ский уехал не прежде, как взяв с него честное слово на дру-
гой же день (и с Алексеем Ивановичем) приехать отобедать
по-приятельски в Прилучино. Таким образом вражда ста-
ринная и глубоко укоренившаяся, казалось, готова была пре-
кратиться от пугливости куцей кобылки.
Лиза выбежала навстречу Григорью Ивановичу. «Что это
значит, папа? – сказала она с удивлением, – отчего вы хрома-
ете? Где ваша лошадь? Чьи это дрожки?» – «Вот уж не угада-
ешь, my dear
17
», – отвечал ей Григорий Иванович и рассказал
все, что случилось. Лиза не верила своим ушам. Григорий
Иванович, не дав ей опомниться, объявил, что завтра будут
у него обедать оба Берестовы. «Что вы говорите! – сказала
она, побледнев. – Берестовы, отец и сын! Завтра у нас обе-
дать! Нет, папа, как вам угодно: я ни за что не покажусь». –
«Что ты, с ума сошла? – возразил отец, – давно ли ты стала
так застенчива, или ты к ним питаешь наследственную нена-
висть, как романическая героиня? Полно, не дурачься…» –
«Нет, папа, ни за что на свете, ни за какие сокровища не яв-
люсь я перед Берестовыми». Григорий Иванович пожал пле-
чами и более с нею не спорил, ибо знал, что противоречием
с нее ничего не возьмешь, и пошел отдыхать от своей досто-
примечательной прогулки.
Лизавета Григорьевна ушла в свою комнату и призвала
Настю. Обе долго рассуждали о завтрашнем посещении. Что
подумает Алексей, если узнает в благовоспитанной барыш-
17
моя дорогая (англ.).
|