РАЗВИТИЕ ИЕРАРХИЧЕСКИХ СТРУКТУР В ОБЩЕСТВАХ ЭПОХИ

железного века степной и лесостепной Евразии и тем самым как бы "приподнять"(а на самом 
деле - модернизировать) уровень их исторического развития. Причем, на мой взгляд, в 
большинстве работ последних лет это достигалось не скрупулезным анализом и 
осмыслением источников, а чаще всего путем простого наложения ныне модного ярлыка 
"цивилизация" и производных от него на эти древние скотоводческие общества, хотя 
зачастую весь их облик, реконструируемый теми же археологами, во многом противился 
этому. В результате сам термин ставится впереди теории, еще до ее сколько-нибудь 
аргументированной, системной разработки. Но как показывает опыт развития нашей науки, 
со временем такая оценка становится все более привычной, приобретая форму аксиомы, хотя 
нормальная процедура ее обоснования отсутствует или базируется на явной подмене 
понятий. 
Пожалуй, раньше всего цивилизационный подход к древним обществам евразийских 
степей проявился в работах А.И. Мартынова, посвященных осмыслению такого яркого 
культурно-исторического явления раннего железного века как "скифо-сибирское единство" 
(1987: 3-8; 1989: 284-292). Он предложил интерпретировать это явление как особую 
скотоводческую степную цивилизацию кочевников. Исследователь усматривал ее истоки в 
предшествующей эпохе - в культурах степной бронзы II тыс. до н.э. По его мнению, у 
скифов, саков, древнего населения Алтая, носителей тагарской культуры и кочевников 
Ордоса уже бесспорно существовали государства. Однако практически никто из видных 
скифологов не поддержал эту смелую идею, хотя она вызвала в науке определенный 
резонанс. В 1990 г. в Отделе скифо-сарматской археологии Института археологии РАН было 
проведено специальное совещание по этой проблеме. На нем специалисты по скифской, 
сарматской, сакской проблематике почти единодушно высказали достаточно обоснованное 
мнение, что совокупность своеобразных кочевнических культур Степной Евразии скифо-
сарматского времени невозможно расценить как некое этническое или культурное единство 
и уж тем более как цивилизацию (Совещание 1993: 3). Против отнесения всех обществ 
ранних кочевников к этой стадии выступили и исследователи ранних цивилизаций (Башилов 
1993: 36-37). В резюме совещания признана явно завышенной оценка А.И. Мартыновым 
уровня социально-политического развития народов - носителей культур "скифо-сибирского 
мира". Другими исследователями также были высказаны весьма резонные сомнения в 
существовании "скифской цивилизации"(Зуев 1991: 58-63). 
С рубежа 1980-1990 гг. цивилизационный подход начинает проникать в проблематику 
эпохи бронзы. Безусловно, к этому ученых сильно подтолкнули упомянутые выше 
сенсационные открытия в Синташте и Аркаиме. К памятникам синташтинско-аркаимского 
типа исследователи начинают широко применять понятия "протоцивилизация", 
"протогородская цивилизация", "древний очаг цивилизации" и т.п. (Зданович 1989: 179-189; 
Зданович 1995: 21-42; Зданович 1997: 47-62; Зданович и др. 1995: 48-62; Бочкарев 1995: 18-
29; Отрощенко 1996: 24). Заговорили о цивилизационных процессах в обществах 
пастушеских скотоводов эпохи бронзы Евразийской степи и лесостепи" и даже о некоем 
"цивилизационном скачке" (Пряхин 1996: 3), который, правда, завершился "несостоявшейся 
цивилизацией" (Зданович 1995: 39-42). Появились и такие словесные монстры как 
индоевропейская (индоиранская) неурбанистическая цивилизация эпохи палеометаллов 
евразийской скотоводческой историко-культурной провинции" (Малов 1995: 7-10). За всем 
этим научным словотворчеством и даже своего рода состязанием исследователей в оценке 
обществ 
эпохи 
бронзы 
с 
почти 
обязательными 
эпитетами 
"цивилизация", 
"цивилизационный" стоит не просто очередной курьез, а интересное научное явление - 
попытка выработать новую исследовательскую парадигму. Но очень важно, чтобы она 
соответствовала изучаемому явлению, была ему адекватна. 
По Т. Куну переход к новой научной парадигме обычно сопровождается постановкой 
целого ряда новых вопросов и разработкой конкурирующих вариантов их решения (Кун 
99

1977: 117-127). Однако, не смотря на активное научное словотворчество, до сих пор не 
появилось ни одной аналитической работы, действительно демонстрирующей современный 
цивилизационный подход к обществам Юга России эпохи бронзы и раннего железного века. 
Более того, ни один из известных мне исследователей не дал дефиниции своего понимания 
"цивилизации" применительно к древним скотоводческим обществам Евразии. 
Предложенные же для описания этих обществ критерии(высокий уровень скотоводства, 
выделение ремесел и т.п.) или не соответствуют феномену цивилизации в том его 
понимании, как оно утвердилось в нашей научной литературе, или же описывают совсем 
иное состояние общества, мало похожего на цивилизацию (в последнее время приведен ряд 
весомых аргументов против применения термина "цивилизация" даже к синташтинской 
культуре [Григорьев 1999: 109-110] ). Более того, сейчас в ряде археологических публикаций 
явно ощущается стремление расширить понятие "цивилизация" до такого предела, чтобы 
"уложить" в него cтепные и лесостепные культуры эпохи бронзы. Но при этом оно теряет 
свое конкретное содержание, а значит и свою эвристическую ценность (Березкин 1999: 61). 
Поэтому стоит, хотя бы очень кратко, остановиться на основных подходах к пониманию 
цивилизации в современной науке. В отличие от ее многочисленных дефиниций (известно 
более 300) их не так уж много - не более четырех (Гринин 1998: 10-13; Мчедлова 1999: 139-
153). 
1. стадиально-исторический - цивилизация понимается как высшая ступень развития 
человеческого общества и его культуры, начиная со стадии классообразования и 
возникновения государственности. Своими корнями это понимание восходит к известной 
триаде А. Фергюсона, Л. Моргана, Ф. Энгельса ("дикость - варварство - цивилизация"); 
2. культурологический - цивилизация как тип культуры со своим неповторимом 
своеобразием, стилем в духе О. Шпенглера и А. Тойнби; 
3. нормативно-оценочный - цивилизация как воплощение мирского, материального, 
повседневного противопоставляется культуре как чему-то возвышенному, духовному 
(И. Кант и последующие немецкие мыслители); 
4. "французский" - во французском языке слово civilisation обозначает культуру 
безотносительно к уровню ее развития (Littre 1889: 670). Поэтому для французского ученого 
вполне правомерно выделение в Тропической Африке "цивилизации леса", "цивилизации 
лука", "цивилизации копья", "цивилизации зернохранилищ"(Маке 1974). 
В нашей археологической литературе последних лет встречается очень расширительное 
понимание цивилизации во французском "духе". Но все же в силу известной традиции в 
большинстве работ исподволь чувствуется тяготение к стадиально-историческому подходу 
Моргана - Энгельса. В трудах ряда исследователей ощущается стремление обнаружить в 
местных культурах эпохи бронзы археологические признаки цивилизации, хотя мне 
неизвестно ни одной статьи, где бы была прямо поставлена эта проблема. 
Какие я вижу пути ее решения? Их как минимум три. Все они основаны на сравнительно-
историческом методе. Уровень социокультурного развития древних скотоводческих обществ 
можно определить путем их сопоставления с: 
1. классическими цивилизациями Древнего Востока и Средиземноморья; 
2. более поздними обществами номадов I тыс. до н.э., по которым имеются 
3. письменные свидетельства; 
реконструируемыми этнологами и историками первобытного общества 
4. переходными стадиями его развития к раннеклассовому обществу и государству. 
Первый путь - это сравнение скотоводческих обществ с синхронными цивилизациями 
Древнего Востока и Средиземноморья. Его условно можно назвать цивилизационным. Для 
раннего железного века такое сопоставление частично реализовано в статье покойного 
Ю.В. Андреева о греческом и варварском обществах в Северном Причерноморье (1996: 3-
17), для более позднего периода - в работе А.М. Буровского (1997: 151-164). Для эпохи 
100

бронзы подобные работы мне неизвестны. Но, кажется, что само по себе это сопоставление 
даст лишь отрицательный результат, так как мы имеем дело с обществами разного уровня 
исторического развития, социальной интеграции и культурной традиции, восходящими еще 
к первому крупному общественному разделению труда. 
Как известно, в современной науке используется несколько общепринятых критериев для 
выделения ранних цивилизаций. Важно, что многие из них фиксируются археологически. 
Чаще всего используют известную триаду:
(1) появление городов; (2) 
монументальной светской и храмовой архитектуры; 
(3) письменности (Kluсkhohn 1960; Renfrew, 1972). Думаю, что этим список диагностических 
признаков цивилизации не исчерпывается. Но все они скорее характеризуют культурный 
комплекс цивилизации, тогда как внутреннюю социально-экономическую сущность этого 
феномена все-таки составляет появление классового общества и государства (Массон 1989: 
9). Наличие последних в обществе находит определенное отражение и в археологическом 
материале,хотя надо признать, что выявление структуры исчезнувших обществ относится к 
числу реконструкций высшей степени сложности (Ольховский 1995: 91). 
Мне представляется перспективным второй, диахронный путь, который по характеру 
сопоставляемых источников можно обозначить как археологический. Его преимущество 
состоит в том, что сопоставляются не реконструкции - всегда в большей или меньшей 
степени субъективные и умозрительные, а реальные археологические параметры 
сравниваемых обществ эпохи бронзы и раннего железного века. Можно указать конкретные 
типы археологических памятников и отдельных объектов, которые несут сгустки такой 
информации. Однако гораздо сложнее найти такие виды источников, которые не просто бы 
присутствовали в археологии эпохи бронзы и раннего железного века, но были бы 
соизмеримы, сопоставимы по основным признакам. Таковыми могут быть:
1. Поселенческие структуры или точнее остаточные схемы расселения, так или иначе 
отражавшие уровень социально-пространственной организации оставивших их сообществ. 
2. Господствующие типы и размеры поселений, сами по себе несущие весьма 
разнообразную демографическую и социальную информацию. 
3. Размеры жилищ, в конечном итоге обусловленные такими важными социальными 
показателями как тип и состав семьи. 
4. Различия в размерах погребальных сооружений, указывавшие на социальную 
неоднородность общества. 
5. Место престижных захоронений в структуре могильников и отдельных курганов. 
Важно, что все они представляют достаточно хорошо фиксируемые реалии, которые 
легко измерить, свести к единому знаменателю. 
Для разработки поставленных целей из всех перечисленных показателей я бы на первое 
место поставил поселенческие структуры, достаточно надежно выделяемые методами 
современной "пространственной археологии"(Сlark 1977). Для стадии формирования 
цивилизации и государственности характерно появление и развитие многоуровневой 
организации общества (Carneiro 1967: 234-243). Она находит отражение в определенной 
(двух- и трехчленной) иерархии поселений самых разных размеров и типов в пределах 
одного археологического микрорегиона, на что впервые обратил внимание МакАдамс при 
изучении системы поселений в окрестностях Урука (McAdams, Nissen, 1972). Действительно, 
вертикальным социальным структурам соподчинения, если они есть, должны 
соответствовать горизонтальные, которые в археологии выявляются прежде всего как 
иерархия поселений различных размеров с разными функциональными признаками. 
Известно, что без иерархической организации любая сколько-нибудь сложная социальная 
система оказывается неспособной адекватно реагировать на внешние возмущения и 
внутренние стрессы и в конечном счете начинает распадаться (Кашанина 1999: 93). Сейчас 
глубина иерархии все чаще используется как важная единица измерения сложности 
101

общества. По мнению ряда исследователей, переход от двухуровневой системы поселений, 
свойственной вождествам, к трех- и четырехуровневой может рассматриваться как 
свидетельство появления уже государственной организации (Джонсон 1986: 98-100; 
Антонова 1998: 122-126). 
Изучение степных и лесостепных поселений эпохи средней и поздней бронзы 
показывает, что экономически и политически они скорее всего были вполне независимы 
друг от друга(здесь я не беру во внимание сезонные стоянки). Они были приблизительно 
одинаковы по своей внутренней структуре и в сущности составляли один 
"административный" уровень. Каких-нибудь заметных признаков развития иерархических 
структур в остаточных схемах расселения обитателей южнорусских степей и лесостепей в 
эпоху бронзы пока неизвестно 
(Пряхин 1990: 22-29). Весьма показательно, что не выявлено сколько-нибудь 
выраженной иерархии поселений даже в "Стране городов" Южного Зауралья XVII - XVI вв. 
до н.э., где, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, проживало население, 
наиболее "продвинувшееся" в социальном и культурном развитии. 
Развитие иерархических поселенческих структур отчетливо фиксируется в 
восточноевропейской лесостепи с VII-VI вв. до н.э., когда повсеместно возникают сотни 
больших и малых городищ с сопутствующей им свитой поселений более низкого ранга 
(Медведев 1992: 59-60; Бойко 1994: 30-31; Болтрик, Фиалко 1995: 40-43). Почти все они 
вместе с расположенными поблизости курганными могильниками образуют достаточно 
четко выраженные микрорайоны памятников, которые в социальном плане скорее всего 
соответствовали отдельным вождествам (Медведев 1996: 14). Это один из самых ярких и 
массовых показателей уже "непервобытного" характера обществ раннего железного века, 
вышедших на надлокальный, надобщинный путь развития. 
С только что рассмотренных признаком тесно связан другой - размеры и типы 
поселений, которые содержат информацию не только о количественных демографических, 
но и качественных социальных характеристиках оставивших их обществ. Еще со времен 
Г. Чайлда едва ли не самым распространенным археологическим критерием города 
считаются такие размеры поселения, где могло проживать более 5 тысяч человек (Childe 
1950: 9). Хотя этот критерий далеко не бесспорен, но лучшего до сих пор не предложено. 
Поэтому если им воспользоваться, то мы не найдем, так сказать, "городов" в эпоху средней и 
поздней бронзы. Даже поселения типа Аркаима не дотягивают до этого показателя - их 
площадь не превышает 2-3 га, а максимальная расчетная численность обитателей 2-2,5 тысяч 
человек (Зданович 1995: 35). Для того же Аркаима характерна застройка из практически 
однотипных по размерам и планировке жилищ, которые окружали незастроенную 
центральную площадку. Весьма показательно, что на ней не обнаружено каких-либо 
археологических следов административного или сакрального центра, свойственного городам 
(Медведев 1999а: 124-148). Скорее всего здесь еще не завершился процесс институализации 
власти, оторванной от народа, имевшей свои резиденции и атрибуты. Да и ранговых 
различий между отдельными укрепленными поселениями "Cтраны городов" не отмечается 
(Березкин 1995: 38). Площадь остальных, даже самых крупных поселений эпохи бронзы 
очень редко превышает 1-2 га, а число обитателей 100 - 200 человек (Грязнов 1953: 146; 
Березанская 1990: 92; Пряхин 1993: 14; Бровендер 1996: 4-8). Некоторое исключение 
составляли лишь довольно крупные оседлоземледельческие поселения сабатиновской 
культуры причерноморской полосы, где по оценкам специалистов могло одновременно 
проживать до 500-600 человек (Шарафутдинова 1982: 42). 
Иная картина наблюдается в раннем железном веке Восточной Европы. С VII-VI вв. до 
н.э. в лесостепи сооружаются сотни хорошо укрепленных городищ, размеры которых подчас 
многократно превышают минимальный количественный показатель Г. Чайлда. В 
Поднепровье появляются городища-гиганты такие как Матронинское (200 
га), 
102

Трахтемировское (500 га), Немировское (1000 га), Большое Ходосовское (2000 га), не говоря 
уж о знаменитом Бельском городище площадью 4400 га. По самым скромным подсчетам 
Б.А. Шрамко на нем могло проживать не менее 40-50 тысяч человек (1984: 225). Такая 
концентрация населения требовала принципиально новых управленческих, по существу уже 
потестарно-политических структур, отличных от традиционных первобытных. 
Со второй половины V в. до н.э. большие городища возникают и в степи. Это прежде 
всего хорошо известные Каменское и Елизаветовское городища, которые были не только 
торгово-ремесленными, но и административными центрами отдельных областей Скифии. 
Как бы мы не оценивали все эти памятники скифского времени с позиций цивилизационного 
подхода, следует признать, что объективно они свидетельствуют о качественно ином 
состоянии общества по сравнению с эпохой бронзы, о наличии в нем сильных властных 
структур, способных подвигнуть эти общества к выполнению гигантских по объему работ и 
т.п. По-видимому, их археологическим отражением являются расположенные поблизости от 
степных городищ аристократические могильники, содержащие курганы "царского" ранга 
типа Чертомлыка, Огуза, "Пяти братьев". Последние служат наглядным показателем 
концентрации власти в руках скифских царей и их номархов, которые по размерам 
погребальных сооружений и роскоши сопровождающего инвентаря не имеют аналогов даже 
в более поздних "кочевых империях" Средневековья. Они же являются яркими 
свидетельствами существования у номадов не только сложных, но и суперсложных 
вождеств, перерастающих в раннегосударственные образования. 
На мой взгляд, исследователи далеко не в полной мере обратили внимания еще на один 
важный археологический критерий, отражающий уровень социального развития общества - 
это размеры жилищ. А они также в целом разительно отличаются в культурах эпохи бронзы 
и раннего железного века Восточной Европы. Для поселений эпохи средней и поздней 
бронзы характерны жилища больших и очень больших размеров площадью от 50-70 до 
150-300 и более квадратных метров. Такие постройки сооружались в Синташте и Аркаиме, 
они доминируют в абашевской, алакульской, срубной и других культурах эпохи поздней 
бронзы (Поселения и жилища 1983; Пряхин 1993: 71; Зданович 1995: 29; Сергеева 2000: 118-
120). По практически единодушному мнению иследователей, они служили жилищами 
большой патриархальной семьи или даже патронимии. Е.Е. Кузьмина (1994: 84) удачно 
сопоставила этот тип жилища с иран. dmana и санск. dama - "дом". Весьма показательно то, 
что в "Ригведе" и "Авесте" этим словом обозначалось не только жилище, но и сама большая 
патриархальная семья, которая вела общее хозяйство (Елизаренкова 1999: 19-48). 
Совсем другой тип жилищ мы находим на городищах и поселениях раннего железного 
века Юга Восточной Европы. Их обычные размеры от 10-12 до 20-30 кв.м, что указывает на 
иной тип малой патриархальной(нуклеарной) семьи (Моруженко,1968: 232-241; Шрамко 
1987: 37-69; Пузикова 1981: 14-21; Медведев 1999: 66, табл. 3). Численность такой семьи 
исследователи определяют в пределах от 3 4 до 6 7 человек, что находит подтверждение и в 
античной традиции (Хазанов 1975: 72-76). Вообще, если под этим углом зрения посмотреть 
на размеры жилищ в обществах переходного типа, где появляются признаки цивилизации, то 
почти повсеместно от Ближнего Востока до Средиземноморья мы увидим их резкое 
сокращение до площади, необходимой для проживания одной малой семьи. В этом смысле 
домостроительные традиции степного и лесостепного населения раннего железного века 
определенно стоят гораздо ближе к ступени цивилизации, нежели таковые в большинстве 
культур бронзового века. 
Наконец, следует остановиться еще на одном виде археологических источников, которые 
чутко отражают состояние общества, отсутствие или наличие в нем социальной 
стратификации. Это курганные могильники - самый массовый и, пожалуй, наиболее 
исследованный тип археологических памятников степной и лесостепной Евразии. В работах 
специалистов по эпохе бронзы с 1970-х годов широко бытует мнение о наличии в 
103

оставивших их сообществах выраженной социальной стратификации. Исследователи с 
большей или меньшей степенью осторожности пишут о социальной дифференциации и 
стратификации, о сословном делении общества, о выделении в нем социальных групп и даже 
сословий жрецов, воинов-колесничих (колесничной аристократии) и рядовых общинников-
скотоводов (Кузьмина 1974: 85; Матвеев 1991: 117-119; Пряхин 1995: 30; Цимиданов 1996: 
79-81; Кузнецов 1996: 29; Зданович 1995: 46; Синюк 1996: 293-323). А некоторые находят в 
наших степях все признаки варнового и даже кастового строя по древнеиндийской модели 
(Пустовалов 1995: 21-32; Нелин 1999: 51-60). 
Однако при ознакомлении с этой проблемой у меня сложилось впечатление, что вопрос о 
наличии социальных групп и тем более сословий в обществах скотоводов II тыс. до н.э. не 
так уж ясен и очевиден,как об этом пишут многие археологи (Медведев 1997: 165-171; 1997а: 
99-113). Я бы хотел обратить внимание на то, что одно дело - выделить серию престижных 
погребений, например, колесничих, и совсем иное дело - доказать, что они действительно 
были организованы в сословие. Для определения сословного статуса умершего не 
достаточно присутствия в его погребении одних социальных параметров - необходимо 

жүктеу/скачать 1,83 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: