которым тоже 
согласуется сказуемое, напр., Льву не быть живому (Крыл.)» (стр. 14). Кроме того, «тот-
час возникает вопрос: почему же сказуемое, которое по важности своей роли в предложе-
нии по крайней мере не уступает подлежащему, снисходит однако до творительного па-
дежа (напр., Он был образцом для них)» (стр. 15). 
В. Классовский на основании этих и других соображений заключает, что теория об ис-
ключительной  связанности  подлежащего  с  формой  именит.  пад.  несостоятельна.  Так,  в 
фразе Григорий оскорбил Якова подлежащее Григорий, а в страдательном обороте Григо-
рием оскорблен Яков подлежащим должно быть признано слово Григорием. Ведь «так на-
зываемый «страдательный» залог не есть залог, а только один из двух оборотов вырази-
мости одного и того же факта мысли» (стр. 22—23). В другой паре примеров Я не сплю и 
Мне не спится «с первого уже взгляда видно, что 1) словами мне и я говорится об одном 
и том же лице и 2) лицу этому в обоих случаях приписывается один и тот же признак»  
(стр. 23). 
Следовательно, можно выразить обе фразы в виде такой пропорции: я: не сплю — мне: 
не спится.  Я — подлежащее (по отношению к сказуемому), стало быть (по отношению 
же к сказуемому) и мне подлежащее (стр. 23). При этом каждому ясны своеобразные от-
тенки значения, связанные с оборотом мне не спится. «Если из-за отсутствия инициативы 
действователя, означенного дательным падежом, вы не принимаете последний за подле-
жащее, то, будучи последовательным, не признавайте за подлежащее и именительный (я 
в фразе я все как-то не сплю по ночам), столько же вследствие слов «все как-то», крайне 
тускло просвечивающих в себе волю и намерение действователя (стр. 24). 
В предложениях типа У меня нет книг; Крупы хватило на один месяц подлежащими, 
но мнению В. Классовского, должны быть признаны формы родит. пад. книг (ср. У меня 
есть книги) и крупы (стр. 25). Кроме того, если взглянуть на вещи без предубеждения, без 
предвзятости, то следует, по Классовскому, признать наличие предложений обоюдопод-
лежащных, или двуподлежащных. Напр., У меня нет хлопот, Любо в лесу мне бежать. 
Наконец,  В.  Классовский  считает,  что  «безличные  предложения»  типа:  Рассветает; 
Тошнит; Его убило громом и т. п. «трудно считать бесподлежащными» (стр. 27). «Здесь 
зависимость свою от природы мы высказываем преимущественно посредством подлежа-
щих неопределенных или заслоненных, так сказать, веществом предиката»  (стр. 28—29). 

 
81
Предложения  вроде  Мне  не  спится,  мне  лень,  мне  жаль,  у  меня  нет  друзей,  можно, 
нельзя  и  им  подобные,  называемые  «безличными», — «более  чем  стилистическая  рос-
кошь, более чем идиоматические обороты того или другого языка: они — целое отраже-
ние целой системы космологического объективизма, т. е. системы мировоззрений, по ко-
торым природа не раздваивается на производителя и произведение. Здесь, говоря грамма-
тическим языком, подлежащее или представляется в виде неопределенного понятия «не-
что», или в виде несмелого, как бы ненамеренного намека на личную причину всех явле-
ний, в отношении к ним внешнюю. <…>». 
Таким образом, различия между типами безличных и личных предложений В. А. Клас-
совский объясняет различиями отложившихся в них народных мировоззрений. Сами эти 
мировоззрения,  по  мнению  Классовского, «искони  живут  рядом».  Абстрактно-
метафизический,  антиисторический  и  вместе  с  тем  универсально-логический  подход  к 
объяснению генезиса разных типов предложений в русском языке здесь очевиден. 
