Казахстана
жүктеу/скачать 1,24 Mb. Pdf көрінісі
|
| «...политотделом МТС – редкое явление! – командовала жен-
щина-казашка довольно молодых лет. Она ходила пере поясанная кожаным ремнем с кобурой на боку, где лежал револьвер. У них с мужем был трехлетний мальчик, с началом голодовки тяжело бо- левший. Как его только ни выхаживали родители!.. Но от смер- ти все равно не упасли... Поочередно, день и ночь, просиживали у крова ти ослабевшего мальчика. Однажды, намаявшись, оба усну- ли. А поутру мать увидела, что мальчик мертв. Живот его был вспорот, сердце вынуто... Была зима, по белому снегу тянулись от порога капли свежей крови. Выхватив револьвер, мать бросилась по следу. Он привел в дом, стоявший на соседней улице. Там обитал одинокий мужчина, жена и двое детей которого, по слухам, недав- но пропали. Женщина распахнула незапертую дверь и увидела, что человек сидит на полу у печи и жарит в ковше сердце ее сына. «Я тебя застрелю!» – крикнула она. «Стреляй. Ничего не боюсь», – равнодушно ответил он. И, неожиданно согнувшись, полез рукою за печь, вышвырнул что-то оттуда к ее ногам. То были три человеческие головы: одна – его пропавшей жены и две – малолетних детей. Женщина, как стояла с револьвером в вытянутой дрожащей руке, так и рухнула без памяти на пол. Так и не выстрелила...» [2,174-175]. Все эти рассказы в целом постепенно разворачиваются в широкое полотно. Это свидетельства очевидцев трагедии, развернувшейся в степи. Содержащаяся в них оценка минувшей истории образу- ет как-бы дополнительный, а скорей сказать, равнозначный эпическому план повествования. В рассказах обнажена душа народа, звучит его боль. Ценность книги в том, что в ней за- печатлен подлинный голос эпохи, содержащий потрясаю- щие детали. Личное имеет здесь свой глубинный трагический смысл. Интонация воспоминания окрашивает подчеркнуто документальные главы. Это интонация очевидца, рассказы- вающего о пережитом. Как например, в рассказе известного 45 филолога, профессора Мекемтаса Мырзахметова, поведавше- го случай своей семьи: «В детстве, когда, бывало, я вовсю начинал ш а лить и про- казничать, мать все время произносила в сердцах одни и те же загадочные слова: «Ох, уж л у ч ш е бы я тогда оста- вила – тебя...» И так странно она в ы г о варивала это, что я невольно притихал. Ничего н е м о г понять: где она меня должна была оставить, п о ч е м у именно меня? А спросить отчего-то не решался... Потом, когда я подрос и мне исполнилось лет пятнад- цать, я однажды все-таки спросил маму, почему о н а про- износит всегда эту непонятную фразу. Мать задумчиво по- глядела на меня, отерла слезы и рассказала такую историю. ...Была ранняя весна 1933 года. Самая ужасная пора, когда голод выкосил почти весь наш аул (жили мы в Тюлькубасском районе Южного Казахстана). Спасаясь от верной смерти, мать решилась уйти в соседнее село к родственникам. Мою маленькую сестренку она несла на руках, а я – мне тогда было года два с половиной – шагал рядом, держась за подол. Вышли мы под вечер. За околицей аула начиналась кол- хозная бахча. Только мы ступили на тропу, как навстречу вышла стая волков. К тому времени домашней скотины дав- ным-давно уже не осталось на сотню верст в округе, и голод- ные звери сбивались в стаи и повсюду нападали на людей, чего раньше и в помине не было. Мама закричала, стала звать на помощь, но побли зости никого не было. Волки окружили нас. Стоят, воют и землю рвут когтями. Мать оказалась перед ужасным выбором – либо нас всех растерзают, либо она оставит кого-нибудь из детей, а сама с другим ребенком попро бует убежать. Конечно, в казахском сознании исстари заложено: спасешь мальчика – и весь род сохранится. Мама решилась. Она поло- жила на землю завернутую в пеленки девочку, а меня, от ис- 46 тощения еле-еле бредущего, подхва тила на руки. И побежала вперед. Потом, когда она вернулась с людьми,— кто ружьем во- оружился, кто дубинкой,— там никого уже не было. Только тряпица валялась, вся в крови. Ей, моей младшей сестре, я обязан жизнью. ...Я спросил тогда маму – многого еще не понимал!