Сборник статей по материалам LXI международной научно-практической конференции №1 (60) Январь 2017 г

83 
СЕКЦИЯ 6.  
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 
 
ЗНАЧЕНИЯ И СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ 
ДЛИТЕЛЬНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ 
Варламова Вероника Владимировна 
канд. филол. наук, доцент филиала ФГБОУ ВО «Самарский 
государственный технический университет» 
 в городе Белебее, Республики Башкортостан, 
РФ, г. Белебей 
 
Существуют  обыденные  представления,  связанные  с  временем 
действия:  время  как  хронологическая  ось  с  отмеченными  датами; 
время  как  ориентированная  прямая,  с  точкой,  обозначающей  момент 
речи;  время  как  ориентированный  луч  (обозначение  времени  по  одну 
или другую сторону от некоторой границы); время как вектор (ограни-
ченная длительность) [1, c. 12]. 
Каждое реальное действие занимает определенный период времени, 
то  есть  характеризуется  той  или  иной  объективной  длительностью. 
Длительность охватывает взаимодействующие разноуровневые языковые 
средства,  которые  служат  для  выражения  временной  протяженности 
действия.  К  числу  основных  признаков  определенной  длительности 
относятся  такие,  как  мера  (объем,  степень),  характеристики  различий 
длительности  типа  «как  долго»,  «на  какое  время»  и  её  ограничение. 
Различаются  три  типа  интервалов,  обозначаемых  показателями 
длительности, временной ограниченности:  

 
интервалы  с  двумя  границами,  которые  указывают  начало 
и конец  ситуации.  Например:  Он  работал  от  восьми  утра  до  десяти 
вечера; 

 
интервал  с  правой  границей.  Например:  Я  прождал  сестру 
до вечера; 

 
интервал с левой границей. Например: Я жду брата с утра. 
Анализируя основные блоки темпоральности (длительности, после-
довательности, повторяемости), следует обратить внимание на опреде-
ленную  взаимосвязь  между  значениями  и  способами  выражения 
этих временных значений. 

84 
Для  того,  чтобы  обозначить  конкретные  временные  границы 
(левую и правую), используется конструкция с, от, до + Род.п. См.:  
С  утра  до  вечера  звенел  на  слободе  её  голос  и  умолкал  только 
тогда, когда вино угомоняло её до потери сознания (А. Чехов); 
От шести утра до семи вечера он трудился в поле (И. Тургенев); 
С  вечера  ушли  на  гулянку  и,  видно,  останутся  до  утра  у  девчат 
(А. Фадеев). 
Если  отрезок  времени  конкретизируется,  то  есть  действие 
продолжается  определенный  промежуток  времени  и  прекращается 
по окончании  этого  промежутка,  используется  конструкция  на  +  Вин.п. 
В качестве существительных, обозначающих конкретный промежуток 
времени,  в  этой  конструкции  употребляются  названия  временных 
единиц,  частей  суток,  дней  недели,  месяцев,  времен  года  с  опреде-
лениями один, весь, целый или без определений. Например: На полчаса, 
на час в голове становилось приятно пусто (М. Горький); Анна на весь 
день осталась с Долли и с детьми (Л. Толстой). 
В  качестве  срока  действия  в  рассматриваемой  конструкции 
употребляются  количественно-именные  сочетания.  Например:  Деду 
продлили время на две минуты, и он, глотая слова, кончил (М. Шолохов).  
Для  обозначения  продолжительности  достигающего  результата 
действия,  можно  пользоваться  конструкцией  за  +  Вин.п.  Например: 
За лето  я  дважды  видел  панику  на  пароходе  (М. Горький).  Данная 
конструкция также может иметь значение  точного срока, до которого 
осуществляется действие. Например: Приехал на станцию за два часа 
до отхода поезда (Н. Лесков).  
Для  обозначения  приблизительности  промежутка  времени 
употребляется  предлог  с  только  с  именами  существительными 
единственного  числа  без  числительных  в  именительном  падеже. 
Например: В школу мы ходили с месяц времени (М. Горький). 
На длительность и полноту охвата временного отрезка действия, 
то есть на объемную темпоральность  указывают сочетания существи-
тельных с местоимениями: всё (это) утро, весь (этот) день, весь вечер, 
всю ночь, всю зиму, всю (эту) весну, всё (это) время, всю жизнь и т. д. 
Например:  Всё  это  утро  я  возился  со  своими  бумагами,  приводя 
их в порядок  (Ф. Достоевский);  В  первый  раз  за  всё  время  нашего 
знакомства поцеловал руку (А. Чехов).  
Объёмная  темпоральность  проявляется  так  же  неконкрети-
зированно,  то есть через понятия  «долго»  –  «недолго».  Неограниченная 
длительность  выражается  наречием  долго,  подчеркивающим  её  относи-
тельно  значительную  меру,  с  точки  зрения  говорящего.  Наречие 
недолго показывает ограничивающую меру длительности. Кроме того, 

85 
недлительность  характеризуют  также  временные  показатели  быстро, 
в несколько мгновений, с минуту. Например: Морозка круто повернул 
и  быстро  зашагал  к  бараку…  (А. Фадеев);  Старцев  постоял  около 
памятника с минуту, потом прошёлся по боковым аллеям (А. Чехов).  
Говоря  о  полноте  проявления  длительности,  А.В. Бондарко 
различает эксплицитную и имплицитную длительность. Если длитель-
ность  выделяется  как  содержательно  явный  и  явно  выраженный 
определенными  формальными  средствами  семантический  признак, 
то такую длительность можно назвать эксплицитной. Если же длитель-
ность подразумевается, вытекает из того или иного значения, но сема 
по себе явно и специально не выражена, то речь идёт о длительности 
имплицитной.  Ср.  высказывание  с  эксплицитной  длительностью: 
Отступали  долго,  беспорядочно,  но  без  паники  (В. Ляленков) 
и то же высказывание  без  обстоятельства  долго;  при  таком  преобра-
зовании длительность становится имплицитной [2, с. 103]. 
Следует обратить внимание на глаголы длиться и продолжаться, 
лексическое  значение  которых  определяется  семой  длительности. 
Особенность  данных  глаголов  заключается  в  том,  что  они  обычно 
выступают в сочетании с обстоятельствами. Например: Недолго длилась 
наша  беседа  (Л. Толстой);  Полчаса  продолжалось  общее  молчание 
(И. Тургенев). 
Глаголы  жить,  гостить,  медлить,  ждать  и  т. п.  содержат  в  своём 
значении сему временной протяжённости, но не являются специально 
длительными.  В  данном  случае  длительность  является  имплицитной. 
Например: Ирина вместе со своей тёткой поселилась в своём именьице… 
живёт тихо, мало выезжает и почти не принимает гостей (И. Тургенев); 
Учитель  гимназии  Буркин  гостил  у  графа  (А. Чехов);  Он  спокойно 
ждал, пока Обломов оденется (И. Гончаров); Квашнин почему-то медлил 
сходить вниз и стоял за стеклянной стеной (А. Куприн).  
Лексические средства выражения длительности могут поддержи-
ваться грамматическими показателями  – функциональной семантикой 
глагольных  способов  действия.  Так,  ограниченность  во  времени 
выражается  в  глагольных  формах,  в  фазовых  способах  действия 
(начинательном,  завершительном).  Например:  В  воздухе  запахло 
резедой  и  цветами  белых  акаций  (И. Тургенев);  В  гостиной  свечки 
догорели (А. Пушкин). 
К  глаголам,  обозначающим  прекращение  действия,  относятся: 
перестать,  прекратить,  бросить  и  т. д.  Например:  Она  перестала  глядеть 
на  улицу  и  шила  около  двух  часов,  не  приподнимая  головы 
(А. Пушкин);  Бросаю  на  некоторое  время  писать  крупные  вещи 
и займусь опять мелкими рассказами (А. Чехов). 

86 
С  различными  видо-временными  формами  глаголов  взаимодей-
ствуют  слова  ещё  и  уже,  конкретизируя  аспектуально-темпоральные 
отношения  в  предложении.  Например:  Я  уже  начинаю  забывать 
про дом  с  мезонином,  и  лишь  изредка,  когда  пишу  или  читаю,  вдруг 
ни с того ни с сего припомнится мне то зелёный огонь в окне, то звук 
моих  шагов,  раздававшихся  в  поле  ночью,  когда  я,  влюблённый, 
возвращался домой и потирал руки от холода (А. Чехов).  
Употребляясь  при  глаголах  в  форме  настоящего  времени,  ещё 
и уже  характеризуют  разные  фазы  в  развитии  действия  во  времени, 
разную степень удалённости действия от своего начала или конца. Ср.: 
Она уже пишет статью (то есть начала писать). Она ещё пишет статью 
(то есть продолжает писать и, вероятно, скоро закончит).  
Длительность  выражается  также  синтаксическим  средством  – 
повтором. Например: Он страдает, на душе у него, по-видимому, свинец, 
а  она  пилит  его  и  пилит  (А. Чехов);  И  как  полез  он  на  эту  лестницу, 
так лезет и лезет – и всё ей нет конца (Н. Лесков). 
Таким  образом,  показатели  длительности  указывают  в  течение 
какого  времени  продолжается,  продолжалась  и  будет  продолжаться 
ситуация,  описываемая  в  данном  предложении.  Блок  длительности 
составляет  взаимодействующие  разноуровневые  языковые  средства, 
объединенные  семантической  функцией  выражения  временной 
протяженности  действия.  Длительность  всегда  связана  с  категорией 
вида.  Виды  имеют  свои  собственные  значения,  базирующиеся 
на признаке  ограниченности  действия  пределом,  но  они  по-разному 
относятся  к  разным  типам  длительности  (определенной  /  неопреде-
ленной,  ограниченной  /  неограниченной,  непрерывной  /  прерывной) 
и участвуют в их выражении. 
 
Список литературы: 
1.
 
Козинцева Н.А. Временная локализованность действия и её связи с аспекту-
альными, модальными и таксисными значениями. – Л.: Наука, 1991. – С. 12. 
2.
 
Бондарко А.В. Функциональная грамматика. – Л.: Наука, 1984. – С. 103. 

87 
НРАВСТВЕННАЯ ОСНОВА РЕЧЕВЫХ АКТОВ 
В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ НИЛА СОРСКОГО 
Джунусов Турган Садыкович 
канд. филол. наук, сеньор-лектор, 
кафедра казахского и русского языков,  
НАО «Казахский национальный исследовательский 
 технический университет им. К.И. Сатпаева», 
 Республика Казахстан, г. Алматы 
 
Аннотация.  В  статье  рассматриваются  речевые  акты  в  «Посла-
ниях»,  «Уставе»  Нила  Сорского  в  контексте  моральных  и  этических 
характеристик  автора,  предающиеся  через  речевые  акты  призыв, 
мольба,  совет  и  т.д.,  связанных  со  сферой  «свой»  в  прагматике 
говорящего.  Эти  речевые  акты  передают  идиоэтническую  картину 
мира,  воплощенную  в  футурально-императивной  семантике  и  передаю-
щиеся  глаголами  1-го,  2-го,  3-го  лица  единственного  и  множественного 
числа,  инфинитивом,  передающие  идею  автора  об  идеальном  человеке 
в идеальном  пространстве  через  «умную  молитву»  и  «внутреннее 
делание».  
Abstract.  Speech  acts  such  as  an  appeal,  entreaty,  advice  and  others 
related  to  the  sphere  of  “own”  in  the  pragmatics  of  the  speaker  and  used 
for motivation  to  model  actions  have  been  examined  in  this  article.  These 
speech acts convey idio-etnic picture of the world of Nil Sorskiy, embodied 
in  his  “Rules”,  “Messages”  in  futural-imperative  semantics,  and  presented 
by  singular  and  plural  verbs  of  the  1  st,  2  nd,  3  rd  person,  infinitive, 
imperative  verbs,  present  tenseverbs,  future  andfuture  conditional  verbs 
conveying his idea of inward activity, “tacit prayer”, and idea of the idealperson 
in an ideal space. 
 
Ключевые  слова:  речевой  акт,  картина  мира,  необходимо, 
семантика, футуральность. 
Keywords:  speech  act,  picture  of  the  world,  imperative,  semantics, 
futural. 
 
Речевой  акт  древнерусского  текста  имеет  типологическую 
структуру,  характерную  и  для  современного  его  состояния  и  пред-
ставляет  собой,  по  мнению  учёных  три  взаимосвязанных  уровня, 
выделяемых  в  зависимости  от  отношения  к  различным  компонентам 
речевого  общения:  уровень  локуция  в  отношении  к  употребляемым 
языковым средствам, уровень иллокуция в отношении цели и условий 

88 
высказывания  и  уровень  перлокуция  в  отношении  слушающего. 
Применительно  к  древнерусским  текстам  важность  приобретают 
первый и второй уровни речевого акта, так как локуция представляет 
собой использование для формирования высказывания синтаксическое 
комбинирование,  посредством  которого  слова  интегрируются 
в предложения,  направленные  на  репрезентацию  смысла  в  языке, 
иллокуция  представляет  собой  семантическую  деятельность.  Формам 
императива  присущи  следующие  значения:  простое  побуждение, 
просьба, требование, призыв, приказ, позволение, увещевание, мольба, 
предписание,  требование,  предостережение.  Рассмотрим  подробнее 
каждый  из  них  на  материале  произведений  Нила  Сорского,  так  как 
в его  произведениях  отмечается  уникальное  явление,  основанное 
на актуализации  моральных  компонентов  посредством  реализации 
темпорально-нравственной семантики, направленность которых сопря-
жена  с  призывом  к  нравственному  самосовершенствованию  человека 
как  основы  его  существования.  Речевой  акт  ‘призыв’,  который 
проходит  «красной  нитью»  через  все  произведения  Нила  Сорского, 
передается формами 1-го лица множественного числа повелительного 
наклонения,  инфинитивом,  сочетанием  форм  глагола  1-го  лица  множес-
твенного числа с частицей да. Форма 1-го лица множественного числа 
в составе категории повелительного наклонения является результатом 
метонимического  переноса  соответствующей  формы  будущего 
времени.  С  точки  зрения  когнитивной  семантики,  такой  перенос 
объясняется  спецификой  восприятия  призыва  говорящим.  В  прагматике 
говорящего призыв воспринимается как перспектива для исполнителя. 
Согласно  казахстанской  ученой  Л.Т. Килевой,  концепт  ‘перспектива’ 
лежит 
в 
основе 
семантической 
категории 
футуральности. 
Это обусловливает  трансформацию  отдельных  футуральных  форм 
в модальные,  в  частности  в  формы  повелительного  наклонения. 
Употребление  призыва главным образом в сфере  «свой»  накладывает 
дополнительный  отпечаток  на  избираемость  формируемых  языковых 
единиц, так как, предопределяя единение автора с читателем, он задает 
формы 1-го лица множественного числа глагола [1, 55]. Все эти формы 
служат  побуждением  к  нравственному  очищению,  образцовым 
действиям.  В  спектре  императивных  смыслов  призыв  является  доми-
нирующим  в  «Уставе»,  «Посланиях»  Нила  Сорского,  передающийся 
формами  1-го  лица  множественного  числа  глагола.  Это  был  призыв 
не только проповедника, служителя церкви, отшельника, но и человека 
с высокой моралью, нравственностью. В «Уставе» употребительными 
являются формы 1-го  лица  множественного числа, содержащие речевой 
акт  ‘призыв’  как  призыв  к  нравственному  совершенствованию  – 

89 
доминирующему мировосприятию в христианской картине мира периода 
ХIV-ХVI веков.  
Относительно  внешней  деятельности  преподобный  Нил  предпи-
сывает  для  скитника  полную  нестяжательность,  простоту  во  всём, 
так что и в храме не дозволяет ему иметь серебряные вещи и украшения; 
необходимое  для  жизни  он  велит  приобретать  только  трудами  рук 
своих  и  повторяет  слова  апостола  о  том,  что  не  желающий  делать, 
работать  не  должен  есть,  передающийся  глаголом  не  подобает 
в постоянном  настоящем  времени:  «Иноком  не  подобает  сребра 
стяжанiа  имѢти.  Того  ради  и  нам  съсуди  злати  и  сребренi  самыа 
священныя  не  подобаетъ  имѢти,  тако  же  и  прочая  украшенiа 
излишня, но точiю потребная церкви приносити. Сiе же отъ святыхъ 
отецъ  опаснѢ  предано  есть  намъ,  яко  да  отъ  праведныхъ  трудовъ 
своего  рукодѢлiа  и  работы,  дневную  пищуи  проча  нужныя  потребы 
Господь и Пречиста Его Мати, яже о насъ устраяетъ: не дѢлаяи бо, 
рече апостолъ, да не ясть» [2, л. 7-10]. 
Нил  Сорский,  как  идейный  вдохновитель  движения  «нестяжа-
телей», призывал монахов к сосредоточенности на внутренней жизни, 
нравственному  совершенствованию,  «умному  деланию».  Источником 
духовных  сил  для  такого  подвига  Нил  считал  Священное  Писание 
и вменял каждому монаху неустанно изучать его. Сам он был большим 
знатоком  Писания,  богословской  литературы,  трудов  Отцов  Церкви. 
Начитанность  сочеталась  в  нём  с  ярко  выраженной  способностью 
к критическому восприятию богословских текстов: «Не малъ же подвигъ, 
рѢша,  сему  чюдному  дѢланiю  обрѢсти  наставника  непрелестна; 
сего бо  не  прелестна  рекошя,  иже  свѢдѢтельствовано  имуще 
отъ Божественыхъ  писанiи  дѢланiе  и  мудрованiе,  и  разсужденiе 
духовно стяжавша. И се убо рѢша святiи, яко и тогда едва обрѢта-
шася  учитель  непрелестенъ  таковымъ  вещемъ,  нынѢ  же  до  зѢла 
оскудѢвшимъ подобаетъ искати люботруднѢ. Аще ли не обрящется, 
повелѢша  святiи  отци  отъ  Божественыхъ  писанiи  научатися, 
слышавша  самого  Господа  глаголаша:  испытаите  писанiа  – 
и в них обрящете животъ вѢчныи» [2, л. 14].  
Речевой  акт  ‘мольба’,  способствующий  формированию  повели-
тельного  наклонения  глагола  в  древнерусском  языке,  связывается 
с речевым  актом  ‘призыв’,  с  прескриптором,  и  с  исполнителем 
коммуникации, а это в речевом акте проявляется в призыве к «умному 
деланию»,  нравственному  совершенствованию.  Прескрипция  в  речевом 
акте «мольба» приобретает нравоучительный характер и используется 
в «Завещании», так как Нил Сорский на примере своего делания хочет 
показать, как достичь нравственного очищения и соединения с Богом: 

90 
«Сiа  убо  мы  неразумнiи  по мѢре  худости  нашего  разума  написахомъ 
на въспоминанiе себе и подобнымъ мнѢ, иже в чину учинимыхъ суть, 
аще  и  произволяютъ.  Не  отъ  богадухновенныхъ  писанiи  святыхъ 
отецъ просвѢщенныхъ разумомъ. Вся бо, яже зде, не безъ свѢдѢтелства 
Божественыхъ  писанiи  суть.  И  аще  что  обрящется  в  сихъ  неугодно 
Богу  и  неполезно  души  нашего  ради  неразумiа,  да  не  будетъ  то, 
но воля Божiа свершенна и благопрiатна да бываетъ; азъ же прощенiа 
прошу.  Аще  ли  кто  о  сихъ  вящьшее  и  полезнеишее  разумѢвает, 
и онъ тако  да  творитъ,  и  мы,  о  семъ  радуемся.  Аще  же  кто  о  сихъ 
ползу обрящетъ, и о мнѢ грѢшнемъ да помолится, да обрящу милость 
предъ  Господемъ» [2,  л. 90].  В  приведённом  отрывке  использованы 
глаголы  1-го  лица  единственного  числа  в  сочетании  с  частицей  да, 
2-го лица  единственного  числа,  3-го  лица  множественного  числа, 
что характерно  для  изучаемых  нами  памятников  древнерусской 
литературы.  
Путь  «умного  делания»  было  невозможно  применить  в  государ-
ственной практике, и уж тем более он не мог стать основой государствен-
ной  идеологии. Косвенным образом это подтвердил и сам преподобный 
Нил Сорский,  не  признававший никакой мирской славы  и  жаждущий 
лишь  успокоения.  В  своем  «Завещании»  он  «молил»,  чтобы  его  тело 
бросили  в  глуши:  «Да  изъядятъ  е  звери  и  птица».  А,  объясняя  свою 
мольбу, он писал: Мне потщание, елико по силе моей, что бых не сподо-
бленъ  чести  и  славы  века  сего  никоторые,  яко  же  в  житии  семъ, 
тако  и по смерти» [2, л. 18]. 
Речевой акт ‘мольба’ находит своё выражение в формах1-го, 2-го, 
3-го  лица  повелительного  наклонения.  Употребление  императива 
в речевом  акте  зависит  как  отговорящего,  так  и  от  слушающего, 
так  как  и  тот,  и  другой  являются  активными  участниками  акта 
коммуникации.  Во  всех  произведениях  Нила  Сорского  передаваемые 
фрагменты  его  идиоэтнической  картины  мира  достаточно  актуальны 
в пределах всего славянского пространства,  так  как  в  них  воплощаются 
устои нравственности и морали. 
Так, оттенки значения ‘призыв’ и ‘приказ’ в «Уставе», «Посланиях» 
Нила  Сорского  обнаруживаются  только  в  речевых  актах,  где  гово-
рящий  /прескриптор/  имеет  социальный  статус  выше  социального 
статуса  слушающего  /исполнителя/.  То  же  самое  мы  наблюдаем 
и в речевых  актах  со  значениями  увещевания,  требования.  Довольно 
часто  с  данными  оттенками  значения  в  древнерусских  памятниках 
рассматриваемого  нами  периода  автор  обращается  к  читателям. 
Особенно  это  касается  произведений  ораторского  и  житийного 
жанров, к которым мы относим «Устав скитского жития» и «Послания» 
Нила  Сорского:  «Прочее,  душе,  дондеже  время  имаши,  отступи 

91 
отъ дѢлъ срамныхъ, имися по благое житiе, теци, предвари и вѢрою 
возопи…; плачемъ избавитися огня вѢчнаго и прочихъ будущихъ мукъ; 
понудимъ  себе  поне  малы  капля  з  болѢзнiю  произвести;  прiидѢте 
благословнiи  Отца  моего,  наслѢдуите  уготованное  вамъ  царство 
отъ сложенiа  миру» [2,  л. 69].  В  этих  произведениях  древнерусский 
книжник  обращается  к  инокам,  читателям  либо  с  призывом, 
либо с увещеванием,  что  связано,  на  наш  взгляд,  с  интенцией  автора. 
В «Уставе»  Нила  есть  речевой  акт:  «Господи  Iисусе  Христе  Сыне 
Божiи,  помилуи  мя,  все;  овогда  же  полъ  Господи  Iисусе  Христе, 
помилуи  мя;  и  пакы  премѢни  глаголи  Сыне  Божiи,  помилуи  мя  – 
еже есть  и  удобнѢе  новоначалнымъ,  рече  Грiгорiе  Синаитъ. 
Не подобаетъ  же,  рече,  чясто  пременяти,  но  покосно.  Прилагаютъ 
же  нынѢ  отцы  въ  молитвѢ  слово,  егда  рекъ,  Господи  Iисусе  Христе 
Сыне  Божiи,  помилуи  мя,  и  абiе  речетъ  –  грѢшнаго.  И  сiе  прiатно 
естъ.  Наипаче  же  подобно  намъ  грѢшным» [2,  л. 21].  В  данном 
отрывке Нил обращается к Богу, так как считает, что только он может 
помочь ему в борении со страстями и дурными помыслами.  
В  следующем  речевом  акте  Нил  обращается  к  ученикам: 
«И тако глаголи  прилѢжно,  аще  стоа,  или  сѢдя,  или  и  лежа,  и  умъ 
въ сердцы  затворяи  и  дыхание  держа,  елико  мощно,  да  не  часто 
дышеши» [2, л. 22].  
В обоих речевых актах автор употребляет глаголы в повелитель-
ном  наклонении  2-го  лица  единственного  числа,  но  в  первом  случае 
наблюдается оттенок значения – просьба, а втором – побуждение.  
Более  всего  глаголы  в  повелительном  наклонении  2-го  лица 
единственного  и  множественного  числа  выступают  в  «Уставе» 
со значением  призыва.  Обращение  к  Богу  отмечается  в  следующем 
примере: «И абiе къ Господню лицу глаголеть: сiе, Владыко, ангеломъ 
равна  показаетъ  мя,  и  лучша  тѢхъ  створитъ,  ибо  невидимъ  тѢмъ 
еси существомъ,  естествомъ  же  неприступенъ,  мнѢ  же  зримъ 
еси всяко, и естеству твоему смѢшаеть ми ся существо» [2, л. 30]. 
Способ,  образ  действия  святых  и  их  последователей  отмечен 
в произведениях  Нила  Сорского  печатью  постоянства,  что  также 
предполагает  значение  настоящего  постоянного  времени  глагола: 
«И самая  же  сiа  добраа  и  боголѢпнаа  дѢланiа  съ  рассужденiемъ 
подобаетъ  творити  и  въ  благо  время  и  подобными  мѢрами, 
яко же глаголетъ  Великыи  Василiе:  всѢхъ  дѢиствуемыхъ  мудрованiю 
предваряти,  безъ  мудрованiа  бо  и  доброе  на  злобу  бываетъ  ради 
безвременства и безмѢрiа. Егда же мудрованiе благымъ время и мѢру 
уставитъ, чюденъ прибытокъ обрѢтается» [2, л. 85]. 
Традиционным  в  лингвистике  остается  мнение  о  признании 
в качестве  императивных  только  формы  2-го  лица  единственного 

92 
и множественного  числа.  Однако  мы  вслед  за  В.Н. Белоусовым 
включаем  глаголы  в  повелительном  наклонении  1-го  лица  множес-
твенного  числа  в  парадигму  императива [3, 99].  Императив  2-го  лица 
единственного  и  множественного  числа  может  быть  употреблён 
с оттенком  призыва  и  в  речевом  акте,  где  прескриптором  также 
является  автор,  а  исполнителем  –  инок:  «Хотяи  приступити 
къ Господу  и  животу  вѢчному  сподобитися и  жилище  Христу  быти 
и Святаго  Духа  исполнитися,  да  плоды  Духа  по  заповѢдехъ  всѢхъ 
Господнихъ възможетъ сътворити чисто и непорочно, сице долженъ 
есть  начати:  первѢе  вѢровати  извѢстно  Господеви  и  отдати  всего 
себе словесемъ заповедей Его, отрещися мира по всему, да ни о едiномъ 
видимыхъ  умъ  упразднится,  но  точiю  едiнаго  Господа  предъ  очiма 
имать  и  заповѢди  Его,  и  Тому  единому  угоденъ  быти  токмо 
да тщится и въ молитвѢ пребывати всегда» [2, л. 80-81]. 
В  «Уставе»  мы  встречаем  употребление  форм  «да  +  глагол, 
омонимичный  глаголу  настоящего/будущего  времени  3-го  лица  един-
ственного  и  множественного  числа».  Употребление  данной  формы 
объясняется,  видимо,  большим  временным  охватом  этих  глаголов. 
Форма  имеет  в  «Уставе»  развёрнутую  парадигму  оттенков  значения 
побуждения:  призыв,  увещевание,  мольба,  предписание,  требование. 
Оттенок  значения  –  призыв  –  не  требует  за  собой  прямого, 
непосредственного  побуждения:  волеизъявление  может  выражаться 
и опосредованно, косвенно. Такое косвенное выражение мы обнаружи-
ваем  и  в  речевом  акте,  где  повелительная  форма  выражается  в  виде 
глагола, омонимичного глаголу в настоящем/будущем времени 1-го лица 
множественного  числа  с  частицей  да.  Например,  в  «Уставе» 
мы находим  такой  речевой  акт:  «Егда  бо  престанемъ  отъ  таковыхъ 
бесѢдъ,  аще  и  мнятся  благы  быти,  абiе  по  престатiи  бесѢдованiи 
въ смущенi  бываемъ  душею  и  не  хотящимъ  намъ  сiа,  и  неволею 
двiзаются  в  насъ  и  съвокуплени  с  нами  не  мало  время  пребываютъ. 
Понеже  и  къ  ближнимъ  и  любимымъ  намъ  излишнаа  и  безвременна 
словеса  смущенiе  сътворяютъ  и  умное  храненiе  и  таиное  поученiе 
зѢло истливаютъ» [2, л. 83]. 
С  точки  зрения  теории  речевых  актов,  в  приведённых  примерах 
можно выделить  адресанта  –  Нила  и адресата  –  Бога. С точки зрения 
прагматики  говорящего,  здесь  обнаруживается  прескриптор  – 
все тот же Нил Сорский и исполнитель – инок, читатель. То есть автор 
обращается  к  одному  лицу,  а  призывает  опосредованно  другое  лицо. 
Форма  императивности,  сближается  по  семантике  с  повелительным 
наклонением  1-го  лица  множественного  числа  –  у  этих  форм  присут-
ствует  сема  совместного  действия.  У  этой  формы  мы  обнаруживаем 

93 
оттенок  значения  между  призывом  и  пожеланием:  «Понеже,  рекоша 
отци, хотяи избавитися отъ грѢховъ, плачемъ избавляется отъ нихъ, 
и хотяи нестяжати сихъ, плачемъ не стяжаваетъ ихъ. Се бо есть путь 
покаанiа и плодъ его, и о всякои напасти находящеи на ны и о всякомъ 
помышленiи  вражiи  плакатися  подобаетъ  предъ  благостiю  Божiею, 
яко  да  поможетъ  ему,  и  почiетъ  вскорѢ,  аще  и  съ  разумомъ 
молится» [2, л. 77]. В приведённом примере мы обнаруживаем призыв 
Нила  к  инокам,  читателям,  выраженный  в  футурально-императивной 
семантике глагола. 
Более  всего  глаголы  в  повелительном  наклонении  2-го лица 
единственного  и  множественного  числа  выступают  в  «Уставе» 
со значением призыва.  
В произведениях Сорского, как и в современном русском языке, 
к футурально-императивной 
семантике 
мы 
относим 
глаголы 
в повелительном  наклонении  2-го  лица  единственного  и  множествен-
ного  числа  и  1-го  лица  множественного  числа,  императив  3-го лица 
единственного  и  множественного  числа  с  частицей  да,  отдельные 
междометия,  синтаксические  конструкции,  лексические  средства 
со значением  побудительности.  При  рассмотрении  императивности 
в свете  теории  речевых  актов  обнаруживается  зависимость  функцио-
нирования  императива  от  намерений  говорящего,  от  социального 
статуса  говорящего  и  слушающего  и  от  жанровой  принадлежности 
древнерусского  памятника.  Так,  «Устав  скитского  жития»  Нила 
Сорского, созданный в ХV веке, принадлежит к жанру ораторской прозы. 
Интенцией  Нила  Сорского  является  внутренняя  переработка  души, 
нравственное  самосовершенствование  через  «умную молитву», актуа-
лизированную через речевой акт ‘мольба’ и молительное наклонение, 
призыв  к  нравственной  чистоте,  так  как  он  верит  в  то,  что  безнрав-
ственные  качества  человека  останутся  в  прошлом,  а  положительные 
моральные  свойства  приобретут  вневременной  характер  делокализации, 
то есть синкретизм будущего и делокализованного времени соотносятся в 
«Уставе»  с  позитивными  концептами,  призывающими  к  нравственному 
самоочищению, мечте об идеальном человеке в идеальном пространстве. 
Отсюда  и  такое  распространение  императивных  форм  с  оттенком 
призыва.  Кроме  того,  все  формы  получают  назидательный  характер, 
так как Нил постоянно наставляет иноков, читателей, пытается привлечь 
их  к  праведной  жизни  через  скитническое  житие,  нестяжательство, 
внутреннее  делание,  борение  с  помыслами,  соблюдение  заповедей, 
изложенных в Божественном писании. 
В  данный  период  возросло  количество  употреблений  глаголов 
в повелительном 
наклонении 
1-го лица 
множественного 
числа 

94 
со смысловым  оттенком  призыва.  Речевой  акт  ‘призыв’  в  авторском 
начале  в  «Уставе»,  «Посланиях»  Нила  Сорского  также  выражается 
этими  формами  с  употреблением  частицы  «да».  Эти  сочетания 
получают  в  древнерусском  языке  грамматикализованный  характер 
и являются  формой  повелительного  наклонения,  содержащей 
прототипический  характер.  Призывы  к  «умному  деланию»,  «умной 
молитве», концепты ‘увещевание’, ‘грех’, ‘любовь’, ‘предостережение’ 
находят непосредственное отражение в текстах «Устава», «Посланий» 
как  основные  вехи  морально-нравственного  стержня,  на  котором 
строится 
высоконравственная 
личность 
(идеальный 
человек 
в идеальном пространстве). 
 «Устав»  Нила  Сорского  –  это  произведение,  в  котором  больше, 
чем  в  других  древнерусских  текстах,  обнаруживается  императив-
увещевание.  Интенция  Нила  –  привлечение  иноков,  читателей 
к праведной жизни, нравственному очищению, образцовым действиям. 
Большую  роль  в  данный  период  играет  повелительное  наклонение 
1-го лица  множественного  числа  со  смысловым  оттенком  призыва. 
Это говорит  о  том,  что  фрагмент  концептуальной  картины  мира, 
созданный Нилом Сорским, определяется императивами исторической 
действительности,  которые  обозначили  также  стратегию  будущих 
действий, что способствовало взаимозависимости категорий футураль-
ности и императивности.  
 
Список литературы: 
1.
 
Килевая Л.Т.  Картина  мира  древних  славян.  Категория  наклонения. 
Монография. – Алматы: АГУ им. Абая, 2002. – 176 с. 
2.
 
Устав»  –  «Устав  скитского  жития  «ОжительствѢсвятыхъотецъ  сiе  преданiе 
старца Нила пустынника ученикомъсвоимъ и всѢмъпрiкладноимѢти сiе». 
Жизнь и труды преподобнаго Нила Сорскагоперваго основателя скитскаго 
житiя  въ  Россiи  и  его  духовно-нравственныя  наставленiя  о  скитскомъ 
пустынножительствѢ. – М.: Изданiе книгопродавца И.А. Морозова. 1889.– 
112 с.  
3.
 
Белоусов В.Н.  История  форм  повелительного  наклонения//  Историческая 
грамматика  русского  языка:  Морфология;  Глагол.  –  М.:  Наука,  1982.  – 
С. 132-153.  
 

95 
СЕКЦИЯ 7. 
ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ 
 
К ВОПРОСУ ОБ ЭВОЛЮЦИИ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА 
ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ХУЛИГАНСТВО 
В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ 
Абдулгазиев Рустам Заурбекович 
канд. юрид. наук, доцент кафедры уголовного права и процесса 
Северо-Кавказский федеральный университет 
РФ, г. Ставрополь 
Мамчуева Лейла Нориевна 
студент, Северо-Кавказский федеральный университет 
РФ, г. Ставрополь 
 
Эволюционные  процессы  человеческой  цивилизации  свидетель-
ствуют  о  том,  что  хулиганство  как  вид  преступления,  направленного 
против общественного порядка, сопровождает человечество на протяже-
нии  всей  его  организованной  жизни.  Можно  предположить,  отмечает 
С.П. Бельчиков,  что  уже  в  первобытном  обществе  это  явление  было 
широко  распространено  во  многих  племенах  мира,  так  как  согласно 
основным законам диалектического материализма: единичного и общего, 
целого  и  части,  единства  и  борьбы  противоположностей,  отрицания 
отрицания  и  т. д.  –  всегда  несмотря  на  то,  что  нарушение 
установленного общим собранием порядка  было равнозначно смерти, 
существовало  противопоставление  одного  лица  всему  племени. 
Изначально  данное  противостояние  носило  чисто  субъективный, 
меркантильный  характер,  направленный  на  получение  лучшей  пищи, 
крова,  одежды,  оружия,  орудий  труда  и  т. д.  Следовательно,  хули-
ганство  всегда  выступало  в  качестве  первой,  самой  низшей  ступени 
в иерархии наказуемых общественно опасных деяний [1, с. 10]. 
Исследуя  правовые  акты  Российского  государства,  можно 
определить,  что,  начиная  со  времен  «Русской  Правды»,  правовые 
нормы  предусматривали  запрет  на  различные  нарушения  общес-
твенного  спокойствия.  В  Русской  Правде  вопросы,  посвященные 
уголовно-правовой охране общественного порядка, отражены не были. 

96 
Тем  не  менее,  деяния,  внешне  схожие  с  хулиганскими  действиями 
в Краткой редакции Русской Правды все же выделялись. Так, в ст. 10 
устанавливалось денежное взыскание за драку: «Аще ли ринеть мужь 
мужа любо от себе к собе, 3 гривне…» [3, с. 21].  
Именно  в  Русской  Правде,  считает  В.М. Шинкарук,  следует 
искать  истоки  законодательной  конструкции  современного  определения 
хулиганства [9, с. 37]. Правда, вопросы ответственности за нарушение 
общественного  спокойствия  в  этом  древнейшем  памятнике  древне-
русского права затрагиваются лишь косвенно. Тем не менее, изучение 
норм  Русской  Правды  в  интересующем  нас  аспекте  представляется 
необходимым и целесообразным. 
В  Псковской  судной  грамоте  уже  имелись  указания  на  драку 
в публичном  месте  (на  рынке,  на  празднике  или  на  улице), 
при отсутствии корыстных или иных побуждений [4, с. 334]. 
В  ст. 53  Судебника  1497 г.  также  содержалась  подобная  норма 
о порядке привлечения к ответственности за драку в публичную драку 
или ссору [5, с. 61]. 
Таким  образом,  уже  в  первых  российских  уголовных  законах 
Х-ХV вв.  Была  предусмотрена  ответственность  за  драку  в  публичном 
месте, и при этом вопрос о привлечении к уголовной ответственности 
в  основном  решался  в  порядке,  который  сегодня  носит  название 
«порядок частного обвинения». 
Следующим законодательным актом, в котором уделялось внима-
ние охране общественного спокойствия, стало Соборное уложение 1649 г. 
В первой главе Уложения «О богохульниках и церковных мятеж-
никах»  наряду  с  преступлениями  против  церкви  была  предусмотрена 
достаточно  строгая  ответственность  за  непристойное  поведение, 
нарушающее  спокойствие  и  порядок  во  время  церковной 
службы [6, с. 248-249]. Несмотря на то, что указанные нормы Соборного 
Уложения  охраняли,  прежде  всего,  порядок  при  проведении  бого-
служений,  эти  общественные  отношения  следует  считать  частью 
отношений,  охватываемых  сегодня  понятием  «общественный  порядок». 
Кроме того, действия, нарушающие порядок в церкви, по объективной 
стороне сходны с хулиганскими. 
В  процессе  дальнейшего  совершенствования  законодательства, 
российское государство все больше внимания уделяет правовой охране 
общественного  спокойствия.  В  Воинском  Артикуле  Петра I  (1715 г.), 
который  имел  военно-правовую  направленность,  также  содержались 
нормы  об  уголовной  ответственности  за  нарушение  общественного 
спокойствия как при проведении священнослужений (Артикулы 3, 4, 11, 12), 

97 
так  и  при  несении  службы  и  в  период  временного  увольнения 
со службы (Артикул 37) [7, с. 329-335]. 
С дальнейшим развитием правовой системы Российской империи 
интерес  законодателя  к  вопросам  охраны  общественного  порядка 
не ослабевает.  В  законодательстве  ХIХ в.  уже  предусмотрены  действия, 
которые сегодня могли бы быть квалифицированы как хулиганство.  
В ст. 425 раздела «Законы уголовные» Свода законов Российской 
империи (1833 г.) предусмотрена уголовная ответственность за «обраще-
ние  в  пьянстве,  буйстве,  беспутстве  для  должностных  и  отставных 
военных  и  гражданских  чиновников,  взятых  в  таком  состоянии 
в публичном месте». Как видим, в этом законодательном акте в отличие 
от  ранее  рассмотренных,  публичный  характер  регулируется  уже  напря-
мую. Кроме того, выделяется объект, в который входят общественные 
отношения,  связанные  именно  с  обеспечением  общественного 
порядка, и именно эти отношения напрямую охранялись ст. 425 Свода. 
В  период  судебной  реформы  1861-1864 гг.  был  принят  Устав 
о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. В соответствии со ст. 38 
Устава «за ссоры, драки ссоры, драки, кулачный бой, или другого рода 
буйство  в  публичных  местах  и  вообще  за  нарушение  общественной 
тишины»  виновные  несли  наказание,  правда  оно  не  было  строгим: 
продолжительность  ареста  составляла  7  дней,  а  денежное  взыскание 
не превышало  25  рублей.  В  рамках  этой  же  статьи  наказание  могло 
быть  назначено и в тех случаях, если в нарушениях  участвует  «целая 
толпа людей, которая не разойдется по требованию полиции» [8, с. 400]. 
С  принятием  нового  уголовного  закона  России  –  Уголовного 
Уложения,  принятого  22  марта  1903 г.  –  продолжилась  тенденция 
по усилению  правовых  мер,  направленных  на  охрану  общественного 
порядка, что нашло свое выражение  в увеличении санкций за деяния, 
нарушающие этот порядок. 
Наибольшую  актуальность  вопрос  ответственности  за  хулиган-
ство приобрел в начале ХХ в. Основополагающее значение для опреде-
ления хулиганства имел съезд русской группы Международного союза 
криминалистов,  состоявшийся  в  Петербурге  в  1914 г.,  и  хотя 
в резолюции  съезд  высказался  против  включения  хулиганства 
в качестве самостоятельного состава преступления в уголовный закон, 
именно в процессе его проведения были предложены  те  объективные 
и субъективные  признаки  хулиганства,  которые  затем  нашли  свое 
отражение в уголовном законодательстве СССР [2, с. 173] 
С  началом  в  1914 г.  Первой  мировой  войны,  работа  по  совер-
шенствованию  законодательства  о  борьбе  с  хулиганством,  была 
практически  остановлена.  Но  следует  отметить,  что  за  относительно 
короткий  период  времени  отечественным  правоведам  удалось 

98 
исследовать  основные  теоретические  вопросы,  связанные  с  хули-
ганством.  Кроме  того,  им  удалось  выработать  и  частично  провести 
в жизнь  ряд  достаточно  эффективных  мер  по  преодолению  данного 
вида  преступления,  что,  несомненно,  стало  несомненным  успехом 
теории и правоприменительной практики в этой области.  
Исследуя  правовые  акты  Российского  государства,  можно  опреде-
лить, что, начиная со времен «Русской правды», правовые нормы предус-
матривали запрет на различные нарушения общественного спокойствия. 
Подводя итог изучению развития ответственности за хулиганство в 
дореволюционной  России,  следует  отметить,  что  необходимость  таких 
исторических  исследований,  несомненно,  будет  способствовать  углуб-
лению научных представлений о сущности данного явления, раскрытию 
социальной  обусловленности  его  возникновения,  выявлению  причинно-
следственной зависимости между этим преступлением и общественными 
потребностями, порождающих его, акцентированию внимания на обстоя-
тельствах и событиях, определяющих разнообразные правовые векторы. 
Отсутствие  знаний  хотя  бы  об  основных  этапах  развития  норм, 
регламентирующих  уголовную  ответственность  за  хулиганство,  затруд-
няет  уяснение  этого  сложного,  многообразного,  да  к  тому  же  перма-
нентно изменяющегося преступления. 
 
Список литературы: 
1.
 
Бельчиков С.П.  Эволюция  юридической  ответственности  за  хулиганство 
в нормативных  и  правовых  актах  дореволюционной  России  // 
Юридическая мысль. – 2011. – № 1 (63). – С. 10-16 
2.
 
Марков А.М.  Хулиганство:  проблемы  теории  и  истории  //Вестник 
Владимирского юридического института. – 2015. – № 1 (34). – С. 171-175 
3.
 
Отечественное  законодательство  ХI-ХХ  веков:  Пособие  для  семинаров. 

жүктеу/скачать 4,36 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: