21
Короче, я после того случая чуствовал себя последним ничтожеством.
Мы с Дэном заночевали в квартире, а на утро принялись собирать свои манатки,
посколько в Индианаполисе нам больше нечего было ловить. А Дэн подходит ко мне и говорит:
– Форрест, вот деньги, бери. – И протягивает две тыщи, полученные от Майка за мое
порожение.
– Мне, – говорю, – без надобности.
– Нет, ты все же возьми, – говорит Дэн, – ведь у нас больше ничего нет.
– Оставь, – говорю, – себе.
– Хотя бы половину возьми, – упёрствует он. – В дороге деньги лишними не будут. Хотя
бы нормально до места доберешься.
– А ты, – спрашиваю, – разве со мной не поедешь?
– К сожалению, нет, Форрест, – отвечает он. – Я и так тебя подвел. Этой ночью даже глаз
не сомкнул – все думал: ведь это я уболтал тебя поставить на кон все наши деньги, я убеждал
тебя бороца дальше, хотя ежу было ясно, что Дженни вот-вот уйдет. А что Професор тебя
вышиб, так твоей вины в этом нет. Ты был на высоте. Виноват я один. Я теперь балласт.
– Погоди, Дэн, – говорю ему, – твоей вины здесь тоже нету. Если б я не загордился, что
стал Дундуком, и не принял бы за чистую монету всю фигню, какую слышал в свой адрес, то
и не остался бы на бобах – вот с чего надо начинать.
– Что уж теперь, – говорит Дэн. – Я просто не имею права тебе навязываца. Тебя нынче
ждут дела поважнее. Вот ими и займись. А обо мне забудь. Я – балласт.
Вобщем, долго мы с Дэном беседовали, но переубедить его мне не удалось, прошло еще
не много времени, собрал он свои пожитки, я снес его вниз по леснице и на прощанье стал
смотреть, как он катит по тротуару на своей низкой телешке, держа на коленях узелок с одеж-
дой и скудным имуществом.
А я пошел на автобусный вокзал и взял билет до Мобайла. Ехать прецтояло двое суток,
через Луисвилл до Нэшвилла, дальше до Бирмингема и оттуда уже в Мобайл. И я как послед-
ний идиот потащился на автобусе.
Луисвилл миновали ночью, а на другой день остановились в Нэшвилле – пересадку
делать. До нее оставалось битых три часа. Ну, думаю, хоть по городу прошвырнусь. Купил
будьтеброт, холодный чай – и пошел. Иду по улице и вижу перед какой-то гостиницей здоро-
венный щит: «Привет участникам гроссмейстерского шахматного турнира».
Меня любопытство разобрало – как никак я и сам в джунглях с Большим Сэмом в шах-
маты не редко играл, ну и завернул в эту гостиницу. Турнир проводился в анкетном зале, зри-
телей собралась туча, а над входом вывеска: «Вход 5 долларов», но я деньгами сорить не мог,
посмотрел не много из дверей, а потом, вернувшись в лоби, присел на стул.
На против меня какой-то сухонький старикашка устроился. Весь из себя не приветливый,
костюм на нем черный, в пятнах, но зато галстук бабочка, а на столике шахматная доска.
Ну, я сижу себе спокойно, а старичок время от времени фигуры двигает, и вскоре до
меня дошло: он же сам с собой играет. Я прикинул, что у меня до автобуса время еще есть,
больше часа, и спрашиваю: мол, не желаете ли с кем-нибудь другим партейку сыграть? Он на
меня зыркнул, ничего не сказал и снова уставился на доску.
Время идет, и я замечаю, что старый уже с полчаса изучает позицию, а потом береца за
белого офицера, переставляет на черную клетку номер семь и вот-вот руку отпустит, ну тут
уж я не выдержал и говорю:
– Постойте.
У. Грум. «Форрест Гамп»
99
Старый аж подскочил, будто ему кнопка в зад вонзилась, и на меня вытаращился.
– Этим ходом, – обьесняю ему, – вы коня открываете, а дальше королева окажеца под
угрозой – и вам капец.
Смотрит он на доску, но офицера не отпускает, потом возвращает его на прежнее место
и говорит:
– Не исключено.
И опять доску глазами сверлит, а я чуствую, что время поджимает, мне ведь на автобус
пора, встаю, значит, а старичок такой:
– Должен извиница: комментарий ваш был весьма дальновидным.
Я киваю, а он продолжает:
– У вас, я вижу, есть игровой опыт, не уходите, давайте закончим эту партию вместе, а?
Прямо с этой позиции продолжим, ваши – белые.
– Не могу, – отвечаю, – я на автобус тороплюсь.
Он мне покивал, вроде даже честь отдал – и я поспешил на автовокзал.
Прибегаю, а мой автобус, черт его дери, уже уехал и до завтра другого не будет. Вечно у
меня какой-нибудь облом. Ну, как-то надо день убить, повернул я на зад к гостинице, старичок
никуда не делся, играет сам с собой и типо выигрывает. Жестом приглашает меня садица.
Позиция у белых, прямо скажем, аховая, половины пешек нету, офицер один, туры вобще ни
одной, и королева вот-вот откроеца.
Чуть ли не час выравнивал я это положение, а старый при каждом моем удачном ходе что-
то бубнил и головой качал. В конце концов решился я пожертвовать пешку. Старичок повелся
и через три хода получил шах.
– Вот дьявольщина, – говорит. – Признайтесь, вы кто?
Я назвался, а он такой:
– Нет-нет, я не о том. Вы в каких турнирах участвовали? Что-то я вас не узнаю.
Пришлось обьеснить, что играть я насобачился в Новой Гвинее, а он и говорит:
– Силы небесные! Вы хотите сказать, что даже близко не подходили к регианальным
турнирам?
Я киваю, я он:
– Не знаю, говорит это вам что-нибудь или нет, но в прошлом я – международный гросс-
мейстер, а вы начали игру в такой позиции, где выигрыш практически невозможен, и меня
разгромили!
Мне стало интересно, почему он не играет в анкетном зале, и он так сказал:
– Когда-то играл. Но сейчас, когда мне уже под восемьдесят, перешел в лигу ветеранов.
Теперь бал правят молодые, у них более острый ум.
Я покивал, сказал ему спасибо за игру и собрался уходить, а он спрашивает:
– Вы сегодня ужинали?
Ну, так, будьтеброт, говорю, сжевал часов этак несколько тому назад, а он:
– Могу я вас угостить? В благодарность за вашу превосходную игру.
Я не возрожал, и мы пошли в гостиничный ресторан. Хороший оказался старичок. Звали
его мистер Триббл.
– Послушайте, – обратился ко мне за ужином мистер Триббл, – для полной уверенности
я должен сыграть с вами еще несколько партий, но если сегодняшний результат не был чистой
случайностью, то вы – непризнанный шахматный гений, один из ярчайших. Я готов спонсиро-
вать ваше участие в паре турниров – посмотрим, что из этого выйдет.
Мне, говорю, домой надо, чтобы креведочный бизнес начать, то да се, а он такой:
– Не упускайте свой щастливый шанс, Форрест. Поймите: за шахматной доской можно
заработать неплохие деньги.
У. Грум. «Форрест Гамп»
100
Он предложил мне обмозговать это дело и на утро дать ему ответ. Короче, мы с мистером
Трибблом пожали друг другу руки, и я вышел на свежий воздух.
Побродил не много по улицам, но в Нэшвилле ничего особо интересного нету, так что
свернул я в парк и сел на скамью. Хотел обмозговать свое положение, хоть это для меня труд-
новато, и решить, как быть дальше. Но думать ни о чем не мог, кроме как о Дженни: куда ее
забросила судьба? Она сказала, чтоб я не пытался ее разыскивать и вобще, но у меня где-то
внутри засело убеждение, что она меня вспоминает. В Индианаполисе я выставил себя послед-
ним дураком, это понятно. Наверно, потому, что не слишком старался сделать как лучше. А
теперь уже и сам точно не знаю, как лучше. В карманах, щитай, пусто, креведочный бизнес
начинать не на что, а тут еще мистер Триббл подзуживает заработать на турнирах. Но выходит
так, что по дороге домой, если только сделать шаг в сторону от планов креведочного бизнеса,
все идет сикось-накось и на мою широкую задницу сыплюца всякие неприятности, вот и теперь
не понятно, как быть дальше.
Думал я, думал – и дождался, что заприметил меня полицейский. Стал докапываца: чем
я тут занимаюсь.
Да ничем, говорю ему, просто сижу и думаю, а он такой: ночью в парке сидеть и думать
не положено, двигай отсюда. Иду я по улице – он за мной. А куда мне деваца? Вижу – проулок,
ну я и свернул, какую-то скамейку нашел, чтоб ногам отдых дать, но буквально через минуту
появляеца все тот же коп и видит меня.
– Так-так, – говорит, – а ну выходи на свет.
Подхожу к нему, он спрашивает:
– Ты чем тут занимаешься?
– Да ничем, – говорю.
А он:
– Вот именно, так я и думал. Ты арестован за бродяжничество.
Короче, заперли меня в камере, а утром говорят, ты, мол, имеешь право на один телефон-
ный звонок. А кому звонить – разве что мистеру Трибблу. Так я и сделал. Где-то через полчаса
приехал он за мной в полицейский участок и спас от тюрьмы. Потом в гостинице накормил
до отвала и говорит:
– Слушай, через неделю в Лос-Анджелесе начинаюца межзональные соревнования, давай
я тебя заявлю, а? Первый приз – десять тыщ долларов. Все расходы я возьму на себя, а выигрыш
разделим поровну. Сдаеца мне, ты парень азартный, да и мне, чесно говоря, только приятно
будет. Я выступлю твоим тренером и секундантом. Что скажешь?
У меня, конечно, оставались сомнения, но попытка не пытка. Ладно, говорю, можно
попробовать, только если не долго. Пока не наберу денег на креведочный бизнес. И мы с мисте-
ром Трибблом, пожав друг другу руки, стали напарниками.
Лос-Анджелес – это нечто. Прибыли мы туда за неделю, и мистер Триббл днями на пролет
меня тренеровал, оттачивал мою игру, но прошло не много времени, и он, покачав головой,
сказал, что тренеровать меня больше не имеет смысла, поскольку я и так весь учебник знаю
на зубок. Ну что ж, отправились мы в город.
Мистер Триббл повез меня в Диснейленд, дал покатаца на атракционах, а потом устроил
нам экскурсию на киностудию. Какие только фильмы там не снимали, со всех сторон слыша-
лось: «дуболь первый», «смена плана», «мотор», всякая такая хрень. В одном повельоне сни-
мали вестерн, и мы увидели, как парень выпрыгивает из окна, разбивая стекло, – и так раз
десять, пока не получилось натурально.
Короче, стоим мы, наблюдаем, и вдруг подходит к нам какой-то хлыщ и говорит:
– Простите, вы ведь актер?
– Чего? – говорю.
У. Грум. «Форрест Гамп»
101
Мистер Триббл тут как тут:
– Нет, мы – шахматисты.
Незнакомец и говорит:
– Жаль, конечно, потому что этот фактуристый молодой человек идеально подходит на
роль в моем фильме. – А затем поворачиваеца ко мне, берет меня под руку и говорит: – Ну
надо же, такой качок – и ни одной роли не сыграл?
– Одну, – признался я, – когда-то сыграл.
– Ну вот! – обрадовался этот хлыщ. – И где же?
– В «Короле Лире».
– Великолепно… у тебя есть при себе карта ГКА?
– Это что?
– Гильдия киноактеров, да ладно, – говорит, – не важно. Слушай, бэби, это мы утрясем,
без проблем. Мне другое интересно: где тебя прятали? Подумать только! Идеальный типаж:
высоченный, накачанный, немногословный, прямо новый Джон Уэйн
30
.
– Никакой он не Джон Уэйн. – Мистер Триббл совсем растроился. – Он шахматист миро-
вого уровня.
– Тем лучше, – обрадовался этот хлыщ. – Умный, высоченный, накачанный, немного-
словный. Сочетание просто уникальное.
– Да я только с виду такой умный, – сообщаю ему, чтобы все без обмана было, а он гово-
рит, что все это вобще не важно, потому как актеру, дескать, ни ум, ни чесность не требуеца:
ты, главное дело, являйся ко времени да выдавай свои реплики.
– Моя фамилия, – говорит, – Фелдер, я делаю кино. Хочу пригласить тебя на пробы.
– Завтра он играет турнир, – пережевает мистер Триббл. – На ваши пробы и съемки у
него времени нет.
– А вы постарайтесь, изыщите времячко, договорились? В конце-то концов, устройте
себе передышку. Вы, кстате, тоже приходите на пробы, Триббл.
– Постараемся, – отвечает мистер Триббл. – А сейчас идем, Форрест, у нас еще дела есть.
– До встречи, бэби, – говорит мистер Фелдер, – смотри не забудь.
И мы растались.
30
Достарыңызбен бөлісу: |