По  Классовскому,  все  вообще  предложения  в  отношении  к  подлежащему  могли  бы 
распределиться по следующей классификации: 
1)  О т к р ы т ы е         (инициатива      субъекта,   как      действующего  лица,  господствует   
над предикатом), с подлежащим  в  имени тельном,   напр.   Птица летает,  Закон нака-
зывает преступника, Эту книгу многие читают, — или в творительном   падеже   (при 
глаголах переходных    страдательной    формы),   напр.    Законом наказан преступник, 
Эта книга многими читается. 
2) З а с л о н е н н ы е     (предикатом).    Постоянный    их   при знак — отсутствие   1-го  
и 2-го лица.  Здесь  выделяются  группы: а)  с именительным подлежащего (подразуме-
ваемого):  Его  убило  громом    (подразумеваемое  подлежащее  нечто,  какое-то  существо); 
Угораздило  тебя  (подр.  подл,  что-то,  это);  Холодом  меня  обдало    (это,  нечто);  Наехало 
гостей    (большое      число—много);  Пробило  десять  часов  (как  бы  нечто,  скрытое  в  ча-
сах); Дымом пахнуло  (нечто);  б)  с подлежащим — родительным.  Напр.  Будет с тебя 
(этого); Хлеба хватило ровно на пять дней; Помощи не приходило; Только на словах тебя 
и стало и т. д.; в) с подлежащим — дательным,   напр.    Мне  хочется,   верится,   пла-
чется, легко, можно, мне пора, весело и т. п.; г) с подлежащим — творит., напр. граблено, 
бито, хожено (мною, кем-либо)  и т. п. 
Сверх  того  в  этих  подразделительных  группах  нередко  встречаются  предложения 
обоюдоподлежащные,  напр,  мне  следовало  ехать;  собак  стало  не  слыхать  (подр.  подл, 
второе мне, тебе, им). 
3)  С к р ы т ы е , в которых подлежащее заключено в глагол-сказуемое  предложения, 
напр. рассветает — рассвет   происходит или совершается; тошнит — тошнота прони-
мает  (меня, его); морозит— мороз,   действует,    смеркается — мрак    стягивается  со 
всех сторон и т. д. (Нерешенные вопросы в грамматике, стр. 33–35). 
В. Классовский был уверен в том, что, преобразуя учение о предложении, он заклады-
вает основы грамматики формальной. <…> 
Любопытно, что В. Классовский даже по отношению к русскому языку допускает воз-
можность согласования глагола-сказуемого с косвенными падежами подлежащего. «Воз-
разят,  может  быть:  о  согласовании  глагола  с  косвенными  падежами,  как  о  невозможно-
сти, и заговаривать не стоит. Будто не стоит? А в предложении, напр., Мне нельзя быть 
веселу  (быть  веселу = «веселиться»  глагол,  см.  у  Востокова  Простр.  трам., § 58) разве 
сказуемое не согласуется с дательным падежом мне, и разве из этого уж одного не видно, 
что здесь дательный падеж подлежащее? Наконец, на основании же согласуемости в при-
мере Барыш с накладом на одних санях ездят явствует, что второе подлежащее — с на-
кладом». 
<…> 
2 
В  связи  с  распространившимся  в 60—70-х  гг.  убеждением.  что  «подлежащее»  может 
выражаться  не  только  формой  именительного,  но  и  формами  косвенных  падежей,  было 
предложено  одним  преподавателем  (А.  А.  Дмитревским)  отнести  подлежащее  к  второ-
степенным  членам  предложения,  к  дополнениям.  Наличие  и  продуктивность  бесподле-

 
82
жащных  предложений  выставлялись  как  несомненное  доказательство  верности  такой 
оценки. 
Таким  образом,  борьба  с  так  называемой  номинативной  теорией,  т.  е.  с  признанием 
именительного падежа имени существительного (или его «эквивалентов» при субстанти-
вации  других  частей  речи)  единственной  формой  выражения  «подлежащего»,  невольно 
повела  к  переоценке  самой  синтаксической  категории  подлежащего.  Появляется  взгляд, 
что подлежащее не равноценно со сказуемым, что «подлежащее не может считаться од-
ним из главных членов предложения, а должно быть низведено в разряд второстепенных, 
и именно дополнений». 
А. А. Дмитревский ссылается на то, что в русском языке множество разрядов безлич-
ных предложений обходятся вовсе без подлежащего, что и из личных предложений дале-
ко не все нуждаются в подлежащем (ср. угостили; либо пан — либо пропал; мыслю, сле-
довательно, существую и т. п.). 
А.  А.  Дмитревский,  прибегая  к  современной  ему  официальной  фразеологии,  пишет: 
«Сказуемое  есть  неограниченный  властитель,  царь  предложения:  если  есть  в  предложе-
нии,  кроме  него,  другие  члены,  они  строго  ему  подчинены  и  от  него  только  получают 
свой смысл и значение; если нет их, даже подлежащего, сказуемое само собой достаточно 
выражает  мысль  и  составляет  целое  предложение.  Иначе  сказать:  и  само  предложение 
есть не что иное, как сказуемое или одно, или с приданными ему другими членами». 
По словам А. А. Дмитревского, «смотря по природе сказуемого и самого языка», воз-
никают, и укореняются разные способы распространения или «дополнения» сказуемого. 
«Одно сказуемое требует прежде всего подлежащего, напр. свищет соловей, ветер; дру-
гое  дополняется  прежде  всего  родительным  падежом,  напр.,  не  слышно  песен  на  лугах; 
третье — дательным падежом, напр., жаль мне: четвертое — винительным падежом: чи-
таю  книгу;  пятое — творительным  падежом:  запахло  дегтем;  наконец  шестое — пред-
ложным падежом: о пустяках не говорят. Не очевидно ли из этих примеров, что как для 
одного сказуемого ближайшее — подлежащее, так для другого ближайшее — какое-либо 
из дополнений и столь же важно для него, как подлежащее для первого. Значит, подле-
жащее играет столь же второстепенную роль в предложении, как и дополнение». 
Само собой разумеется, что, придавая основное, господствующее значение сказуемому 
и  сказуемости,  А.  А.  Дмитревский  склонен  расширять  объем  понятия  «глагольности», 
или «спрягаемости», которое рассматривается им как синоним «сказуемости». Так, по его 
мнению, под влиянием «метафоризма языка» в тех случаях, когда сказуемым служит имя 
без  глагола,  это  имя  получает  «вербальную  форму  или  спрягаемость  и  само  в  себе  уже 
заключает признак настоящего времени» (ср. земля — планета). Можно при этом вспом-
нить  однородные,  но  гораздо  позднее  высказанные  суждения  Д.  Н.  Овсянико-
Куликовского о предложениях типа Мороз. 
В связи с проблемой «вербализации» именного сказуемого А. А. Дмитревский делает 
следующее обобщение: «Сфера именного сказуемого не исчерпывается принятым утвер-
ждением, что оно стоит непременно в именительном падеже. Довольно часты употребле-
ния  имен  и  в  косвенных  падежах  с  предлогом  и  без  предлога  в  значении  сказуемого: 
спрягаемость этих форм очевидна и из того, что оне легко заменяются настоящими глаго-
лами, к значению которых оне «перенесены». Вот примеры этих сказуемых: Это зло еще 
не так большой руки; слоны в диковинку у нас; все в сборе; он высокого роста; это вам 
не к лицу; ему с руки, на руку; вам с полагоря; он молодцом; ты не в ударе; не в духе; ему 
не в мочь, не в моготу; деньги на исходе; по делам вору мука; только все не в прок; вам не 
в домек, не в пример; это тебе не по душе, не по сердцу; по горло дела, не в счет абоне-
мента и мн. др. особенно у Крылова в баснях». 
А. А. Дмитревский подробно останавливается на таком явлении языка, которое он на-
зывает  «п о г л о щ е н и е м   сказуемого  во  второстепенном  члене  предложения».  Напр.,  в 
Зима... (крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь) сказуемое поглощается в 
подлежащем, в С чужого коня среди грязи долой — |в обстоятельстве места... Такие ска-
зуемые также не лишены свойства спрягаемости, и некоторые из них даже получили гла-
гольное управление: долой меня, тебя... вон его, прочь от меня (как: ну его, на-те вам). 