— по- чему же она не оставила меня. Она сказала: «Сын был нуж- нее...» Невыносимо представить, ч т о она перечувствовала, ч т о думала про себя всю жизнь... От слез мать тогда совсем иссохла...» [2,158-159]. В рассказах, услышанных от людей, приводятся страшные факты: о случаях каннибализма среди населения, о том, как из-за голода подвергались насилию жизни и судьбы многих и многих людей. Перед глазами читателя – картины живой, ре- альной действительности. Это голоса людей, рассказывающие о массовой гибели целыми аулами, о том, как обессиленные от голода тянулись по всем дорогам люди из района в город, как погибали в пути. Записанные автором рассказы очевид- цев – это «необработанная», «живая речь», которая усили- вает документальное начало прозы. В ней – выразительность неотшлифованного устного рассказа. Многие из свидетелей трагедии делились тяжелыми воспоминаниями, которые не каждому расскажешь. Это переворошенные воспоминания о себе, о трудной судьбе близких. Они воскрешают ужасы, порожденные голодом, казалось бы сконцентрированные на страницах книги. Чувства, разбуженные этой повестью, нель- зя определить одним словом. Повесть дает ощущение огром- ности горя, огромности человеческой беды, что вобрала в себя миллионы судеб. В ней с забытой силой звучит слово о траге- дии народной жизни. Книга в свободном повествовании со- единила множество судеб, событий, фактов. Она показала, как сложен и труден был путь наших людей к сегодняшнему дню. Весьма показательна история рода Байкадамовых, запи- 47 санная со слов старшей из детей Даны-бике Байкадамовой, семьи Джабаги Такибаева, свидетельства Габита Мусрепова, Зейтина Акишева, Галыма Ахмедова и др. В. Михайлов собирает воедино казалось бы разрознен- нее события, разобщенные факты, частные истории и создает портрет трагического времени. «Жизненный» материал пере- дает масштабы трагедии, вносит в повествование огромную душевную напряженность. Двигаясь от судьбы к судьбе, автор создает протяженный сюжет. Нужно было записать эти факты, потому что эти вос- поминания людей требовали слова о себе. Это было необ- ходимо сделать, чтобы не забылся горестный опыт ХХ века, немыслимые его беды и лишения. Автор показал, из каких глубоких кругов преисподней террора и голода вышел наш народ и что он вынес. Показал во всей сложности и драматиз- ме историю страшного джута, его причины. Эпический размах истории смыкается с трагическими, глубоко интимными переживаниями героев. Автор переос- мысливает трагические страницы истории казахской степи. В книге показано драматическое скрещение личной и народ- ной судеб, в ней гармонично вырастает образ времени. Это в подлинном смысле хроника, определившая масштаб и значе- ние трагедии в жизни народа и страны. Джут закономерно осознается как порождение политики большевизма. Автор включает трагическую историю голода в широкую историче- скую перспективу истории Казахстана советского периода. «Хроника Великого Джута» – плод многолетнего, напря- женного и основательного труда, результат серьезного и та- лантливого проникновения в тему. В произведении этом, не видно конъюнктурной суетливости. Автор смог преодолеть соблазны узко понимаемой актуальности и пойти в глубину в исследовании трагической темы. Своеобразие повести «Хроника великого джута» в сплаве историзма и документализма. Все нравственные проблемы, 48 психологическая атмосфера перекликаются с ее духовным содержанием. Думается только атмосфера 1990-х годов, тот но- вый общественный климат, который установился в это время, дали возможность издания такой книги. Написать ее было ак- том мужества, питаемого глубочайшей любовью к Отечеству, состраданием и любовью к народу. Это нужно было сделать во имя свободы, избавления от страха, который поселился в нашем человеке на генном уровне. Потому что лучший гено- фонд народа был уничтожен, а в выживших остались страх и рабство, которые не просто вытравить. Слова, завершающие горькое повествование, В. Михайлов нашел совершенно точно: «<…> чтобы узнать правду, надо перебороть страх перед стра- данием. Пусть это будет больно. Но без правды нельзя»[2, 387]. жүктеу/скачать 1,24 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|