'58
Попытка автобиографии
называли просто «звукотехникой». Однажды на
практическом занятии я позвал его на помощь, «по
запарке» (популярное выражение тех лет) спутав
фамилию. Я громко крикнул: «Товарищ Звукоко-
пытов, пожалуйста, подойдите ко мне…». Он при-
нял это коверкание имени за насмешку. Выгнал
меня из лаборатории, а позже гнал из общежития,
но я уперся, жить было негде, денег на квартиру не
было. Собрание комсомольское собирали, но оно,
собрание, встало на мою сторону, хотя декан Арка-
дий Соломонович Рохлин вообще предлагал меня
отчислить. Он предчувствовал тот миг, когда я на
собрании отличников всего вуза в присутствии вы-
сокого начальства расскажу, как поступают и учат-
ся на факультете РГФ «блатные». Есть где-то фото,
где Рохлин изображен в эту минуту своей скорби.
Он сидит в президиуме рядом с ректором и чинов-
ником по образованию, схватившись за голову,
а рядом я на трибуне, «глаголю истину». Они дума-
ли, что я буду благодарить их за отеческую заботу…
Помню, что в зале тишина стояла мертвая… Дурак
я был еще тот. Бог наказал за глупость, я уже много
лет работаю в вузе.
Так вот, пробегаю я через много-много лет
и сессий после того конфликта, по тому же по ко-
ридору, вижу его, Белокопытова, белого как лунь,
затормаживаю и, уже полуобернувшись, бросаю
ему вслед:
– А я Вас помню, товарищ Белокопытов…
– Я тебя, Хорольский, тоже, – роняет он, при-
тормозив.
Немая сцена, я подхожу, изумленный его па-
мятью, а он улыбается, как вполне нормальный
человек, обнимает. На глазах старческие слезы.
Старый декан, Рохлин, как выяснилось, слава Б-гу,
уже в Израиле давно. Многие ушли из жизни со-
всем. Это нормально. Даже Сталин с Брежневым
ушли, уж на что были бессмертные… Ельцин как-то
незаметно замолчал, его старательно залили еле-
ем и забыли. Вот и Путин, хотя нет, он собирается
и в 2018 году еще править… Цепляются до посине-
ния костяшек за кресла, а дождь истории лениво
смывает следы. А зачем цепляться, ведь в могилу
не заберешь…
3. Английский язык и литература
В 1974 году я стал учителем английского языка
средней школы №2 в станице Медведовской, учился
заочно в аспирантуре, написал диссертацию о по-
эзии Ирландии ХХ в. Йейтс, Синг, Джойс… Это моя
профессия – читать книги. В 1975 г. я поехал в Тю-
мень, где была вакансия на кафедре литературы.
Лекции шли с трудом. Но девицы, которые сидели
в аудитории в те годы, ныне тепло вспоминают
о них, что говорит о великом парадоксе лекторов –
не в знаниях дело! Я могу дать пару-тройку мэйл-
адресов бывших студентов 1970-х, если кого этот
парадокс волнует, причем одна из моих студенток,
одна из первых дипломниц, Ольга Ушакова, стала
профессором по зарубежной литературе, преподает
там же. Как-то рано утром, когда я только начинал
читать лекции по античке, на моей лекции появи-
лась коллега, седая Н. А. Шеломова, в платье с тре-
мя выглядывающими белыми юбками. Я пафосно
вещал что-то о Платоне… Она заскочила, сверкая
мутными очами, в свою аудиторию и, оглядев-
шись, села рядом с «заднескамеечниками», решив
послушать, что не могло меня не смутить. Медуза-
Горгона проплыла под потолком, эйдосы кружи-
лись в тихом воздухе аудитории. Забылись напрочь
названия текстов, имена, забылись слова А. Лосе-
ва, которого мне таки удалось послушать в Москов-
ском пединституте. Незадолго до смерти Алексей
Федорович сказал фразу, которая не могла бесслед-
но исчезнуть из сознания: «Любите не меня, а Ис-
тину, любите науку, это принесет радость и спасет
от смыслоутраты». Увы, в тот момент, когда Н. Ше-
ломова уставилась на меня своим взглядом удава,
я забыл все постулаты. Думал только о ее неприче-
санной голове и белых юбках… Медуза… Горгона,
мать твою… Она чуть позже попросила декана еще
раз прочитать в моей группе лекцию о Платоне, и я
слушал ее выступление с ужасом, она читала шесть
часов! За что ее тут же попросили уйти на пенсию…
Я пошел к ректору и объяснил, почему она должна
работать. Спасибо Вам, Нина Андреевна, земля
пусть будет пухом. Вы подсказали мне в 1975 году
мысль, что нельзя говорить о Платоне, не одолев
толком хотя бы пары-тройки его диалогов. Жела-
тельно в оригинале… Я плюнул на античку, срочно
попросил курс современной зарубежной литерату-
ры и 30 лет не прикасался к священным античным
именам! О модернистах и постмодернистах гово-
рить куда как легче…
Потом была Украина, с ее песнями и вареника-
ми. Борьба с коммунистами, поездки в Киев на ас-
самблеи оппозиции и съезды РУХа, встречи с людь-
ми, о которых всегда буду вспоминать и радоваться
подаркам судьбы. Людей таких в моей жизни было
много – разных и в разных краях… А. И. Лозов-
ский, Н. И. Самохвалов, В. И. Тюпа, Н. П. Михаль-
ская… Тему поэзии в Ирландии мне предложил
Ю. М. Кондратьев, скончавшийся через 2 года по-
сле моего появления на кафедре. Приятная смерть
в Паланге, в одном номере с аспиранткой. Завидую
до сих пор его славной смерти.
Второй научный руководитель – В. Г. Ани-
кин, муж Н. П. Михальской, умер через год после.
Кондратьева – от рака. Больше меня как аспиранта
никто из преподавателей кафедры не хотел брать
в ученики. Защищался сам через год. Кстати о за-
щите.
4. Защита диссертации
Зима 1978-1979 гг. была в Тюмени необычно
суровой. В то время моим главным занятием в сво-
бодное время было посещение местного театра.
Денег на такси не было, а транспорт и тогда рабо-
тал плохо. Какое отношение это имело к защите
диссертации? Никакого, но для наррации нема-
ловажно. Дело в том, что я купил билет на само-
лет до Москвы на 1 января 1979 года, так как 3 или
В. Хорольский
Н Ó в о е в м á с с о в о й к о м м у н и к á ц и и
'59
Попытка автобиографии
4 января у меня должна была состояться защита
кандидатской диссертации в МГПИ им. В. И. Ле-
нина (раньше не было непрерывных праздничных
дней!), а надо было еще приготовить речь, что было
трудно сделать в общежитии. Решил поехать по-
раньше, остановится в приличном общежитии для
аспирантов и почитать-пописать... Билет был на 11
часов утра, а мы решили в тот раз встретить Новый
год в театре.
Помнится, что само мероприятие в театре про-
шло неплохо. Я был в то время другом заведующей
литературной частью Люды Мурай, моей диплом-
ницы, и регулярно по ее просьбе писал о спекта-
клях в местных газетах. Гонорары были вполне
сносные. Меня знали в театре, поэтому появление
штатного рецензента на праздничном капустнике
«для своих» никого не удивило. Моя супруга тоже
с удовольствием пришла на мероприятие, ее ныне
покойный брат Виктор в то время был актером,
она любила театр еще больше, чем я. Была в зале
огромная елка, был накрыт аналогичных размеров
стол. Правда, помню, что Наталью крайне удивило
обилие матерных слов за столом, особенно в ска-
брезных анекдотах… Вроде культурные все были
люди, временами даже возвышенные натуры…
Для актеров такое двоемирие привычно. Наталья
сидела вся красная. Но в целом все шло хорошо. Ве-
селились. А на улице мороз был жуткий в полночь
минус сорок девять, и когда мы вышли по оконча-
нию мероприятия на улицу в два ночи, то термо-
метр показывал 51 градус ниже нуля… И это завязка
иного сюжета…
Такси не было, до хаты от театра далеко, идем,
мерзнем. К счастью, случились на своей машине
военные, они ночью по приказу властей подбира-
ли и развозили пьяных по домам. И нас подброси-
ли. Сидя в тепле сейчас, я уже с трудом восстанав-
ливаю детали, но хорошо помню, что часов в 8 утра
в первый день 1979 года я собирался покинуть те-
плый дом ради поездки в Москву.
Такси, повторяю, не было. Тем паче автобусов.
Мороз чуть меньше 50. Мои ботиночки со скри-
пом не спасали, тем более не было хорошей шапки
и пальто. Пошел с двумя чемоданами к агентству
Аэрофлота – это рядом, в 300 метрах от общежития.
У меня лежал авиабилет в кармане, по нему, со-
гласно правилам и моим договоренностям, Аэро-
флот обязался везти в автобусе от кассы до посадки,
аэродром в 6 км от города. Дверь здания Аэрофлота
была в то утро заперта, никто не отозвался на стук,
кругом тишина и белесая испарина в воздухе. По-
стоял. Дышать становилось все труднее. Дом остал-
ся позади, возврата нет, хотя очень хотелось вер-
нуться в постель. И вот кульминация.
Пошел в аэропорт пешком, надеясь на попут-
ный транспорт. Такого транспорта в самом начале
1979 года в Тюмени не было, случайные авто про-
валивались в переулки, как призраки, не реагируя
на мои крики… Через час нос начал деревянеть.
Но я шел. Через два часа я понял, что на аэродром
прибежать не успею, город еще не кончился, а тем-
пы моей ходьбы упали, чемоданы не позволяли
ускорить ход. Уши заболели. Джеклондоновские
ассоциации не грели. Загрустил, стал нехорошо
думать о социализме. Еще через час, когда в поле
увидел собаку, а может волка? – я плюнул на билет,
на диссертацию, на Аэрофлот и даже на Политбюро
ЦК КПСС, за что себя ругаю и поныне. Ведь тогда я
жил в социальном государстве и моей зарплаты ас-
систента хватало на регулярные поездки в Москву
из Тюмени. Ездил в Ленинку просто так – почитать
книги…
Но ближе к развязке! Плюнул на все и повер-
нул назад. А где-то часов в 12 дополз до агентства.
На этот раз мне открыл дверь несвежий сторож.
Он выслушал мой рассказ с философским равно-
душием и пробурчал что-то вроде (если переве-
сти на русский): «Никакой твой билет не пропал.
Ты что думаешь, летчики тебе в новогоднюю ночь
будут летать? Офигел, что ли? Иди спи… Приходи
к 18 часам – отвезут тебя в аэропорт». Я поверил его
мутным и отнюдь не голубым глазам. Пошел в об-
щагу, где мы уже 5 лет жили в ожидании кварти-
ры. И в 18 часов стоял в положенном месте, а ши-
карный Икарус ждал еще одного пассажира, и мы
вскоре выехали по направлению к аэродрому.
В здании аэропорта были выбиты окна, по
полу катались пустые бутылки, народ кутался
в шубы. По техническим причинам вылет дважды
откладывали, но утром 2 января я был в столице.
Там стояла теплынь, всего минус 30. Я сразу поехал
в общагу аспирантов МГПУ, где мне дали комна-
ту с выбитым окном, я затолкал в дыру 2 матраса
и устало свалился в постель. Без белья. На следую-
щее утро появился еще один жилец – из Польши, он
должен был тоже защищать диссертацию. Сразу же
в комнате отремонтировали окна. Пан Мечислав
Козыра подсказал потом, как сделать ксерокс моей
диссертации у них в посольстве. Всего за 50 рублей.
Я видел эту процедуру впервые в жизни. Через не-
сколько дней я стал кандидатом филологических
наук, через месяц получил квартиру, через год
в МГУ утвердил тему докторской.
В 1995 году в МГУ я защитил докторскую дис-
сертацию по литературе Великобритании и Ир-
ландии, причем на защиту из Тюмени приехал
первый студент-заочник Ю. Мандрика, ныне из-
вестный краевед и издатель, корни которого уходят
в землю Сумщины. Там же, в Москве я познакомил-
ся с Карен Хьюитт, которая от имени Британской
Академии наук пригласила меня в Оксфорд, где я
увидел разницу между ними и нами. Деньги на по-
ездку дали те же пресловутые западники, которых
так борзо сегодня клеймит патриотическая братия
и антилиберальные крымнашевцы. В Оксфорде я
понял, что никогда не успею прочитать то, что обя-
зан прочитать как литературовед и занялся комму-
никативистикой, хотя о зарубежных авторах пи-
сать пришлось. Судьба… Да, еще одна деталь. Когда
мне в Москве Британский Совет выдал доллары на
поездку, наша делегация уже была в сборе и все
ждали меня, а у меня не было еще визы. Я пошел
В. Хорольский
Н Ó в о е в м á с с о в о й к о м м у н и к á ц и и
'60
Попытка автобиографии
в посольство, а там стояла огромная очередь, я был
без бумаг и меня пропустили – узнать, что и как.
Захожу и объясняю чиновнику, что спешу на кон-
ференцию в Оксфорд, бумага из этого университе-
та была в портфеле. Чиновник прочитал тему до-
клада – что-то о Йейтсе, и вдруг начал цитировать
этого англо-ирландского поэта. «Остров на озере
Иннисфри»… А я продолжил цитату. Так как писал
диссертацию именно о Йейтсе… Помню, он поси-
дел в задумчивости, позвонил куда-то… Спросил
о Воронеже: где это? Он сам мне оформил визу за
несколько минут. Когда я вышел из комнаты с за-
ветной бумажкой, люди в очереди посмотрели на
меня крайне изумленно, спрашивали, сколько это
стоит… Это был единственный раз в жизни, когда
я почувствовал себя человеком, а не воронежским
интеллигентом. Кстати, деньги у меня в тот день
забрали наши бандюки. Но это уже другая история.
Я смотался в Воронеж, подзанял деньжат. В Бри-
танском Совете сказали, что грант больше не дадут,
но помогут заработать в Англии, что я и сделал.
Вернулся с прибылью…
5. Воронеж, общежитие, журфак
В Воронеже моим главным впечатлением
стала общага. Вид общежития № 7 в 1989 г., ког-
да я туда пришел, был удручающим. Окна заби-
ты фанерой, кругом грязь, бегали крысы. Сей-
час, конечно, все обстоит несколько лучше, но
не знаю, как там внутри, редко хожу. Когда я
впервые появился в общежитии, где на трех эта-
жах жили студенты журфака, то узрел знакомую
картину: на кухнях студенты жарили картошку,
мясо… Мясо жарилось на электроплитках. Без
сковородок, прямо на плите. Дым и запах были
одуряющими. Канализация тоже давала о себе
знать, но особенно к 10 часам вечера. Воды не
было, на кухнях лежали горы мусора. Помню, как
пришел некий хмырь в белом халате, сказал, что
он из Москвы, член некой комиссии. Предложил
деканату заплатить штраф ему лично, чтобы не
поднимать шум, а нам не потерять работу. Я тут
же позвонил в АХЧ, там подтвердили факт приез-
да комиссии из Москвы, но посоветовали… отдать
деньги на следующий день, на пленарном заседа-
нии этой высокой комиссии, якобы проверяющей
все общежития города. Я так и сказал дорогому
гостю, который нехотя согласился подождать, но
увеличил сумму сбора. Я решил ничего не давать,
меня смутил его загорелый лик. Я, проживая еще
в эпоху дорогого Леонида Ильича в Краснодаре,
привык не доверять загорелым людям. Особенно
на базаре, где не раз становился жертвой торгов-
цев. Я оказался прав – это был мошенник. Его аре-
стовали в те же дни…
6. Село Подгорное. И о погоде
Она в России ныне очень кислая, все от нее
устали. Люди устали жить сказками, дешевой ли-
тературой, журналистскими статьями. Читатели
мрут, как надежды на нефтедоллары. Но писать
надо. Ради Истины. Я, член партии «Яблоко»,
в меру скромных сил борюсь против лжи, опутав-
шей нас. Сейчас борюсь (с чинушами из городской
Думы) за зеленый город, против вырубки леса в с.
Подгорном. Увы, шансов на благополучный исход
мало. Чиновников никогда не любил. Не одобряю
авантюру в Сирии, как не одобрил ввод войск в Че-
хословакию и Афганистан, надеюсь на мирную
смену режима. Не доживу….
В 1995 году мы переехали из Воронежа в село
Подгорное, поближе к больнице, где мне должны
были делать операцию на сердце. Село Подгорное
превращается на глазах из воронежской Оклахомы
в Новые Васюки, в привлекательное место для горо-
жан, уставших от пробок и загазованности Центра.
Я вижу село Подгорное через десять лет. Лес будет,
хотя и куцый, его вырубят чиновники ради своих
коттеджей. Село будет, хотя только у Дона. Меня
в селе не вижу. Я буду очень удивлен, если я здесь
буду. И буду изрядно удивлен, если буду где-либо
вообще на этом свете. Подгорное будет. Жизнь пре-
будет вовеки. Я – нет. Аксиома! Но цепляться надо.
Таково кредо.
Продолжение следует
Н Ó в о е в м á с с о в о й к о м м у н и к á ц и и
'61
Творчество наших коллег
Е. Шкрыкин
Как прибило. К «Берегу»
Главы из повести «Большая ментаморфоза»
…В начале девяностых во мне проснулась силь-
нейшая жажда к сочинительству, притихшая со
времен окончания университета, где я «баловался
стишками» и печатался в истфаковской стенгазете.
Я начал писать небольшие заметки и рассказики –
из жизни милиционеров, которые впоследствии
составят цикл «Лица милиции», а еще позже ста-
нут «Милицейскими байками». Я складывал их
в стол, но, конечно, с тайной надеждой на публи-
кацию – где-нибудь и когда-нибудь.
Такую возможность я реализовал года через два
в газете «Берег», куда отнес плоды своего творче-
ства – просто потому, что редакция этой газеты раз-
мещалась сравнительно недалеко от моего дома.
Здесь выйдут две или три небольших заметки под
псевдонимом Е. Шишкин, и на этом мой первый
контакт с «Берегом» и новым для меня ремеслом
будет исчерпан.
Но вскоре я продолжу «издательскую деятель-
ность» – в другом месте. В Воронеже в 1993 году поя-
вилась газета с характерным для смутного времени
названием: «Скандальная почта». Выпускал ее мо-
лодой журналист Сергей Воробьев. В этой газетке,
кстати, печатавшейся 25-тысячным (!) тиражом на
желтой бумаге, мои очередные байки публикова-
лись под псевдонимами И. Константинов. К тому
времени, закончив продолжительное лечение,
я уже вернулся на службу, и мне приходилось осо-
бенно осторожничать, чтобы не рассекретить себя.
«Скандальная» через год превратится в «КРИМ-
информ», где Воробьев опубликует первые главы
повести «Цепь», которую я начинал, еще работая
в органах, а завершал – уже пенсионером МВД.
Осенью 94-го я осознал, что со службой мне
пора расставаться, что рассказывать интересно
о милиции, оставаясь милиционером, практиче-
ски невозможно. Пару раз я уже сталкивался с ко-
сыми взглядами некоторых сослуживцев, которым
пытался прочитать кое-что из написанного: «Тебе
что, больше нечего делать? Мы тебе работу най-
дем!».
В соответствии с новым мироощущением
я решил, что пришла пора завязывать с насилием
и принуждением – ежедневными и, увы, неиз-
бежными спутниками милицейской работы. Что
хватит паразитировать на добром отношении кол-
лектива, ведь все мои поблажки по службе были
за его счет. И я ушел, несмотря на уговоры, на то,
что мне уже светило майорское звание. Ушел, так
и не выработав «вредность» на службе, до которой
оставалось год с небольшим. Со стороны этот шаг
выглядел явно иррациональным поступком, но я
уже был над собою не властен. Меня, как говорит-
ся, влекла судьба…
Почти полтора года я провел в свободном по-
лете. За это время завершил цикл рассказов «Лица
милиции», дописал криминальную повесть.
Возникла дилемма, чем заниматься дальше?
Искать «работу для пропитания» или же для души?
Совмещать то и другое – удел редких счастливчи-
ков. Я, понятное дело, уже подсел на «писатель-
ство», но гонорары были копеечными. Решающим
фактором оказалась милицейская пенсия: неболь-
шая, но все же – подспорье к зарплате. Впрочем,
я еще какое-то время терзался, прежде чем снова
зайти к Иванову, редактору «Берега».
Почему все-таки к Иванову? Ну, дорожку
к нему я уже знал, и она, повторюсь, была самой
короткой от дома до ближайшей редакции. К тому
же «КРИМ-информ» тогда уже накрылся, а Воро-
бьев подался в торговый бизнес, причем наемным
работником. Свое дело оказалось ему не по силам,
а профессия – бесполезной. Разгонявшаяся инфля-
ция приговорила многих предпринимателей, да
и либеральное государство все сильнее закручивало
фискальные гайки…
Впрочем, по пути к Иванову я заглянул в «Во-
ронежский курьер», который считал тогда лучшей
газетой Воронежа с очень талантливыми ребятами.
На пробу я отдал большую заметку под названием
«Пионерский сад смерти», интуитивно полагая,
что эта тема и моя интонация этой газете должны
быть близки.
Материал посвящался известной трагедии
в Пионерском саду в Воронеже в июне 1942 года, ког-
да при авианалете погибло много детей. История
эта интересовала меня давно, но удалось заняться
ею вплотную, когда появилось много свободного
времени. Поработал в архивах, почитал воспоми-
нания различных людей, переговорил с краеведа-
ми. В общем, во мне проснулся историк. Как мне
показалось, я предложил оригинальную версию
того события, дал новую информацию о том, что
и как случилось уже после трагедии. В то же время
«суд» «Воронежского курьера» меня, признаюсь,
очень страшил. Но через неделю тревожных ожи-
даний редактор Дмитрий Дьяков озвучил вердикт:
материал принят!..
Статья выйдет именно 13 июня 1996 года (в оче-
редную годовщину трагедии) и окончательно убе-
дит в том, что мне можно и нужно пробовать себя
в журналистике. День публикации «Сада…» в «Ку-
Е. Шкрыкин
Н Ó в о е в м á с с о в о й к о м м у н и к á ц и и
'62
Как прибило. К «Берегу»
рьере» считаю фактическим началом своей новой
карьеры. Де-юре это случится чуть позже: в августе
того же года и, как вы уже, вероятно, догадывае-
тесь, в другом СМИ.
Начав внештатно публиковаться в газетах, я
познакомился с писателем, ныне уже покойным
Вячеславом Дегтевым. Слава тогда временно ре-
дакторствовал в журнале «Подъем», и именно
туда я отнес рукопись «Цепи», зависшую в «КРИМ-
информе». Он позвонил дня через три и первое,
что произнес после приветствия:
– Ты вообще, откуда такой выискался?!
– Из милиции, – коротко ответствовал я, ожи-
дая разноса за опус.
Дегтев, судя по паузе, был удивлен (как выяс-
нится потом, он вообще не был склонен к паузам
в разговорах):
– Слушай, Евгений, ты написал крепкую вещь.
Будем ее печатать.
Мы встретились. Слава потащил меня к себе
домой, приготовил «легендарного» плова. Посиде-
ли-поговорили за жизнь.
Так и сошлись. Нельзя сказать, что мы стали
друзьями. По-моему, у Вячеслава и не могло быть за-
кадычных приятелей. Большие поклонники были,
временных попутчиков и попутчиц хватало, а вот
настоящих друзей – увы... Слава слишком любил
говорить и не очень-то любил слушать, а это, как из-
вестно, крепости отношениям не способствует.
Он «обкатывал» на мне свои творения, под-
сказывал – как и что изменить в уже написанном.
Впоследствии иногда в шутку называл своим уче-
ником, а я его – великим русским писателем. На
его «ученичество» я не рефлексировал – понимал,
что и близко не стоял с его даром, работоспособно-
стью и напористостью. А вот он на «великого», как
мне казалось, велся. Тщеславен был Вячеслав Ива-
нович, царство ему небесное…
Кстати, он категорически возражал против обо-
значившихся у меня журналистских намерений:
«Ты испишешь свой талант, не ходи работать в газе-
ты». Насчет большого таланта я до сих пор не уверен,
а без него-то в этом деле как?.. К тому же я уже хоро-
шо понимал, что на хлеб насущный только писатель-
ским трудом не зарабатывают. К слову, когда повесть
выйдет в «Подъеме», Дегтев оттуда уже уйдет…
…Перед тем, как предложить Святославу Ива-
нову свои услуги, я попросил протекции (комплекс
неуверенности никуда не делся) у Павла Кабанова,
моего бывшего однокурсника и друга, который тог-
да уже работал в администрации области и кури-
ровал СМИ. Тот позвонил в «Берег», попросил Свя-
тослава Павловича со мной встретиться и обсудить
возможность трудоустройства. При встрече Слава
отчитал меня за «излишнюю формальность» звон-
ка: приходил бы и так, запросто, мы же знакомы;
конечно, я тебя возьму…
Для начала я попросил у него полставки кор-
респондента, хотя Иванов был готов дать и больше.
Но мне необходимо было еще попробовать сочи-
нять не только то, что хотелось, но и требовалось…
Так я и прибьюсь к «Берегу». Начиная с пол-
ставки, пройду все ступени, немного поработав
даже главным редактором. Впрочем, редакторство
случится уже по другому адресу: ул. Ворошилова,
12, где «Берег» обитает и ныне.
У большинства сотрудников и журналистов га-
зеты сейчас есть служебные кабинеты. А на улице
Ленинградской, где старая редакция размещалась
на втором этаже здания барачного типа, своего ка-
бинета не было даже у Святослава Иванова. Редак-
торский стол находился в углу большой комнаты.
В той же комнате располагалась и вся большая «се-
мья»: заместитель Алексей Тишанинов, а также от-
ветственные секретари Наталья Шулик и Надежда
Суворина. Кстати, журналисты сочиняли свои за-
метки там же, только за общим столом.
За ним же устраивались и большие пятничные
посиделки. Алексей Егорыч, зам по хозяйственной
части, недовольно ворча, выделял какие-то редак-
ционные деньги, на которые закупалось спиртное.
А на закусь, самую что ни на есть простецкую, мы
сбрасывались всем миром. В гости к нам в этот
день приходили и друзья редакции (всегда со сво-
им), внештатные авторы (иногда на халяву), по
ходу «пьесы» разворачивались бурные дискуссии
(до мордобоя не доходило), строились грандиозные
планы переустройства города и страны.
Я попал в коллектив, где царила невиданная
мною атмосфера свободного творчества, практиче-
ски не было запретных тем, где каждый имел пра-
во на свое аргументированное мнение…
«Берег» выходил один раз в неделю на 16 по-
лосах, а журналистов работало – как в какой-ни-
будь ежедневной газете. Пробиться на страницы,
с учетом многочисленных внештатных авторов,
было не просто. Здоровую конкуренцию обеспечи-
вал высокий уровень мастерства корреспондентов
и обозревателей. Я оказался в звездной компании
Анны Жидких (культура), Александра Коробано-
ва, Алексея Жерносекова (политика и экономика),
Людмилы Чеглоковой и Татьяны Масликовой (со-
циалка). Много писал и сам Иванов, выдавая заме-
чательные публицистические заметки и популяр-
ные еженедельные обзоры под рубрикой «С берега
видно».
Достарыңызбен бөлісу: |