 
83
По мнению А. А, Дмитревского, «в действительной жизни языка», прежде всего в раз-
говорной речи, «круг сказуемого обширен, способы его организации чрезвычайно разно-
образны».  Традиция  формального  логико-грамматического  понимания  структуры  пред-
ложения поразительно сузила ,и обеднила сферу сказуемости, форм ее выражения. Меж-
ду  тем, «сказуемое,  для  своего  выражения,  не  только  заимствует  формы  именные  и  на-
речные,  но  даже  не  брезгует  и  частицами,  когда  оне  способны  выполнять  роль  глагола. 
Таковы в русском языке: ну, на, чтоб (чтоб его!), кроме звукоподражательных хлоп, стук 
и  др.  Даже  ну  и  на  принимают  глагольные  флексии  множ.  числа 2 лица:  ну-те,  на-те  
(также часто и наречие прочь: прочь-те). 
По словам А. А. Дмитревского, предложения Земля — планета и Земля есть планета 
«не равнозначущи», хотя и синонимичны, т. е. различие между ними ее только стилисти-
ческое, но и структурно-грамматическое. Подлежащее управляется сказуемым, хотя и не-
редко согласует его с собою. «Подлежащее, — говорит А. А. Дмитревский, — находясь 
под управлением сказуемого, часто и само оказывает на него влияние, выражающееся в 
согласовании сказуемого с подлежащим». 
Однако согласование сказуемого с подлежащим, по мнению А. А. Дмитревского, «не 
есть общее правило» (ср. Пришли Иван с Петром; ср. также Много солдат не вернулись 
домой). Кроме того, далеко не всегда согласование — признак зависимости. «Не станем 
же мы в следующем примере: Пришла знакомая, Марья Ивановна считать знакомая сло-
вом подчиненным Марья Ивановна — потому, что оно согласуется с последним в роде, 
числе и падеже; всякий разберет так, что, наоборот, Марья Ивановна подчиняется слову 
знакомая  и  служит  к  нему  приложением.  Согласование  сказуемого-  как  с  подлежащим, 
так нередко- и с дополнением означает не главенство подлежащего, тем менее дополне-
ния, а то, что флексивное сказуемое является со всеми, атрибутами, ему необходимыми 
для  аттракции  второстепенных  членов:  являясь  с  признаками  лица,  рода,  числа  и  даже 
падежа, оно как бы раскрывает объятия для тесного примыкания к нему второстепенных 
членов».  
А. А. Дмитревский — в доказательство своей мысли, что подлежащее — не главный 
член предложения, а имеет те же свойства второстепенности, как и дополнение, ссылает-
ся на описанный Ф. И. Буслаевым синонимический параллелизм следующих пяти конст-
рукций: 1) мне хочется — я хочу; 2) его громом убило — его гром убил; 3) наехало гостей 
— наехали гости; 4) слышно музыку — слышна музыка; 5) впереди его проехано у бога-
тыря — проехал богатырь. Сюда же примыкает оборот нет, денег, охарактеризованный 
Ф. И. Буслаевым как безличный с родительным подлежащего. 
Особенно  доказательным  свидетельством  в  пользу  признания  подлежащего  дополне-
нием  кажется  А.  А.  Дмитревскому  факт  наличия  придаточных  дополнительных  предло-
жений в функции подлежащего. Например, в стихе Крылова Известно, что слоны в дико-
вину  у  нас  —  второе  предложение  считается  дополнительным;  оно  отвечает  на  вопрос: 
ч т о   и з в е с т н о ?  и заменяет   именительный   падеж, в котором могло  бы стоять суще-
ствительное  «диковинность»  или  «редкость» (слонов).  Следовательно  и  это  существи-
тельное имя, или простое подлежащее, не что иное, как дополнение сказуемого. 
В своем «Опыте учебника русского синтаксиса» А. А. Дмитревский в разделе «Глав-
ные  и  придаточные  члены  предложения»  учил: «Предложение,  выраженное  одним  сло-
вом  (собственно  простою  или  составною  этимологическою  формою:  жаль,  стало  не 
слышно), состоит только из сказуемого и называется одночленным. Предложение, выра-
женное  сочетанием  слов,  называется  м н о г о ч л е н н ы м   и  состоит  из  сказуемого,  т.  е. 
главного члена, и относящихся к нему (прямо или непрямо) других слов, т. е. придаточ-
ных, или в т о р о с т е п е н н ы х  членов. Поэтому сказуемым называется форма, которою в 
одночленном  предложении  и с к л ю ч и т е л ь н о ,  а  в  многочленном  предложении  по  
п р е и м у щ е с т в у , выражается мысль. 
Придаточными  же  называются  такие  члены  предложения,  которыми  мысль  того  же 
предложения пополняется или досказывается»   (стр.  2). 
Подлежащее—разновидность  дополнения. «Дополнение,  отвечающее  на  вопрос  име-
нительного  падежа,  называется  п о д л е ж а щ и м ,  или  б л и ж а й ш и м   дополнением; — 
отвечающее на вопрос винительного падежа без предлога — п р я м ы м  д о п о л н е н и е м , 

 
84
на  вопросы  всех  других  падежей,  а  равно  и  винительного  с  предлогом, — косвенным   
дополнением»    (стр.   14). 
А.  А.  Дмитревский  готов  считать  своим  единомышленников  в  вопросе  о  включении 
подлежащего в категорию дополнения даже А. А. Потебню. Ведь, по словам этого учено-
го,  синтаксический  анализ  и  синтаксическая  характеристика  второстепенных  членов 
предложения  в  традиционном  языкознании  явно  недостаточны: «...второстепенных  чле-
нов  предложения  нельзя  подвести  под  рубрики  согласования,  управления  и  отсутствия 
того и другого»  (Введение, стр.  145). 
А. А. Дмитревский целиком принимает и разделяет взгляд А. А. Потебни на историче-
скую  изменчивость  структуры  предложения.  По  его  словам, «жизнь  языка  есть  беспре-
рывное  его  изменение,  которое  есть  необходимый  результат  бесконечно-разнообразной 
постройки предложения. Отсюда каждый член предложения пользуется для своего выра-
жения не только этимологическою формою, изначально ему присвоенною, но и другими, 
получившими вследствие метафоризма языка, не изначальную, но новую синтаксическую 
службу». (Ср. Навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно и он наговорил ку-
чу, т. е. очень, весьма много). 
Учение  о  подлежащем  как  второстепенном  члене  предложении,  как  о  «дополнении», 
естественно, <не привилось в русском синтаксисе. Оно показательно лишь как знамение 
времени,  как  одно  из  проявлений  борьбы  с  традиционными  схемами  формально-
логической грамматики. 
Точка зрения А. А. Дмитревского вызвала решительные возражения со стороны Г. Ми-
ловидова и акад. Я. К. Грота. Г. А. Миловидов ,в статье «Второстепенный ли член пред-
ложения  подлежащее?»,  возражая  А.  А.  Дмитревскому,  доказывал,  что  «подлежащее 
больше, чем дополнение; его отношение к сказуемому причинное, а не дополнительное». 
Кроме того, отсутствие подлежащего в разных типах безличных, императивных и других 
предложений не свидетельствует о второстепенной роли подлежащего, «как не уменьша-
ется значение сказуемого от того, что есть предложения и без сказуемых. Например, дитя 
видит жука и кричит: Жук!, жук! Разве это сказуемое? Или вы садитесь на извозчика и 
говорите: На Тверскую!, На почту!, В город! Это только обстоятельство, а между тем в 
нем целое предложение». 
В  результате  этой  дискуссии,  не  поколебавшей  авторитета  подлежащего,  школьно-
логический  синтаксис  крепко  и  надолго  обогатился  еще  одним  разрядом  придаточных 
предложений — придаточными предложениями подлежащими. Акад. Я. К. Грот так рас-
суждал по поводу предложенного А. А. Дмитревским разбора предложений типа Извест-
но, что слоны в диковину у нас: «Придаточное предложение, которое становится на место 
подлежащего,  служит,  по  крайней  мере  иногда,  определением  опущенного  или  и  прямо 
выраженного подлежащего то. Мы имеем тут дело с особенной категорией придаточного 
предложения, на которую в нашем синтаксисе еще не было обращено достаточного вни-
мания, но которая требовала бы основательного разъяснения. Когда мы говорим: До ка-
кой степени это важно, видно из того, что оно стало известно, или: Желательно, что-
бы он пришел или: Что он болен, это доказывается его отсутствием, неужели подчерк-
нутые предложения суть дополнения сказуемых: видно, желательно, доказывается? Нет, 
эти предложения служат определительными, а иногда, может быть, и дополнительными 
или обстоятельственными словами подлежащего то или это, высказанного или подразу-
меваемого, точно так же, как в первом примере: «Что оно стало известно» составляет оп-
ределение слова того. Это определение, присоединяемое к определяемому посредством 
союза что, конечно, не подходит под те виды определения, которыми до сих пор ограни-
чивалось понятие этого члена предложения, но едва ли можно во многих случаях подвес-
ти  такое  пояснение указательного  местоимения  под  какую-либо  другую  категорию.  Мы 
приходим  к  заключению,  что  когда  подлежащее  состоит  из  целого  предложения,  то  в 
синтаксическом  разборе  и  надобно  говорить  о  нем  как  о  подлежащем,  выраженном  в 
форме придаточного предложения». 
Среди важных синтаксических вопросов, затронутых в связи с дискуссией о роли под-
лежащего  в  структуре  (русского  предложения,  находился  (вопрос  о  соотношении  дву-
членного и одночленного типов предложений в современном русском языке. Г. А. Мило-

 
85
видов,  считая  господствующим  в  настоящем  времени  предложение  двучленное,  утвер-
ждал, что «предложение одночленное, безличное — тип предшествующего периода язы-
ка». А. А. Дмитревский, напротив, доказывал, что одночленное предложение «не погре-
бено  под  развалинами  бесчисленных  переворотов  языка», «являясь  живым,  неумираю-
щим  свидетелем  всей  истории  языка»,  оно  «поныне  живет  себе  не  только  по  добру  по 
здорову, но и лучше прежнего»; «круг его употребления не сузился,  а расширился, рас-
ширяется и будет расширяться». 
Таким  образом,  вопрос  о  предложении,  о  структурных  особенностях  разных  типов 
предложений  все  теснее  сближается  с  вопросом  об  основном  организационном  центре 
предложения, о том самом «минимуме» предложения, из которого исходил А. А. Потебня 
в  своих  синтаксических  исследованиях.  Все  очевиднее  становятся  несоответствия  в  со-
держании  и  объеме  понятий  «глагола — глагольности»  и  «сказуемого — сказуемости». 
Правда,  сначала  некоторым  казалась  соблазнительной  мысль  так  расширить  понятие 
«вербалвности» или «глагольности», чтобы по возможности подвести под него все формы 
сказуемости. В этом случае осталось бы кепоколебленным старое положение о глаголь-
ном типе предложения — не только _ как основном, но и единственном, а также о глаголе 
(verbum finitum) как о минимуме предложения. Однако все расширяющийся круг наблю-
дений над разнообразием фраз — предложений народно-разговорной речи — не освещал-
ся  и  не  объяснялся  целиком  с  такой  точки  зрения  «оглаголивания»  или  «вербализации» 
именных и всяких других сказуемых. Требовалась иная интерпретация сказуемости и еще 
шире: предикативности, выходящая за пределы морфологических категорий. 
 
 

жүктеу/скачать 2,4 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: